Полное блюдце секретов - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/39
- Следующая
Говорить больно. Чувствую языком, что одним верхним зубом стало меньше, а раздутая губа уже превратилась в пельмень, доставая до носа. «Лодочник» вонючий…
Игорь открыл глаза, потрогал губу. Опухоль спала, боль не прошла. В дежурной части врач вызванной «скорой» брезгливо осмотрел его лицо, залил губу зеленкой и клеем и прилепил пластырь. Для тебя сойдет, сойдет, радуйся, что у нас бесплатная медицина. В камере Игорь сорвал пластырь, тот все время намокал от влажного дыхания и неприятно раздражал.
Долговязого увезли на «скорой». Игорь слышал, как дежурный говорил с больницей.
«Похоже, я пробил ему печень. Черт, не сдох бы».
В дежурной камере держали где-то с час. Затем его забрал товарищ в штатском.
Оперуполномоченный. С какой-то хохлятской фамилией на «О». То ли Фоменко, то ли Хоменко.
Что я там говорил? Что не хотел? Что они первые? Конечно. Я оправдывался. Товарищ никак не реагировал. Сидел неподвижно, как статуя, смотрел прямо в глаза. Потом записывал, уточняя по ходу детали. Спросил про нож. Я ответил. Честно. Я ведь не считаю себя виновным. Спросил, не знаком ли я с потерпевшим. Долговязый – потерпевший? Смешно! Это я потерпевший. Нет, он. Он в больнице, он и потерпевший.
Потом я расписывался под текстом, толком его так и не прочитав. Сплошной туман в глазах. Потом снова камера. Еще часа три ожидания. После девушка лет двадцати двух, почти ровесница, сказала, что она следователь и будет вести мое дело. Что-то спрашивала про адвоката. Как и Хоменко-Фоменко, писала, только дольше и подробнее.
Я опять оправдывался, опять подписывал. Она сказала, что задерживает меня на трое суток по подозрению. Когда вели назад в камеру, через приоткрытую дверь кабинета я увидел Анюту. С ней беседовал Фо-Хоменко.
Ночь в дежурной части, утром привезли сюда. Часа через два подсадили пенсионера.
Щеколда противно лязгнула, раздался голос сторожа:
– Обед.
Игорь сел на нары. Голова слегка кружилась. Он еще раз ощупал челюсть и губы. Есть можно. Если глотать не жуя. Ну, этот обед можно и не жуя.
Сержант налил в белую миску жидкий суп. Во вторую шмякнул макароны с песчинками фарша.
– Побыстрее, мужики.
Дверь закрылась.
Игорь кое-как начал вливать в себя суп.
– Где это тебя? В ментовской?
Игорь обернулся на соседа. Тот спокойно прихлебывал суп, не придавая никакого значения вкусовым качествам варева.
– Подкинули к празднику.
– Тот, кто подкинул, жив?
– Вроде да. А с чего вы решили, что был кто-то еще?
– Хе-хе. На блатного ты не похож. Праздник, как известно, дело пьяное, но твое лицо очень грамотно разбито. Плюс то, что ты здесь. Значит, не сам упал.
– Я не виноват.
– О, понимаю. Как хорошо я это понимаю, Первый раз, да?
– Да.
Пенсионер поковырялся пальцем в зубах и сплюнул на пол.
– Зараза, рыбная кость. Помои.
Игорь поморщился и отодвинул тарелку. Рана на губе открылась, и заглатывать суп с примесью крови стало совсем невмоготу.
– Ешь, ешь. Здесь тебе не заводская столовая, добавки не будет.
– Не хочу.
Пенсионер приступил к макаронам.
Я, когда в первый раз подзалетел, тоже не виноват был. То есть не считал себя виноватым. В двенадцать лет стащил полбуханки хлеба, чтобы с голодухи не загнуться.
Пацан, что взять? Думал брюхом, а не головой. Знаешь, сколько дали? Шесть годков.
Игорь недоверчиво усмехнулся.
– Было время золотое. И ничего не попишешь. Стащил, значит виноват.
– Сейчас-то, слава Богу, проехали. Должны разобраться. Они же первыми прицепились.
А мне что, лежать и ждать, когда запинают?
– Хе-хе, время проходит, камни остаются. Пока их не уберут. Не торопись считать себя правым. Тебя как величать?
– Игорем.
– Павел Николаевич. Трудовой стаж безвозмездной помощи государству двадцать лет и три месяца. Пять командировок по всей России-матушке с небольшими отпусками.
Ношу почетное звание «ООР». Знаешь, что такое?
– Нет.
– Особо опасный рецидивист. Игорь ухмыльнулся:
– Очень приятно.
Павел Николаевич облизал тарелку.
– Я, Игорек, тебе это не просто так сказал. Этими достижениями нешибко хвастают. Об этом обычно помалкивают. На воле. Но мы не на воле.
– Меня отпустят.
– Лет через восемь. Я тоже думал, что отпустят. Поторопился, но ты не спеши. Тебе не двенадцать. Зачем тебе туда?
– Куда?
– Туда, к нам.
Павел Николаевич посмотрел на Игоря сверлящим взглядом, от которого тот вздрогнул.
– Я могу подсказать, как выйти из этих стен и оставить в заднице тех, кто тебя сюда засунул.
– Чего это ради?
– Потому что, Игорек, ты лох и в игры с государством покамест не играл. Сейчас твой ход, но уму-разуму я учу тебя не потому, что ты такой молодой – прекрасный – невиновный. Мне до фонаря, виновен ты, не виновен, зарезал или застрелил. Я им хочу масть сбить.
Пенсионер сделал особый упор на слове «им».
– Усекаешь? Лишний разок оставить систему в дураках не помешает. Очень, знаешь ли, приятно. Потешиться на старости лет, поиграть с государством в шахматы. Их ход, мой ход, ты – фигура. Либо пешка, либо король. Это уже от тебя зависит. Ну как, сыграем?
Напоминаю, сейчас наш ход.
Игорь лег на нары.
– Сами-то вы чего здесь, если такой умный?
– А это мое дело. Имею ряд проблем, которые могу решить только лично и только там. – Павел Николаевич скрестил пальцы перед глазами.
– Значит, если бы вы захотели, то вышли бы?
– Нет. Сейчас уже нет. Впрочем, за что я здесь и почему, тебя не касается. Мы за тебя базарим. Не дрейфь, Игорек, я многим помог лучше любого адвоката. Самый хороший адвокат – собственная шкура, запомни. Правда, и самый дорогой.
– Что-то многовато у вас командировок с таким адвокатом.
– Их могло быть в десять раз больше. Все относительно, верно? Игорь пожал плечами:
– Может быть.
Щеколда снова лязгнула. Сержант забрал посуду.
Павел Николаевич извлек из-под воротника пиджака очередную папиросу.
– Хотя ладно, хозяин – барин. Можешь поиграть сам. В одиночку.
– Но меня должны выпустить.
– От того, что ты повторишь это еще двадцать раз, дверца не откроется. И никто ничего тебе не должен. А вот закрыть за тобой дверцу они должны. Это их хлеб, и, поверь, дело они крепко знают.
Игорь запрокинул голову, убрав подушку. Чепуха. Любой здравомыслящий человек, услышавший эту историю, немедленно встал бы на его, Игоря, сторону. Он же оборонялся, он, в конце концов, защищал свою жизнь. И по-другому не мог ее защитить.
А этот герой соцтруда явно перегибает палку. Восемь лет… Глупости, чушь! Хотя, с другой стороны, что Игорь знал о милиции, о правосудии?
С милицией он сталкивался только несколько раз – по причине своей профессии.
Работая в «такси», волей-неволей контактируешь с ГАИ. Но это так, дорожная милиция с узконаправленной спецификой. А здесь, конечно, другое. Покруче.
Игорь начал вспоминать фильмы про сыщиков. Замелькали лица актеров.
«Чтобы ты вышел отсюда, мы рисковали жизнями…»
Интересно, кто-нибудь сейчас рискует жизнью, чтобы он вышел отсюда? К примеру, Фоменко-Хоменко или та девочка-следователь с длинной косой? Вряд ли. Но они хотя бы должны поговорить с долговязым. Он подтвердит, что начал первым. Девчонка что-то говорила про нож. Холодное оружие. Неужели нельзя просто так таскать нож? Просто так?
«Может, все-таки послушать, что этот уркаган присоветует. Я ведь ничего не теряю.
Советы – они только советы, им можно следовать, а можно их забыть».
– Ты его ножом?
– Да, – прервав размышления, ответил Игорь.
– Нож скинул?
– Выбросил в мусор.
– Сказал им?
– Да.
– Плохо. Нож – это улика и отдельная статья. Но ничего, покумекаем. Давай еще раз, подробненько, с самого начала, гораздо подробнее, чем операм и следователю.
- Предыдущая
- 2/39
- Следующая
