Довод Королей - Камша Вера Викторовна - Страница 48

К горбуну Король Королей всегда питал некоторую слабость, после истории с пленением Филиппа превратившуюся в уважение. Пока Филипп жив, Сандер будет ему верен, но потом... Эстре нужно оттеснить от брата и захватить, по возможности тихо. Лучше ранить, пусть проваляется в постели месяц-другой, пока все закончится. Они должны понять друг друга! Должны, потому что если в ком-то, кроме него самого, еще бьется сердце Арции, то это в горбатом заморыше. Хотя какой он к Проклятому заморыш, если свалил Мулана и в одиночку вытащил брата из ловушки!

В последнее время Рауля все чаще посещали мысли о смерти, о том, что, умри он сейчас, Арцию раздерут на куски. Агнеса, несмотря на ослиное упрямство и умение интриговать, – дура, причем дура чужая и злая, ее сын – жалкий цыпленок, Пьер – безумец, Ларрэн – ничтожество, а его сын – младенец. Нет никого, кто смог бы удержать в узде ошалевшую от боли страну. А Сандер сможет! Не сейчас, конечно, лет через десять, и поэтому парня нужно сохранить во что бы то ни стало, хотя он наверняка сотворит все возможные глупости, свойственные его возрасту и его породе.

Проклятый! Подвернулась же Филиппу эта добродетельная шлюха! Без Вилльо он еще мог стать дельным королем, даже после смерти тестя, но при этой стае крыс...

2885 год от В.И.

Ночь с 18-го на 19-й день месяца Агнца.

Тар-Игона

– Я не отпущу тебя. Ты мне нужен живым, – глаза Филиппа метали молнии, но брата это не впечатлило.

– Я должен идти, Филипп. И я пойду.

– Кому и что ты, во имя Проклятого, должен?! – возопил король. – Я запрещаю тебе. Как король и как глава семьи!

– Ты мне не можешь запретить.

От такой наглости Филипп опешил, а Александр, как ни в чем не бывало, добавил:

– Это придумал я, значит, исполнить должен тоже я. Я – вице-маршал Арции, и я Тагэре. Место короля во главе всей армии, тобой рисковать нельзя. Жоффруа еще не пришел, и неизвестно, придет ли...

– Кто про него говорит, – махнул рукой Филипп, – но есть Гартаж, Кресси, Малве, в конце концов...

– Они не Тагэре, брат. Мы не можем заставлять других умирать за свои ошибки и за себя. В конце концов, не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции. Отец велел мне это запомнить.

– И ты запомнил, даже слишком крепко, – скрипнул зубами Филипп, – что ж, иди. Но если тебя убьют, на глаза мне не попадайся!

– Постараюсь вернуться и сохранить всех, кого смогу.

2885 год от В.И.

19-й день месяца Агнца.

Арция. Меловой проход

Арно Шада дал последние наставления супруге и, кряхтя, взобрался в седло. На войну, так на войну. Бароны, а затем графы Шада всегда были верны Арроям, и, как бы ни болела спина, пожалуйте, сударь, в седло и вперед. Внукам еще рано водить за собой дружины, зять и старший сын лежат в Бетокской земле, а младший – без правой руки. Альбер рвется в бой, но ему нельзя. Он последний... Арно, набычась оглядел домочадцев.

– Что смотрите, словно вас не кормят? А?!

– Все в порядке, отец, – откликнулся Альбер, – возвращайся.

– Куда я денусь, – буркнул гигант и тронул поводья.

Они собрались споро, до Тар-Игоны около двух дней пути, а Лумэны приползут не раньше чем через кварту, но Арно любил приходить пораньше. «Лучше я подожду врага, чем он меня ждать не будет», – любил повторять еще дед графа, и внук усвоил эту премудрость в полной мере. Войско Шады: пятьсот конников и тысяча пеших стрелков, все сытые и добротно одетые, не то чтобы рвались в поход, но намеревались сделать свое дело как можно лучше. Время было, и граф не собирался загонять ни людей, ни лошадей. Сделав пять вес, остановились перекусить у западной оконечности Кабаньего.

Арно как раз заканчивал обгладывать зажаренную под руководством старшей невестки курицу, когда запыхавшийся аюдант доложил:

– Сигнор Арно! Герцог Эстре!

– С ума сошел? – участливо поинтересовался гигант.

– Тут он, сигнор, – упавшим голосом повторил аюдант, – он и тысяча воинов.

Арно хотел что-то сказать, но не успел, воззрившись на юного темноволосого всадника. Шада не знал в лицо младшего из братьев Тагэре, но такие глаза могли быть лишь у сына Шарля.

Старый вояка решительно отложил курицу.

– Монсигнор, счастлив вас видеть, хоть и не ожидал.

– Уверяю вас, граф, – юноша улыбнулся отцовской улыбкой, – что я счастлив видеть вас во сто крат сильнее.

– Что-то случилось?

– Рауль ре Фло будет завтра у Мелового прохода. Мы должны его задержать.

2885 год от В.И.

Ночь с 20-го на 21-й день месяца Агнца.

Мирия. Кер-Эрасти

Сандангу в Мирии всегда ждали с нетерпением. Два дня и две ночи танцев, смеха, тайных поцелуев, петушиных боев, байлы и, конечно же, Большого Танца. Главная площадь города украшалась цветами, на высоком помосте, увитом гирляндами, располагались музыканты, напротив строилась легкая галерея для герцога и его свиты. Когда заканчивался жаркий весенний день и вечерний ветер приносил свежий запах моря и цветущего жасмина, вспыхивало множество факелов, заливая площадь живым, жарким светом. Музыканты брались за инструменты, и начиналась самая безумная ночь в году.

В старые годы первый танец принадлежал герцогу и герцогине, к которым постепенно присоединялись сначала аристократы, а потом и простонародье. В старые годы в Мирии умели и любили веселиться, не считая радость грехом. Увы, теперь Санданга с каждым разом становилась все сдержанней. Герцог Энрике и герцогиня Эвфразия еще выходили к подданным, но веселья это не добавляло. Напротив, под взглядом худой, закутанной в белое герцогини радоваться жизни не хотелось. Люди угрюмо жались по краям площади, а музыканты честно играли танец за танцем, пока супруга монсигнора не поднималась с места, но лишь для того, чтобы покинуть площадь. Следом уходили герцог и те из нобилей, что не желали навлекать на себя гнев Господень. Только после этого кто-то особенно смелый, или пьяный, выскакивал на вылизанную площадь, подавая сигнал к веселью, которое и в подметки не годилось тому, что было при отце герцога Энрике. В те поры рассвет встречали в танце, сейчас расходились задолго до восхода, предпочитая берег моря или все еще многочисленные таверны городской площади. Поговаривали, что циалианки на исповеди выспрашивают имена самых ретивых танцоров и певцов, не говоря уж о байланте. Да, Санданга в Мирии переставала быть праздником.

Хосе Рафаэль Николас Мартинес Кэрна ре Вальдец затянул на талии алый шелковый шарф и засунул за него нож, с которым не расставался с пятнадцати лет. В ночь Санданги молодые нобили одеваются как байланте. В нынешние времена, правда, на такое мало кто отважится, но это их трудности. Он мириец, а не монах, и скорее перестанет быть первым, чем станет вторым.

Рито отсалютовал своему отражению и выскочил из комнаты, чтобы присоединиться к отцу. Так и есть. Двор вырядился не для праздника, а для похорон! Тяжелые закрытые платья женщин, нарочито строгие одеяния мужчин, ни тебе ярких платков, ни цветов и лент, подаренных возлюбленными. Наследник герцога Энрике обвел глазами собравшихся. Тоска! Только Рената Ллуэва рискнула одеться не как капустница, а как мирийская ноблеска. Роскошные черные волосы маркизы украшали цветы магнолии, еще один цветок был приколот к корсажу кружевного черного платья, подол которого был заколот, позволяя видеть пену алых нижних юбок и узкую ножку в изящной туфельке. И так немыслимо красивая, сегодня Рено была особенно хороша, глаза блестели, на смуглых щеках пылал румянец, похожий на отблеск заходящего солнца, в изгибе крупного чувственного рта таился вызов. Женщина слегка поигрывала веером и громко смеялась, но Рафаэль знал возлюбленную отца не первый год. Рено что-то затевала, что-то отчаянное, ее веселость была не то чтобы наигранной, но какой-то излишне резкой. Рито знал это настроение, приходившее к нему перед сложной байлой, но что задумала эта дикая кошка?!