Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор - Страница 144

• Предыдущая
• 144/202
• Следующая

На совещаниях с «большой четверкой» конгресса президент высказал свое возмущение по поводу отношения законодателей к законопроекту о налогах. Все, кроме Уоллиса, настаивали, чтобы президент подписал законопроект в любом случае. Рузвельт сказал, что подумает. Через неделю он принял решение; к этому времени позиция администрации стала жестче. Первоначально Бирнс выступал за то, чтобы президент подписал законопроект на основании, похожем примерно на такую ситуацию: вы попросили у матери доллар, а она дала вам 10 центов; вы возвращаетесь и просите остальные 90 центов. Однако аргументы Винсона и Пола настроили Бирнса против подписания законопроекта. Моргентау мрачно заметил: пусть президент позволит законопроекту стать законом без своей подписи.

Когда Баркли с коллегами явился в следующий понедельник на совещание с президентом, тот уже имел при себе готовое негласное послание со своим вето на законопроект. Он зачитал его посетителям, хранившим молчание. Затем Баркли снова стал спорить с Рузвельтом на эту тему. Президент соглашался уступить в одном-двух вопросах, но был непреклонен в том, что считал уступками корыстным интересам. Лесной бизнес стал основной темой спора. Баркли доказывал, что за строительный лес должен взиматься налог с капитала, поскольку выращивание деревьев, пригодных в качестве пиломатериалов, занимает пятьдесят лет. Рузвельт сказал, что сам занимается лесоводством; бревна должны считаться урожаем и, следовательно, доходом от продажи.

— Отлично, господин президент, — продолжал Баркли, — совершенно очевидно, что вы собираетесь подвергнуть законопроект вето и дальнейший спор между нами бесполезен.

Удрученный Баркли, возвращаясь в Капитолий в автомобиле Уоллиса, не проронил ни слова. На следующий день его удрученность перешла в негодование: он познакомился с текстом президентского послания, обосновывающего вето, — внесены новые, резкие выражения.

Президент напоминал, что его просили составить законопроект таким образом, чтобы увеличить государственные сборы на 10,5 миллиарда долларов сверх существовавшего уровня. Выдающиеся общественные деятели (всем ясно — имелся в виду главным образом Уилки), отмечал президент, считали, что он запрашивает слишком мало. Законопроект конгресса призван обеспечить новые сборы на сумму 2,1 миллиарда долларов, но он автоматически исключает увеличение поступлений от налога на социальное страхование более чем на 1 миллиард долларов и предоставляет послабления в уплате существующих налогов, которые обойдутся казне минимум 150 миллионов долларов.

— В этом отношении законопроект имеет целью не сбор налогов, а освобождение от них, причем не тех, кто в этом нуждается, а корыстолюбцев.

Президент перечислил «неотчуждаемые» особые льготы для торговцев лесом и других.

— Некоторые полагали, что я одобрю законопроект по такой аналогии: запрошу в конгрессе для ведения войны во имя нынешнего и будущего поколений каравай хлеба, а удовольствуюсь малой коркой. Возможно, я так и поступил бы, если бы не обнаружил, что корка содержит слишком много несъедобных примесей.

И продолжал послание упреками конгрессу за неспособность упростить налоговые декларации и законы. Люди, добавил президент, «не хотят изучать высшую математику», чтобы разбираться в этом.

Несколько лет Баркли высмеивался в печати, особенно в «Тайм», как бестолковый и слабохарактерный лакей Белого дома. Читая теперь язвительные выражения Рузвельта, он воспринимал их как личное оскорбление и с горечью вспоминал, что стал либералом задолго до «нового курса». Прогрессивным идеям он обучался еще у Вудро Вильсона, когда приехал в 1913 году в Вашингтон из Падуки. Следовал линии Франклина Рузвельта при обсуждении правительственных программ, держал на Капитолийском холме знамя администрации, причем нередко без всякой поддержки со стороны Белого дома, а сейчас столкнулся с таким вот саркастическим посланием. Пришлось ему защищаться. В Кентукки, казалось, наметилась тенденция поддерживать республиканцев. В сенате, подобно другим выборным лидерам до и после него, он оказался между сенаторами лояльными президенту и теми, кто против Рузвельта, — они группировались в цитаделях власти, включая Комитет по финансам, в котором Баркли занимал высокое положение. Он прозондировал настроения в сенате и обнаружил среди своих единомышленников такое же возмущение. Собирался осудить послание президента немедленно, но первому это право предоставили председателю Комитета по финансам Джорджу. Баркли решил отложить свое выступление до утра. На следующее утро, покидая дом, он сообщил жене (она инвалид), что осудит вето президента и уйдет с поста лидера большинства.

— Действуй, я с тобой, — сказала жена.

Баркли держал речь при переполненных народом галереях — и не разочаровал аудиторию. Чтобы поддержать свой статус демократа, он начал с нападок на Уилки — этого «новейшего образца кометы Галлея, мечущейся туда-сюда по небесному своду, чтобы высветить на небесах ряд фантастических знаков, которые ни я, ни другие не могут постигнуть». Во время выступления Маккелар, старый соперник Баркли, который однажды не разговаривал с ним несколько недель, хотя их кресла в сенате располагались рядом, напоминал пажа, доставлявшего написанные под диктовку Баркли листы из офиса сенатора. Баркли продолжал речь опровержениями пункт за пунктом «преднамеренно несправедливых заявлений» Рузвельта. Попытки президента сравнивать «свои крохотные посадки сосен с могучими дубами, камедными деревьями, тополями и елями... равносильна сравнению сверчка с жеребцом». Оценки президентом налоговых послаблений как льгот для корыстолюбцев являются «преднамеренными и расчетливыми ударами по юридической честности каждого конгрессмена. Не знаю, как другие конгрессмены, но что касается меня, я не намерен оставлять эти нападки без ответа». Сенатор завершил свою речь словами:

— Если в конгрессе Соединенных Штатов осталось хоть немного самоуважения, он преодолеет вето президента и превратит законопроект в закон, несмотря на возражения главы государства.

Как отметил репортер, в зале заседания последовали продолжительные аплодисменты сенаторов, вставших с мест. Журналисты бросились с галерей к пишущим машинкам и телефонам.

В это время Рузвельт находился в Гайд-Парке. О предстоявшей речи Баркли и его отставке президента вскоре проинформировали Уоллис и Бирнс, но того, казалось, это не очень волновало. Он предложил Бирнсу забыть и «попросту не обращать внимания на эту чертовщину...». Хассету мягко заметил, что Албен, должно быть, страдает от контузии. Баркли устал, госпожа Баркли больна, сказал он затем; это просто кратковременная сенсация. Когда Бирнс стал настаивать на отправке примирительного письма, президент согласился, при условии, что глава мобилизационного ведомства сам напишет проект. Президент и бывший сенатор произвели сообща небольшой шедевр из утешения и искусной дипломатии.

«Я искренне надеюсь, — писал Рузвельт Баркли, — что вы не будете настаивать на своем намерении уйти в отставку с поста лидера сенатского большинства. Если вы все же решитесь, то, полагаю, коллеги не допустят вашей отставки. Но даже если они не сделают этого, надеюсь, вскоре „единодушно переизберут вас“.

Письмо Рузвельта соответствовало запланированному сценарию. Баркли вышел с совещания демократов сената, чтобы сообщить репортерам среди фотовспышек, со слезами на глазах, о своей отставке в качестве лидера большинства. Он удалился в свой офис, оставив коллег размышлять. Внезапно дверь конференц-зала распахнулась, из него вырвался Том Коннэли — блистательный, в черном пальто, белоснежной накрахмаленной рубашке с золотыми запонками, с развевающейся седой гривой волос. Пробиваясь сквозь толпу репортеров и фотокорреспондентов к офису Баркли, он дважды прокричал:

— Дайте дорогу свободе!

За ним следовала небольшая группа сенаторов. Через несколько минут Баркли с триумфом ввели в конференц-зал, где под одобрительные возгласы и аплодисменты единодушно переизбрали лидером сенатского большинства.

• Предыдущая
• 144/202
• Следующая