Башня ярости. Книга 2. Всходы ветра - Камша Вера Викторовна - Страница 27

Она принесла плащ, на котором красовался старательно вышитый герб Трюэлей, правда, совершенно непохожий на тот, что был выбит на фронтоне мунтского особняка. В Таяне были свои понятия о геральдике, здесь рысь была именно рысью, лис – лисом, меч – мечом. В интерпретации Беаты Лежащий Бык и Ветка Яблони превратились в очаровательную картинку, где могучий, освещенный солнцем рогач развалился под цветущими ветками. На самом деле на сигне Трюэлей были не цветы, а плоды, а бык лежал в позе, более напоминающей львиную, и был не рыжим, а коричневым, но какое это имело значение?!

– Сигнора… Неужели это вышивали вы?

– Конечно, – она казалась удивленной.

– Но это же долго!

– Я начала шить, – Беата зарделась еще сильнее, – в тот вечер, как увидела дана. Я спросила дана про консигну, и он сказал, что бык и ветка яблони. Я все правильно сделала?

– Да, так и есть. – Проклятый, если он вернется в Арцию, бык Трюэлей будет лежать только под весенними деревьями! – Как красиво.

– Дан примерит?

Еще бы дан не примерил?! Луи сбросил плащ с «волчьей» сигной – Сандер простит – и накинул обновку.

– У дана есть зеркало?

Зеркало было и послушно отразило темноволосого воина со счастливыми глазами. Плащ пришелся впору.

– Дан Луи очень красивый, – сказала Беата, повергнув внука барона Обена в сильнейшее смущение. Так его еще не называли. Красавцами были Артур и Рито, а остальные, остальные были просто «волчатами». Были и нет.

– Дана, – тихо сказал Луи, – я благодарю за подарок, но я не могу его взять.

Голубые глаза наполнились слезами, и Луи, сам не соображая, что делает, схватил девушку за руку:

– Беата, ты не поняла! Понимаешь, нас было много. Нас звали «волчата», мы носили синие плащи с консигной Сандера, а теперь все погибли. Осталось только двое… И еще трое в разных местах, может, они живы, а может, и нет. Если я сменю «волчий» плащ на твой, я их предам. Пойми, я, я… Ты не представляешь, как я тебе благодарен, как я…

Беата Ракаи была таянкой, дочерью, сестрой и племянницей воинов, ее старший брат погиб. И отец тоже. Она поняла.

– Но дан может в бой надевать свой плащ, а в дороге, когда не жалко, этот. Правда? – она улыбнулась. – А когда дан вернется, я вышью ему волка и луну.

– Беата, – Луи захлестнула благодарность к самой лучшей на свете девушке. – Сигнора…

От признания отделяло одно мгновение, но незапертая дверь распахнулась и на пороге застыла Гражина в роскошном синем платье, расшитом голубками, в руках сестра Беаты держала что-то, похожее на скатанный шарф. Нежная улыбка на прелестных губках медленно гасла, а в глазах загорался нехороший огонек.

– Беатка, что ты тут делаешь?

– Дана была так любезна, – начал Луи, но Беата не дала ему договорить.

– Я пришла проводить дана Луи, и я вышила ему плащ, а что нужно тебе?

– Ты… – голос младшей сестры не сулил ничего хорошего, но старшая ее опередила:

– Тебя послали за мной? Хорошо, идем.

Луи не успел оглянуться, как Беата взяла Гражину за руку и буквально выволокла из комнаты, не забыв прикрыть дверь. Арциец привалился к стене, лихорадочно соображая, что он должен был сделать или сказать. Хваленая смекалка Трюэлей отказала напрочь.

Ликия была сдержанна и спокойна. Сандера поражало, с какой легкостью его подруга сменила чуть ли не крестьянскую одежду на дворцовые наряды. Она знала, как их носить, и она привыкла повелевать, хоть и не испытывала от этого наслаждения. Александр Тагэре рос среди знати, сам был герцогом и королем и не мог не узнать себе подобного, но даже отдаленно не представлял, кем же была его спасительница, возлюбленная и, наконец, невеста. Александр молча стоял и смотрел на высокую женщину со светлыми косами, которым бы позавидовала даже Миранда. Ликия ответила на взгляд взглядом, в столбе света танцевали майерку золотистые пылинки, на подоконнике нежилась кошка, как две капли воды похожая на ту, что пропала в Гразском лесу. Он пришел сказать нечто очень нужное для них обоих, но не знал, с чего начать. И она не знала…

– Мы идем к Глухариной. Там к нам присоединятся гоблины.

– Это хорошие союзники, – чуть промедлив, сказала Ликия. – Им можно верить до конца.

– А тебе, – Сандер сам не понял, как у него это сорвалось с языка, но, заговорив, он не останавливался, – тебе я могу верить?

– Мне? – она казалась удивленной. – Верить мне? – Да, Ликэ… Не обижайся… Я однажды ушел на войну. Я воевал долго, слишком долго, и меня не дождались. Я вернулся и узнал, что Даро… что та женщина, которой я верил больше, чем себе, выходит замуж за другого – за моего друга и вассала, готового за меня умереть. Я узнал об этом, когда наконец собрался рассказать о нас брату. Войну я выиграл, а счастье проиграл. Так мне тогда казалось. Ты меня дождешься?

Ликэ опустила голову, кошка перевернулась и принялась сосредоточенно облизывать лапу, солнечный луч немного переместился и разбился о граненый хрустальный шар, на который опиралась бронзовая рысь.

Александр смотрел на светлокосую женщину в платье из тяжелого шелка, словно видел ее впервые. Зачем он назвал ей имя? Именно сейчас и именно так? Что стоят женские клятвы?! Он ни разу не просил Даро говорить то, что она говорила, не просил плакать, ревновать, хранить верность. Она это делала сама, и ее слова ничего не стоили, а выпрошенные обещания и вовсе хуже милостыни. Ликия подняла побледневшее лицо.

– Александр, я дождусь тебя. Клянусь тебе всем, что для меня свято. Памятью, надеждой, дорогами, которыми я прошла. Верь мне. Я тебя не предам, что бы с тобой ни случилось.

Так она с ним еще не говорила, так она вообще не говорила. На мгновение ему стало страшно, словно он заглянул в бездну, у которой нет дна, но потом страх сменился счастьем. Он поверил Ликэ сразу и навсегда и именно поэтому спросил:

– Ты меня любишь?

– Да! – она ответила тихо, но твердости в ее ответе было больше, чем в гранитной скале.

– Я должен идти, Ликэ.

– Ты должен идти и вернуться, а я ждать и дождаться. Да хранят тебя Великие Братья…

Когда он вернется, он ей расскажет все! И про барда Романа, который оказался эльфом, и про древнего императора, научившего его заветным ударам. Почему он рассказал о нем Луи, а не Ликэ? Почему промолчал о словах Нидаля? Не потому ли, что цеплялся за привычный и понятный мир, в котором человек не может прожить семьсот лет, в котором нет ни эльфов, ни гоблинов, в котором все просто, хотя ему раньше казалось, что нет ничего сложней и путаней его жизни.

Ликэ, непонятная, тревожная, спасшая его от смерти, знает иные пути, которые стремительно становятся и его тоже. Больше он не будет бояться говорить правду тем, кого любит, Ликия все поймет и все вынесет. Сейчас для разговора уже нет времени, но самое главное он скажет.

– Пусть помогут, – Александр с силой прижал Ликию к себе, – я люблю тебя, кем бы ты ни была! Слышишь? И я тебя никому не отдам.

Последний поцелуй был горячим и быстрым, они отшатнулись друг от друга, словно боясь переступить некую черту. Сандер уже принадлежал войне и дороге, а они ревнивы, как женщины, и не прощают измены. Словно напоминая об этом, со двора донесся зов трубы.

– «Не плачьте об уходящих в бой», – прошептала Ликия, – «Серебряные» выступают. Тебе пора, и помни, я дождусь.

– А я вернусь, – Александр легко коснулся рукой янтарной прядки и стремительно вышел. Так вот оно какое, счастье, о котором поют в здешних песнях. Счастье любви, войны и уверенности в победе и возвращении, уверенности в своей счастливой руке, сердце женщины и плече друга.

Последний из Королей стремглав сбежал по крутой лестнице. Внизу он столкнулся с Ежи и Луи. Принц был в черном, отороченном серебром местном одеянии, название которого Тагэре в очередной раз забыл, хотя сам носил такое же. На плечи Луи был наброшен роскошный вышитый плащ, на котором под веткой яблони возлежал рыжий бык с неправдоподобно острыми рогами. Глядя в пьяные от счастья глаза товарища, Сандер подумал, что смотрится в зеркало.