На сияющих вершинах - Корепанов Алексей Яковлевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/14
• Следующая

Кубоголовый как всегда остался бесстрастным, и Толик, потоптавшись немного, пошел к платформе.

– Как ты думаешь, дадут? – спросила Анна. – Я бы тоже не отказалась. Мы с девчонками в общежитии пили иногда, мальчики нам красивые такие баночки приносили. «Стэффл», что ли.

– Кто его знает? – ответил Белецкий. – Пейте пиво пенное… Хорошо бы, если бы прислушались к мнению коллектива. С их стороны будет просто некрасиво и, я бы сказал, неправильно не прислушаться к мнению трудящихся.

– Ох и язвочка же ты, Витюша, – нежно сказала Анна и ущипнула его за локоть.

Спустя некоторое время, подходя к привычно сервированному столу, на котором никакого пива не наблюдалось, Белецкий получил возможность ответить девушке.

– Язвочка – не язвочка, а все-таки очень далеки они от запросов народа. Пива им для народа жалко.

– Может, они просто его делать не умеют? – предположила девушка.

– Гады, – удрученно сказал Толик, обводя взглядом стол. – Кровь нашу пьют за спасибо. Ну ни хрена понять не могут, дятлы раздолбанные!

– Глас народа – глас божий. – Белецкий назидательно поднял палец. – Не внемлющего гласу Божьему ждет возмездие. По-моему, касториане очень рискуют.

А вернувшись в свое жилище переодеться и немного поработать за письменным столом перед визитом к Анне, он обнаружил, что касториане вняли-таки гласу. На прикроватной тумбочке в спальне стояла обычная поллитровая темно-зеленая бутылка со знакомой этикеткой. Можно было подумать, что «Жигулевское» подвезли из ближайшего гастронома, если бы не одна деталь: горлышко было закупорено не стандартной жестяной пробкой, а полупрозрачной белой пленкой.

«Ну, черти, уважили, – думал Белецкий, сидя на кровати и с удовольствием потягивая прохладный приятный напиток. – Сегодня пиво дали, а завтра что давать будут по просьбам трудящихся?..»

…Появление пива стало главным предметом разговоров за ужином. Толик чувствовал себя героем, бурно радовался, шутил и тут же вместе с другими мужиками устроил экспресс-опрос на предмет выявления чудиков, что терпеть не могут «Жигулевское» и готовы отдать его истинным любителям.

– Живем, мужики! – радостно восклицал Толик. – Сегодня играем на пивко!

– Надо еще телевизор у них попросить, – заявила Маша, супруга Валерия Александровича. – Чтобы у всех желающих был телевизор, а то прозябаем, как в Африке.

«О, господи! – подумал Белецкий, глядя на радостно возбужденных людей, уминающих „холодец“. – Неужели и телевизоры обеспечат?»

Сидящая рядом Анна прижалась к нему бедром и по спине Белецкого забегали приятные мурашки. Письменный стол и машинка могли подождать – еще будет время.

– Надо поставить вопрос о выходных, – басовито гудел сантехник Аркадий. – Нужно требовать хотя бы один выходной, мы же не нанимались ежедневно вкалывать.

– И чтобы картошечки с луком! – подхватил кто-то на дальнем конце стола. – И еще вареников!

– Огурцов маринованных…

– «Сникерса»…

– По две бутылки пива…

– А мне мой «москвичок», по поляне погасать!

«А ведь дадут, ей-Богу, дадут»… Белецкий не знал, откуда вдруг появилась у него такая уверенность, но что-то говорило ему: дадут. Каждому – по потребностям.

Возбужденный люд разбредался от стола, договариваясь о занятиях на вечер, группируясь по интересам, насытившийся и беспечный. Белецкого легонько хлопнули по руке и он обернулся. Киня-Халявщик осклабился, глядя мимо него, на Анну. Рядом стояли еще трое парней.

– Все солнышке зубы заговариваешь, журналист? Че ты девочку терзаешь?

Белецкий взглянул на Анну, задавая немой вопрос. И Анна поняла, и едва заметно кивнула, словно говоря: «можно».

– Почему ты решил, что я ее терзаю? – спросил Белецкий, весело глядя на туповатое лицо Халявщика. – Мы вместе терзаемся. Вот и сейчас идем терзаться.

Халявщик, судя по физиономии, слегка опешил, а потом растянул губы в улыбке и, кривляясь, поклонился.

– Ну, поздравляю, наконец-то! – Он развел руками, поворачиваясь к парням. – Пошли, ребята, нам здесь делать нечего. Тут уже забито. – И добавил, вновь адресуясь к Белецкому: – Так бы сразу и сказал.

– Извините, мальчики, – кокетливо сказала Анна и взяла Белецкого под руку. – Нам пора.

Ситуация разрядилась, парни отошли и все, казалось, разрешилось наилучшим образом. Однако у Белецкого остался в душе неприятный осадок, словно он поступил как-то не так.

…Впрочем, осадок незаметно растворился, когда вновь, теперь уже на берегу тихой морской бухты, Белецкий начал ласкать податливое и горячее молодое женское тело…

Спал он плохо, беспокойно, то и дело просыпаясь от непонятно откуда навалившейся духоты и с завистью прислушиваясь к ровному дыханию лежащей рядом Анны. Обрывки снов мелькали словно кадры старого кинематографа – какие-то незнакомые лица, странные здания, длинные коридоры и лестницы, ведущие неизвестно куда. Он бежал по коридорам, поднимался и спускался по лестницам, то ли спасаясь от погони, то ли догоняя кого-то, падал в темноту, просыпался и вновь, как в трясину, погружался в очередной сон.

Вырвавшись из узкого коридора, он вдруг остановился, почувствовав, что впереди – невидимая преграда. Возникший ниоткуда Кубоголовый медленно подошел к нему и замер по другую сторону преграды. И Белецкий впервые услышал его голос, ровный, монотонный, негромкий, но отчетливый голос.

«Пришло – время – возвращения».

Кубоголовый исчез, и тут же загудел гудок, не обычный, а длинный-длинны-длинный гудок…

Белецкий, хватая воздух пересохшим ртом, вывалился из постели, потянулся за джинсами, все еще не в состоянии отделить сон от реальности. За распахнутым окном дома Анны распростерлась под светлеющим небом невесть из чего сотворенная морская гладь.

– Ой, что это он сегодня? – Девушка приподняла голову, испуганно слушая гудок, и внезапно гудок умолк, оставив звенящую тишину. – Мне такое сейчас приснилось… Будто он сказал, что нам пора возвращаться.

– Значит – пора, – сказал Белецкий. – Наше время истекло.

Открыв дверь, ведущую из жилища Анны в «трапезную», Белецкий окончательно убедился, что наступила пора перемен. Длинный стол исчез, и «трапезная» вновь, как когда-то давным-давно, стала аккуратной станцией метрополитена с белыми кафельными стенами и белым потолком. На месте выхода опять выросла глухая стена. Люди неуверенно, словно опасаясь чего-то, появлялись из-за дверей и останавливались, обводя беспокойными взглядами зал, превратившийся в станцию отправления.

– Слушай, журналист, тебе ничего такого сейчас не приснилось? – Растрепанный со сна любитель шахмат Филлер в незастегнутой рубашке и надетых задним карманом вперед спортивных брюках часто моргал, словно пытался удалить из глаза соринку. – А то мне, понимаешь, официальное заявление сделали.

– Мне тоже, – ответил Белецкий. – Полагаю, что каждому из нас сделали такое заявление. Сейчас подведут итоги, вручат грамоты – и «прощай, моя голубка, до новых журавлей»…

– Ты посмотри, Витя! – Анна дернула его за рукав. – Ты посмотри!

Белецкий обернулся. У той стены, где раньше был выход и где возвышался в назидание всем потенциальным мятежникам прозрачный цилиндр-саркофаг с телом бедолаги Жеки, теперь никакого цилиндра не было. Всего минуту назад был – Белецкий видел его, выходя в зал, – а теперь пропал. А Жека ворочался на гладком полу, пытаясь подняться – как будто это было так сложно! – и до оцепеневших людей долетало:

– Козлы недоделанные… Ну, козлы…

– Ожил! – ахнула активистка мессианского общества Жозефина Грановская, упала на колени и перекрестилась. – Несокрушима сила Господа нашего. Ожил, как Лазарь!

«Лазарь», наконец, поднялся и, пошатываясь, как пьяный и не переставая бормотать ругательства, направился к людям.

– Они его не убивали, они его просто заморозили, – тихо сказал рыжеволосый Филлер. – А теперь отпустили. Значит, действительно – «прощай, моя голубка»? Или пребывание наше здесь – бесовское наваждение, не более? Демоны играли нами…

• Предыдущая
• 13/14
• Следующая