Страховочный вариант - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая

Я достал материал из сейфа, почитал, не нашёл никаких лазеек для отказа и вернул его на прежнее место. Сезонная преступность. Зимой воруют шубы из раздевалок и гардеробов, летом – колёса с машин, велосипеды. Причём в таких количествах, что успеваешь только заявления принимать, на какое-то там раскрытие и времени не остаётся. И народ какой-то наивный. Вещи без присмотра бросают, домой кого ни попадя водят, деньгами сверкают. Ну и пускай кругом воровство и грабежи, меня это не касается. Э, нет, товарищ, а когда ты в милицию прибегаешь, то по-другому рассуждать начинаешь. Я бы статью в кодексе ввёл: сам виноват – сам и ищи. А то он проворонит, а ты хоть тресни, хоть из-под земли, да обидчика достань и добро верни. А не вернёшь – жалобы идут: плохо работаете, мол, даром хлеб едите, жируете тут на государственной шее.

Помню, мадам одна поселила мужичка, он у неё полгода жил. Даже пожениться собирались. А потом приходит она как-то раз домой, а жениха нет, и полквартиры вынесено. Она туда-сюда, потом – в милицию. А там выясняется, что кроме того, что он – Саша из Донецка, она про него больше – ничего и не знает. Здорово. Саша, видать, парень с головой – полгода мозги пудрить и ничего про себя не рассказать. Женька тогда дамочке намекнул, что, прежде чем в кровать ложиться, надо паспорт спрашивать на всякий случай. Та – в крик: это не ваше дело, он меня любил, может, и не он вовсе меня обокрал. Потом на Литейный побежала, накатала жалобу, которая, правда, так к нам назад и не вернулась. Сашу этого месяцев через пять на другой краже тормознули. Так оказалось, что он одновременно нескольких баб – ой! – женщин охмурял. По поточному методу трудился. Даже блокнотик имел, чтобы не перепутать имена и кому что говорить. Это, наверно, любовью и называется.

Жалобы, конечно, небольшая беда, но нервотрепки из-за них хватает, особенно когда ты ни в чём не виноват. Да и времени много на отписки уходит.

Писать бумаги для меня было пыткой, не говоря уже об этих отписках.

Я встал из-за стола и начал приседать, чтобы чуть согреться. Зараза, надо сюда на пару дней начальника жилкон-торы посадить, чтобы отопление, паразит, наладил.

Я набрал номер телефона Максимова. Надо было поговорить с матерью. С ней, наверно, уже говорили ребята с Литейного, но я знал всё-таки немного больше и хотел кое-что уточнить. И потом, если при жизни человека родственники о нём не очень-то любят распространяться, то чтобы найти убийцу – скажут всё.

Самый главный вопрос, на который я хотел бы найти ответ – каким образом мастера резни по телу узнали, что Максимов в больнице. Может, и к матери под видом ментов приходили?

– Алло, – раздался тихий женский голос.

– Простите, я не знаю ваше имя-отчество, это Ларин из милиции. Я был у вас дома.

– Ирина Борисовна. Что вам опять надо?

– Я хочу подъехать поговорить, вы будете дома?

– Я не хочу вас видеть. Зачем вы пришли тогда? Зачем я сказала, что Серёжа в больнице? Вы же обещали никому не говорить. Ведь никто, кроме вас, не знал! Как вам не стыдно звонить после такого!

– Подождите. Вы точно никому не говорили?

– Нет! – голос перешёл в плач. – Нет!

В трубке раздались короткие гудки.

«Чёрт, действительно неудобно получилось», – подумал я.

Я перезвонил в больницу и спросил у заведующего отделением, не сообщали ли они куда-либо, что Максимов находится в больнице. Ответ был таким, как я и ожидал. Разумеется, нет. Такой же ответ я получил и в регистратуре. Чертовщина какая-то. Ведь даже если бы кто и узнал, что Сергей влетел в дурдом, то скорей всего бросился бы в районную больницу, а не на Пряжку. Может, кто видел, как его увозили? В любом случае надо поговорить с матерью Максимова. Что-то тут не так.

Я застегнул тулупчик и вышел на улицу. Завтра день, потом дежурство, и вот уже и выходные. Недели летят незаметно.

На метро я добрался до знакомого мне дома, вошёл в подъезд, постоял немного у дверей и, набравшись духа, позвонил. Да, лучше уж отказники писать, чем объяснять абсолютно уверенному в твоей виновности человеку, что ты тут совершенно ни при чём.

– Кто там?

– Ларин. Дверь открылась.

– Вы всё-таки пришли? Зачем? Мне и без вас тошно.

– Я ненадолго. Мне крайне необходимо поговорить с вами.

– Вы уже поговорили. Кого теперь убьют? Меня?

– Поверьте, я не имею к смерти вашего сына ни малейшего отношения. Вы успокойтесь, эмоции – плохая опора. Неужели бы у меня хватило наглости заявиться сюда, если б я в чём-то был виноват?

Ирина Борисовна немного помолчала, потом, вздохнув, произнесла:

– Ладно, проходите, всё равно ничего не исправишь.

Я зашёл в коридор и сел на стул в прихожей.

– Ирина Борисовна, вы не знаете, почему его убили? Не удивляйтесь вопросу. Тем более, что вам его уже наверняка задавали,

– Не знаю.

– И всё-таки вспомните последние недели. Может, в поведении сына было что-нибудь необычное? Мать задумалась.

– Да нет, вроде. Весёлый какой-то был, я говорю ему один раз: «Что ты веселишься? Еле концы с концами сводим, устроился бы на нормальную работу, денег бы побольше получал, а то сторожем в какой-то бане». А он в ответ: «Ничего, мать, скоро разбогатеем». Разбогател.

– Девушки у него не было?

– С его характером-то? Никого не слушался. Девушки максимум пару дней с ним гуляли, а потом убегали.

– Что так?

– Да я ж говорю, никого ни во что не ставил. Это с детства у него. Будет по-моему, и всё тут.

– Вы не припомните, когда он в больницу попал, его никто не спрашивал, ну, кроме того-парня, что на серебристой иномарке приезжал?

– Кажется, с работы звонили, женский голос, но я ответила, что его нет дома.

– А что спрашивали?

– Да почему он на работу не вышел. Я ответила, что не знаю.

– Понятно, это, наверно, заведующая была.

– Да, ещё парень какой-то звонил, я тоже сказала, что его нет.

– Когда звонок был, вспомните поточнее?

– В субботу вечером, кажется.

– Интересно. Вы точно никому не рассказывали, где сын, кроме меня? Соседям, подругам?

– Точно нет.

– Когда его машина забирала, посторонних на улице или во дворе не было?

– Я не помню.

– Жаль. Вы говорите, он жил только на одну зарплату?

– Уверена. Мы хоть и не в ладах были, но кошелёк общий имели. А если б у него лишние деньги появились, я бы сразу заметила.

– Хорошо. Сын когда-нибудь при вас оружие доставал? Разобрать, почистить?

– Нет, не помню.

– Ну ладно, извините за беспокойство. Поверьте, я никому не говорил, что Сергей на Пряжке.

– Но чудес не бывает.

– Согласен. Поэтому вспомните получше, без суеты. Если что, перезвоните, телефон мой есть.

Я поднялся, попрощался и, надев шапку, вышел на улицу. До конца рабочего дня оставалось полчаса, поэтому возвращаться в отделение не имело смысла. Правда, Мухомор завтра прицепится, куда я нырнул. У него вообще какая-то странная политика – чтобы все всегда под рукой находились. Можно бездельничать, кроссворды решать, но всегда быть на месте. И это при нашей-то работе, где, не бегая, ничего не узнаешь. Можно подумать, я Шерлок Холмс или Ниро Вульф, которые, сидя в кресле, преступников вычисляли. Но мне до них далеко, поэтому приходится бегать, а тебя тут же по рукам вяжут. Я бы на месте начальника всех оперов из отделения на территорию гнал, а в стулья гвоздей понавтыкал бы, чтобы не засиживались.

Да, так о рабочем времени. К примеру, любимец Мухомора Антонов Шурик рабочее время строго блюдёт, где бы ни находился. Если, например, в засаде сидит, то ровно в полседьмого объявляет, что рабочий день завершён и что он отваливает, а завтра в полдесятого будет на месте снова. Может, он и прав – за переработку-то никто не платит, у нас рабочий день ненормирован.

Поэтому я позволил себе задвинуть полчаса и направился к любимой, благо жила она рядом.

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая