Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор - Страница 13
- Предыдущая
- 13/202
- Следующая
Трехпартийная коалиция президента включала также контроль над ключевыми структурами Капитолийского холма. Сторонники президента — спикер Сэм Рэйберн из Техаса и лидер большинства Джон У. Маккормик из Массачусетса — в палате представителей, а также лидер сенатского большинства Албен У. Баркли из Кентукки и Джеймс Ф. Бирнс из Южной Каролины — партийные энтузиасты и подлинные лидеры в обеих палатах конгресса. Южане председательствовали в большинстве важных комитетов обеих палат. Блок глубинки юга, хотя и разделившийся в силу обстоятельств, составлял наиболее солидарный из блоков голосования на Капитолийском холме, особенно по вопросам внешней политики. Этот блок, союзный консервативным республиканцам, главным образом аграрных районов, выступал против «нового курса», но, после того как ось национальных приоритетов сместилась с внутренней на внешнюю политику, блок южан превратился в законодательную опору Белого дома. Сенатор Уолтер Джордж из Джорджии олицетворял эту перемену в поведении блока. Ранее один из главных объектов затеянной Рузвельтом чистки консервативных южан, он, правда, сумел сохранить свое кресло. Теперь, на влиятельном посту председателя Комитета по внешней политике, Джордж поддерживал интервенционистскую политику Рузвельта на международной арене. Вместе с тем южанам, конечно, не принадлежало руководство всеми комитетами. Демократы городов, постепенно наращивая влияние, после того как двадцать лет назад их сторонники добились крупных успехов в овладении муниципалитетами, устремились теперь в высшие органы власти. Роберт Ф. Вагнер от Нью-Йорка председательствовал в сенатском Комитете по банкам и валюте; Дэвид И. Уолш от Массачусетса, отнюдь не доброжелатель президента, — над Комитетом по морским делам. В палате представителей Сол Блум от верхнего Манхэттена возглавлял Комитет по внешней политике; Мэри Н. Нортон от Нью-Джерси — Комитет по труду; Адольф Джон Сабат от Чикаго — Комитет по регламенту, где преобладали южане.
Как ни внушительна трехпартийная коалиция Франклина Рузвельта, в конечном счете ее влияние зависело от голосов избирателей. И как только страна подошла к великим свершениям 1941 года, президент начал зондировать настроения людей: путем бесед с посетителями Белого дома; через опросы общественного мнения; переписку; общение с приятелями-политиками и прессой, а также используя свое феноменальное политическое чутье.
Общественное мнение решительно повернулось — стало поддерживать идею увеличить помощь Англии. В первые недели 1941 года опрос за опросом свидетельствовали, что американцы в соотношении два к одному поддерживали не только законопроект по ленд-лизу, но и спорные предложения: предоставить британским военным кораблям право захода в американские порты для ремонта, заправки горючим и переоснащения; сдавать в аренду боевые самолеты и другие виды военной техники и вооружения Соединенных Штатов, если президент сочтет это полезным для безопасности страны. Явное большинство населения выступало за оказание помощи Англии, даже если при этом есть риск вовлечения в войну. Опросы показывали, что изоляционистские настроения преобладают в глубинке, в штатах, расположенных на территории Среднего Запада и Великих Равнин. В целом молодежь была в большей степени изоляционистской, чем старшее поколение; граждане с низкими доходами — более, чем с высокими, как и менее информированные по сравнению с лучше информированными. Эти показатели свидетельствовали о наличии слабых мест в фундаменте трехпартийной коалиции Рузвельта.
Стимулированием в обществе антиизоляционистских настроений занималась группа активистов под длинным названием Комитет защиты Америки посредством помощи союзникам, созданный вслед за вторжением нацистов в Норвегию. Возглавлял его Уильям Аллен Уайт, старый, проницательный издатель из Канзаса. Президент, бывало, упрекал Аллена в том, что он не сотрудничал с администрацией три с половиной года из четырех, но Уайт старался сохранить свое реноме республиканца, даже мобилизуя общественную поддержку внешней политике Рузвельта. Комитет имел столько местных отделений, что казался многим друзьям и союзникам штабом огромной армии. На самом деле численность комитета сравнительно невелика, а Уайт, поддерживавший с Белым домом постоянную связь, высказывался о том, что касалось вовлечения страны в войну, так же осторожно, как и сам президент. Он считал, что его комитет не должен «опережать инициативы Белого дома и армейского командования». Комитет раздирали противоречия между сторонниками оказания помощи за рубежом, не влекущей риска вовлечения в войну, и абсолютными интервенционистами, особенно многочисленными в больших городах на востоке страны. Уайт оставил свой пост председателя комитета в начале января 1941 года, вскоре после того, как ярый интервенционист мэр Нью-Йорка обвинил его в «копировании тактики Лаваля». Точно так же внушительны на вид, но расколоты внутри изоляционистские группировки, представляющие широкий спектр организаций — от Комитета борьбы за свободу до наиболее многочисленного и влиятельного комитета «Америка прежде всего», а также комитета «Один миллион» во главе с Джералдом Л.-К. Смитом и сонма небольших, еще более экстремистских групп.
Набор мнений изоляционистов относительно внешней политики причудлив и разнообразен. Этнические изоляционисты — американцы немецкого и итальянского происхождения — противились разжиганию враждебных настроений против родины предков (американцы немецкого происхождения, кроме того, помнили истерию вражды против Хуна во время Первой мировой войны). Американцы ирландского происхождения, концентрировавшиеся в больших городах, не могли простить англичанам эксцессы в Улд-Соде. Идейные изоляционисты считали, что США втянуты в Первую мировую войну, обескровлены и затем отвергнуты, как дядя Шейлок. Усматривали дьявольские козни и кабалистический заговор в каждом шаге, направленном на вовлечение в войну. Левые изоляционисты считали войну конфликтом между империалистами. Правые опасались увеличения государственных расходов, налогов, разбухания государственного аппарата, ограничения индивидуальных свобод и даже диктатуры Рузвельта. Среди изоляционистов были интеллектуалы, которые имели мало общего между собой, за исключением страха перед милитаризмом, толкования истории дипломатии как цепи соблазнов невинных американцев и видения войны как угрозы гражданским свободам и социальному обеспечению, а также праздной игры ума.
Интервенционисты делились примерно таким же образом. Монолитного единства не наблюдалось ни в одной из групп. Расхождения во взглядах на внешнюю политику между группами бизнесменов, профсоюзных деятелей и либералов столь же резки, сколь и различия между самими группами. Под влиянием событий за рубежом эти расхождения мало-помалу сглаживались.
Под комплексом медленно менявшихся настроений скрывалось для вашингтонских политиков кое-что более устойчивое, бессознательное и тревожное. Это «нечто» не связано с какой-либо программой, группой или мнением — это убеждение, выражавшееся в простом вопле: «Никаких войн за рубежом!» Складывалось оно из опасения вовлечь страну в международные дела, цинизма в отношении других стран, пессимизма, когда речь заходила о сотрудничестве демократий. Подобный настрой подогревался разочарованием, страхом, крушением иллюзий, смешанным с чувством превосходства и неполноценности в сравнении с другими народами. Он принимал форму безотчетной, сильной и необратимой неприязни к участию в войнах за рубежом. Обороняться — да, помогать союзникам — возможно, но участвовать самим в войнах за рубежом — никогда.
Рузвельт не только знал об этом настрое — он помогал ему возникнуть. От речи к речи он поклонялся богу невмешательства. Его возражения против интервенционизма достигли пика во время предвыборной кампании 1940 года. Военную акцию, говорил он, больше нельзя считать альтернативным средством внешней политики, даже используемым разумно и осторожно. Это исключается напрочь, если не возникнет необходимости прямого вторжения. Но теперь эта установка противоречила другим настроениям, пока еще не распространившимся широко, непрочным, но растущим в связи с успехами нацистов, — настроениям, рождавшимся из возмущения захватнической политикой и жестокостью фашистов, неприязни к нацистскому расизму, симпатий к странам и народам, подвергшимся нацистской агрессии и оккупации, беспокойства за судьбу евреев, восхищения сопротивлением англичан.
- Предыдущая
- 13/202
- Следующая
