Таня Гроттер и проклятие некромага - Емец Дмитрий Александрович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/61
• Следующая

«У нас в Магфорде! Спасибо хоть не «у вас в Тибидохсе», – отметила Таня и стала думать о Ваньке.

Интересно, с какой стороны он появится? С Жилого Этажа? Или сразу со стены, бросив пылесос, помчится по галерее? Если со стены, не переодеваясь, то единственный путь через Лестницу Атлантов.

Молодцы из ларца давно расставили столы буквой П. Центральная перекладина П была отведена для преподавателей и выпускников. Младшекурсники, которых никто не собирался прогонять, разместились на двух нижних, длинных перекладинах П.

Началась шумная пирушка. Молодцы носились между столами, стремительные как джинны, ухитряясь повсюду успевать. Ягун автоматически взял на себя роль тамады и даже попытался вскочить на стол, чтобы сделать юбилей совсем уж неформальным, но на него зашикали и стащили.

– Ладно, ладно! Я могу и так! – милостиво согласился Ягун.

Он резво подбежал к Шурасику, обнял его и закричал:

– Поднимем же тост за здравие нашего дорогого друга Шурасика! Спасибо тебе, старик, что ты есть! Потому что если бы тебя не было, наша жизнь лишилась бы источника ярчайших впечатлений! В общем, за Шурасика, господа!

Зазвенели бокалы.

– Все идите к Шурасику, чтобы с ним чокнуться! Я, как видите, уже чокнулся! – вопил разошедшийся Ягун.

Шурасик о чем-то сосредоточенно думал. Пузырьки шампанского мешали ему сосредоточиться.

– О! Сподобились! Теперь прощай веселье, да здравствует скучняк! – воскликнула вдруг Гробыня.

– Ты это о чем?

– Все о том же. Сосискотаскал и Клепа идут! – пояснила Склепова и первая же подбежала к академику, рассыпаясь в любезностях. Невозможно было поверить, что это та самая девушка, которая секунду назад называла главу Тибидохса Сосискотаскалом.

Сарданапал выглядел озабоченным. Он отвечал Гробыне, улыбался, поздравлял Шурасика, но в глазах его таилась грусть. Грусть мага, который что-то знает, однако своим знанием не хочет отравлять никому радость. Пусть бабочки-однодневки самозабвенно порхают под солнцем! Зачем грузить их знанием, что за днем всегда приходит ночь. Что толку в этом знании тем, кого еще до ночи склюют птицы?

Таня с Ягуном обменялись понимающими взглядами. Сарданапал с Поклепом пришли вдвоем. Значит, Тарарах возится с Пегасом, Ягге сидит со своими беспокойными собаккерами, а Медузия с Зубодерихой на дежурстве в темнице. Еще есть Безглазый Ужас и Соловей, но Соловей всегда следит за кормлением драконов, а Ужас вполне может перепутать время и промахнуться на неделю-другую.

Усаженные юркими молодцами во главе стола, Сарданапал и Поклеп поочередно поздравили юбиляра. При этом Поклеп припомнил все проказы Шурасика начиная с десятилетнего возраста. Таня была удивлена, во-первых, исключительной памятью Поклепа, а во-вторых, самим Шурасиком. Она и не предполагала, что всем известный ботаник такой вредитель.

Неожиданно атланты, подпирающие своды Тибидохса, стали беспокойно переминаться. Таня подняла глаза. По Лестнице Атлантов спускалась Лиза Зализина, одетая во все черное. Лицо застывшее, как у Снежной Королевы. Лишь на скулах рдеют пятна румянца.

Попугаева вскочила, метнулась к ней.

– О, Лизон! Ты одна? А где Глеб?

– Мы расстались с Глебом. Он от меня ушел, – ровным, мерным голосом произнесла Лиза.

В повисшей вдруг тишине слова Зализиной разнеслись по залу.

Ни на кого не глядя, но и не избегая взглядов, Лиза подошла к столу. Двигалась Зализина точно на автопилоте. Хорошо, деловито, но как-то неосознанно. Кузя Тузиков поспешил уступить ей место. Лиза села, даже не посмотрев на него.

Первой пришла в себя Склепова, которая никуда из себя и не уходила.

– Надо и мне бросить Гуню! Он замедляет мой духовный рост… Глом, а ну положи обратно кабанью ногу! Тебе надо худеть. На тебе не то что штаны, ни один ремень уже не сходится, – заявила она.

Гробыню никто не услышал. Все смотрели на Лизон, ожидая объяснений.

– Я не доверяла локону. Его власть ослабевала с каждым днем. Я чувствовала, что теряю Глеба… Он задумывался, не отвечал на вопросы, смотрел в пространство. Тогда я купила тарелку и чашку. Волшебные. Пока он ел с этой тарелки и пил из этой чашки, он никуда не мог уйти… Но однажды я взорвалась, расколотила тарелку о стену и бросила ему в голову чашкой. Он спокойно встал, вежливо попрощался и ушел, – все так же отрешенно сказала Зализина.

Народ за столом зашумел. Одни втайне одобряли Бейбарсова, другие жалели Лизон.

– Он действительно ушел из-за чашки. Но не потому, что она была магической. На некромагов простейшие артефакты не действуют. Просто чашка стала последней каплей, – шепнула Шурасику Ленка Свеколт.

– Ты что, знала, что он ушел? – удивился тот.

– Нет. Но я чувствовала. Его беспокойство, гнев, решимость… Что-то особое. Мы же с ним в одной связке.

– И где он сейчас, ты не знаешь?

– Нет. Когда некромаг не хочет, чтобы его нашли, найти его практически нереально. Он может быть где угодно. Хоть на краю земли.

– А есть шанс, что он вернется к Зализиной? – спросил Шурасик.

Свеколт покачала головой.

– Если я хоть немного его знаю – нет. Ни малейшего. Некромаги ненавидят возиться с обломками. Кувшин, который треснул один раз, треснет опять, даже если его склеить.

– А локон Афродиты?

– Он давно преодолел его власть. Его удерживало рядом с Лизон чувство долга, может, жалость. Но Лизон увлеклась. Визжать на некромага и бросать в него чашки – это надо совсем рассориться с мозгами! – жестко сказала Свеколт.

Не требовалось спрашивать у нее, чтобы понять, на чьей она стороне.

– Зализина, конечно, в своем репертуаре. Хотя меня это не особо удивляет. Она типичная НОУЖ, – рассуждал тем временем Ягун.

– Кто-кто? – заинтересовалась Лоткова.

– НОУЖ – «Не Очень Умная Женщина». А где НОУЖ, там почти всегда ЖПВС – то есть «женщина, поступающая во вред себе».

Тем временем кто-то, кажется, все та же высокоумная Верка Попугаева, додумалась принести Зализиной бокал шампанского, а едва Лизон выпила его, как сочувствующая рука налила ей еще.

Это была уже серьезная ошибка. После второго бокала Зализина, которая и так держалась на автопилоте, сорвалась с катушек. Стала плакать. Кричать: «Я его ненавижу!» Роняла стаканы, сдергивала скатерть. Пыталась подбежать к Тане, чтобы вцепиться ей в горло. Зализину держали. Ее отпаивали водой, но она только плевалась. Наконец Поклеп вызвал циклопов, и Лизу, как-то вдруг затихшую, понесли в магпункт.

Жанна Аббатикова, вторая верная защитница Глеба, теперь ощущала вину. Она бежала за Лизон, которая свисала с плеча у циклопа, и, от волнения глотая согласные, все повторяла:

– Иа, не нао! Не нао, Иа! Ая не иноа! Геб вернея! Все ует ошо!

Непросто было догадаться, что «Иа» – это Лиза, а «Ая не иноа» – Таня не виновата. У лестницы циклоп, который нес Зализину, остановился, ожидая Поклепа. Лиза подняла голову и встретилась взглядом с Таней. Та ожидала нового взрыва, но бледные губы Зализиной скривились в усмешке.

– Не бойся, Гроттер! Мстить тебе я не буду! Он сам отомстит за меня! Отомстит и себе, и тебе! – сказала она внятно.

И почему-то эти простые слова, совсем не похожие на обычное шипение Лизон, поразили Таню куда сильнее, чем все ее предыдущие вопли. В глубокой задумчивости сидя за столом, она услышала, как Лоткова говорит Ягуну:

– Ну вот! Испортили Шурасику праздник!

– Испортили? – удивился Ягун. – Да ничего подобного! Где ты видела юбилей, на котором никто не подрался бы или хотя бы не поссорился? К слову сказать, только такие юбилеи потом и вспоминаются! О, смотри, Ванька! Эй, чего так долго-то?

По Лестнице Атлантов торопливо бежал Ванька. Он уже нашел глазами Таню и теперь спешил к ней, не замечая никого и ничего. Валялкин так и не переоделся. В одной руке у него был рюкзак, в другой – мокрый букет осенних цветов.

– Нестись по Лестнице Атлантов, прыгая через две ступени, – для этого надо быть либо влюбленным, либо камикадзе. Либо влюбленным камикадзе, – прокомментировала Ритка Шито-Крыто. В ее голосе ощущался цемент небрежности, замешанный на натуральной зависти.

• Предыдущая
• 17/61
• Следующая