Любимая, прости... - Берристер Инга - Страница 16

• Предыдущая
• 16/31
• Следующая

– Постороннему человеку, – повторил Висенте, и Дженетт смущенно пробормотала:

– Прости, я не хотела сказать ничего плохого в твой адрес. Просто случайно оговорилась.

В этот момент Робин перевернулся на спинку и всеми четырьмя лапами стал ловить руку играющей с ним Карен. Он скалил маленькую пасть с острыми зубками и розовым язычком, но было ясно, что ни за что не прочинит девочке вреда.

– Робину пришлось пережить тяжелые времена, – объяснила Дженетт, наблюдая за ним. – Мы с Карен увидели его на улице, грязного и голодного, и не смогли пройти мимо. Теперь он отъелся, стал пушистым, но так и не научился доверять людям. Он любит только меня и Карен.

Сказав это, Дженетт подхватила Карен на руки и понесла наверх. Робин, прыгая через ступеньку, последовал за ними. Замыкал шествие Висенте. Все, что он видел вокруг, не радовало глаз. Это было нищенское жилище, предназначенное для людей, не страдающих клаустрофобией.

Чтобы стать свидетелем того, как Дженетт укладывает дочь в кроватку, стоящую рядом с ее кроватью, Висенте прошлось остаться в коридоре. Лицо его помрачнело. Как получилось, что Карен оказалась лишена удобств и игрушек, на которые имеет полное право?

Пригладив спутанные волосы никак не успокаивающейся малышки, Дженетт оглянулась на Висенте.

– Ей не хочется, чтобы ты уходил. Думаю, Карен будет спокойнее, если она увидит, что ты все еще здесь.

– Я останусь до тех пор, пока она не уснет, – пообещал он.

Взгляд огромных сонных глаз ребенка остановился на Висенте, и мысли Дженетт приняли другое направление. Видеть отца и дочь вместе было несколько странно и непривычно для нее. К ее удивлению. Привязанность Карен к Висенте была намного сильнее, чем можно было бы предположить. С другой стороны, наивно было бы ожидать, что, как мать, она автоматически имеет право претендовать на львиную долю любви дочери. Вот и сейчас Карен приглашающим жестом просунула руку между прутьями кроватки, и Висенте, рассмеявшись, шагнул наконец в комнату.

Присев на край кровати Дженетт, он наклонился и взял дочь за руку. Счастливо улыбнувшись, Карен наконец закрыла глаза. Дженетт почувствовала, что вот-вот расплачется: впервые перед ней предстал нежный и заботливый Висенте. Присутствие отца успокоило малышку, почувствовавшую себя в полной безопасности. Наступило долгое молчание. Наконец Висенте отпустил расслабившуюся руку Карен, осторожно положив ее на матрас. У растроганной Дженетт перехватило дыхание.

– Пойдем вниз, – пробормотала он. – Уже поздно, но мне надо кое-что тебе сказать.

В гостиной Дженетт обернулась к нему, нервно сжимая руки.

– Я знаю, что ты во всем винишь меня и это совершенно справедливо.

– Мне нравится, что ты экономишь мое время, избавляя от необходимости самому тратить силы на критику, – язвительно заметил Висенте. – просто удивительно, с какой готовностью ты суешь голову в петлю.

Щеки ее вспыхнули.

– Я считаю, что за свои ошибки нужно отвечать.

Взгляд его остался по-прежнему холодным.

– Это достойно похвалы и весьма подходит к случаю, поскольку то, что я собираюсь сейчас сказать вряд ли тебе понравится.

Вид у Висенте был весьма неприветливый, а ведь всего несколько часов назад они лежали обнявшись в одной постели.

– Я хочу, чтобы ты переехала в Бирменгем.

Дженетт похолодела. На миг наступило мертвое, оглушающее молчание.

– Я хочу получить наконец возможность стать настоящим отцом моей дочери. – Голос Висенте звучал твердо и ясно, видно было его намерение довести до нее каждое слово. – Однако разделяющее нас расстояние не позволяет мне этого. Мне нужно видеть Карен тогда, когда я этого захочу, и намного чаще, чем сейчас, а не по определенным датам. Кроме того, пора отказаться от посредничества адвокатов. Думаю, мы с тобой договоримся между собой на гораздо более неформальном и дружеском уровне.

Застигнутая врасплох Дженетт пыталась понять, что имеет в виду Висенте. Хочет, что бы она вернулась к нему? Нет, этого делать не стоит, предупредил ее внутренний голос, сколь бы соблазнительным ни казалось предложение. Да и вряд ли Висенте подразумевает примирение. Он говорит о Карен и о своем желании нормализовать отношения с ней… Однако намерение отказаться от посредничества адвокатов и упоминание о более неформальном и дружеском общении, несомненно, требовало особого внимания.

– Конечно… Но переехать… – неуверенно пробормотала Дженетт, пытаясь выиграть время, чтобы понять, к чему он клонит.

Предлагает свою дружбу?.. А что еще!

– Я совершенно уверен, что любое учебное заведение оторвет тебя с руками. А если нет, то на некоторое время ты сможешь посвятить себя научной работе. Я позабочусь обо всем, – пообещал Висенте. – Я знаю, как ты не любишь перемен. Само собой разумеется, что этот дом останется за тобой, можешь его кому-нибудь сдать внаем. Все подобные вопроса будут решаться в твою пользу и согласно твоему желанию. Все расходы по вашему содержанию на новом месте я, разумеется, беру на себя.

– Это совершенно ни к чему…

– По-другому и быть не может. Поскольку я переехать не могу, то ты не должна пострадать от этого ни в малейшей степени. Во всяком случае… – он пристально посмотрел ей в глаза, – теперь, когда мы начали понимать друг друга лучше, я уверен, что могу говорить более откровенно.

– Можешь говорить что угодно, – торопливо вставила Дженетт, слегка удивленная его словами, что она стала понимать его лучше, чем раньше. Скорее все было наоборот.

– Я полагаю, что этот дом или даже бирмингемский его эквивалент не годится для моей дочери.

Глаза молодой женщины удивленно расширились.

– Но чем плох этот дом?

– Мне не хочется, чтобы мой ребенок вырос в сарае.

Дженетт покраснела.

– Побойся бога, вряд ли это можно назвать сараем!

– На мой взгляд, именно так. Растить Карен в подобном доме – значит пренебрегать тем, что она собой представляет. А ведь она Перрейра! – произнес Висенте с гордостью. – Карен носит славную и древнюю фамилию и даже в свои нежные годы должна иметь все преимущества этого.

Сарай? Дженетт собралась было выступить с резкой отповедью, но, всегда готовая рассматривать все составляющие проблемы, передумала. Спорить с тем, что Карен приходится дочерью очень богатому человеку, в сравнении с которым ее мать можно было считать нищей, не приходилось. Невольно напрашивался вопрос: честно ли она поступает по отношению к ней? Можно ли позволять, чтобы ее собственное стремление к независимости влияло на жизнь дочери? Не обусловлен ли эгоизмом отказ от причитающейся Карен по праву роскоши? Как бы то ни было, теперь она хотя бы знала об отношении Висенте к условиям, в которых растет дочь.

– Тут, несомненно, есть о чем подумать, – устало пробормотала Дженетт.

– Надеюсь, что так. Моя отчужденность от дочери огорчает меня, – откровенно признался он, – Я почти не участвую в ее воспитании и хочу изменить ситуацию, Ты с этим согласна?

Она тряхнула головой, буквально гудящей от множества теснящихся в ней мыслей, и повторила:

– Мне необходимо подумать.

– К, несчастью для тебя, я не в настроении ждать, Знаю, ты не любишь поспешных решений, однако я имею право быть настолько эгоистичным, чтобы поставить нужды Карен во главу угла.

– То, что ты готов поставить нужды Карен во главу угла, никак нельзя назвать эгоизмом, – поспешно возразила Дженетт.

– Если ты действительно веришь в то, что сейчас сказала, то предоставишь Карен возможность наслаждаться обществом обоих родителей, – резонно заметил Висенте.

Она чувствовала себя загнанной в угол. События развивались слишком быстро, чтобы это могло ей понравиться.

– Если бы все было так просто…

– Однако все действительно просто, Успокойся и предоставь другим людям преодолевать препятствия ради твоей же пользы, дорогая.

Неотразимое обаяние Висенте обычно действовало на нее безотказно, но сейчас Дженетт изо всех сил старалась не поддаваться. Стоило ей услышать этот вкрадчивый, чувственный голос, как тело охватывала предательская слабость, и только болезненная память о недавнем прошлом, удерживала ее от поспешного и глупого решения.

• Предыдущая
• 16/31
• Следующая