Шаги - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/5
• Следующая

— Я думала, ты сам догадаешься её пригласить…

После этого я шагал по ступеням, заранее зная: мама, отблагодарив, сообщит, что неважно себя чувствует и не считает возможным испортить своим внешним видом общее торжество.

Но когда сын, вопреки указанью Лианы, запамятовал пригласить свою бабушку на празднование её же дня рождения, я вскипел:

— Мало того, что вы её утром не поздравили…

— Я наметила сделать это в праздничной обстановке! А, кроме того, рано уходя на работу, боялась её разбудить… — защищалась Лиана.

— А ты не догадываешься, — обратился я к её сыну, — что, не будь бабушки, я бы не появился на свет. А, стало быть, не появился бы, как подозреваю, и ты?

— Он бы появился в любом случае! — возразила Лиана. — Понимаю, что приглашение из уст такого внука прозвучало бы с особой трогательностью, а потому в этом случае забывчивость его не одобряю.

Получалось, что во всех иных случаях она и забывчивость его одобряла.

В связи с возникшим конфликтом, Лиана за столом пылко славила свекровь и, более того, в чем-то поставила её в пример своим родителям, которые жили в другом городе и большим вниманием дочери одарены не были.

Сын же и в тот вечер глубокомысленно реагировал на все «деловые» телефонные звонки, бесконечно и бесцеремонно вторгавшиеся в семейный праздник.

— Какая память тут не изменит?! — попыталась, не вникая в детали, реабилитировать его Лиана.

Сыну в ту пору уже исполнилось двадцать три… И прямо из студенческой аудитории он ринулся в аудиторию бизнесменовскую. Используя и бицепсы, накачанные в своей комнате…

Минуло еще пять лет.

— Не вздумай меня спасать! Папа слишком давно меня ждет. Мы еще в юности поклялись, что вместе уйдем из жизни.

— Уходя, он не хотел, клянусь, чтобы ты исполнила вашу взаимную клятву. Она лишь в сказках осуществляется. И то не всегда…

— Всё равно: не вздумай меня спасать! Я и так зажилась на этой земле. — Мама огляделась по сторонам, — и мне показалось, что она имеет в виду не всю «эту землю», а свой «полуподвал». — Ты спас мои глаза. Благодаря тебе, я до сих пор вижу белый свет!

— Это сделал выдающийся офтальмолог.

— Если б не ты, никто бы не искал того офтальмолога. А значит, и не нашел бы его…

Я еще не слышал, чтобы мама кого-нибудь обвиняла, высказывала бы жесткие претензии. Но тут, не сомневаюсь, она имела в виду мою супругу и своего внука.

— Ты не должна — слышишь, не должна! — уходить. Подумай: к кому я буду спускаться по семнадцати ступеням? Пожалей меня… Кому нужны будут мои шаги?

— Я сама не уйду. Об этом болезнь позаботится.

… На мамины похороны пришли ее благодарные ученики, искренне уважающие коллеги, мои самые близкие друзья, две подруги её молодости — больные, еле передвигавшиеся, но непрестанно погруженные в минувшую молодость. Лиана усердно прижимала к глазам платок. Внук мамин отсутствовал. Он был занят.

Через полгода занятость не помешала Гере жениться…

Жена его была начинающей певицей и по совместительству дочерью коллеги сына по бизнесу, который с удовольствием нарёк их совместную фирму «Гераклом». Тем паче, что она всё успешнее распространяла новейшие спортивные «снаряды». На самых действенных из них наш домашний Геракл стремился оправдать присвоенное ему Лианой имя.

Ну, а дочь коллеги звалась Надей. И хотя имя дали новорожденной, когда она еще захлебывалась в плаче, а не пела, родители впоследствии объясняли, что назвали её в честь знаменитой певицы Большого театра Надежды Обуховой, чей голос, как им мечталось чуть ли не в родильном доме, будет сродни голосу их Нади.

Увы, недостаточно наградить будущего поэта именем Михаил, чтобы он приблизился к Лермонтову.

Или, к примеру, наречь возможного в будущем прозаика Виктором, чтобы он приблизился к Виктору Гюго.

Пока же Надя пела в самодеятельном хоре. Но и дома совершенствовалась часами. Геракл тренировал свои мышцы, а она тренировала своё «сопрано»..

Ежедневно «вкушать» пение Нади было невыносимо.

— Мой сын опять о нас позаботился! — торжественно возвестила Алина. — Это «опять» меня озадачило: я не сумел припомнить, когда он уже обо мне заботился. — Гера переживает, что нам, возвращаясь с работы (иногда же и до неё), приходится выслушивать звон и стук из его спортивной комнаты, а в двух других комнатах, вместо того, чтобы отдыхать, мы оглушаемся Надиным пением. Он предлагает нам обоим — с его помощью! — спуститься в уют укромного помещения, где мудро предпочитала жить твоя мама. Вечная ей память!.. — Лиана, как на похоронах, приблизила к глазам свой платок.

Ну, а мама, и правда, делала вид, что жилище её — это земной, а, вернее, «полуподземный» рай.

— Там всё будет напоминать нам о твоей маме, — продолжала Лиана. — Это значит почти с нею не разлучаться… Наконец, мы вернемся к духовности: книги, письма и, к несчастью, незаконченная ею рукопись. А питаться будем на кухне, что уютнее, чем в столовой, где постоянно распевает Надя. Ты рад, я надеюсь…

Наше семейство обременилось таким количеством разных надежд — с рядовой и с заглавной букв — что я не возразил. Лиана же не останавливалась:

— Я сказала Гере, что мы оба по достоинству оценим его очередную заботу. Он прямо через минут двадцать или через полчасика начнет переселять наши вещи. Давай благодарно встретим его внизу!

— Торопится с нашим выселением, — не сдержался я.

— Это не выселение, а разумное, выгодное для нас, переселение, — не сдавалась Лиана.

Одну за другой семнадцать ступеней стали преодолевать тяжелые, наступательные шаги.

— Вот видишь, Гера даже не попросил тебя, мужчину, ему подсобить. Всё наше счастливое переселение он взял на себя. И совершит сам, один — с громоздкими вещами и без них! — еще не один маршрут по семнадцати ступеням… Не зря я его назвала Гераклом.

Она не ошиблась: на наши головы еще долго в тот день опускались оглушительные шаги Геракла.

Лиана предупредила, что Гера станет регулярно нас навещать… Но регулярность не последовала. С вечера Лиана на нервной почве задавала мне поверхностные, необязательные вопросы, не дожидаясь ответов. А мои обращения к ней игнорировала… Она натыкалась на стол и на стулья, которых было, как и раньше, всего два.

Истерично ждала шагов, но они, как правило, долго не возникали.

— Как же он, бедный, заработался! Не жалеет себя.

Мысль о том, что сын не жалеет е ё, Лиана к себе не подпускала.

Ужинали мы нередко у себя внизу. В то же время, примерно с восьми часов, Надя, если она была дома, переставала распеваться — это означало, что наступало время солидных «нужных» людей. Их машины, проезжая мимо наших зарешеченных окон, усмиряли скорость, чтобы остановиться у парадного подъезда. Он, к их облегчению, располагался со стороны двора — и потому устранял трудность парковки.

Затем начинала распахиваться входная дверь.

Распахивались, почти не затворяясь в течение долгого времени, и голоса гостей. Они превращались там, наверху, вроде бы тоже в хозяев, так как были коллегами Геракла по бизнесу. Напыщенно братские тосты и пожелания сменялись мимолетными спорами, а иногда раздраженными дискуссиями.

Лиана затихала, чутко прислушиваясь к происходящему наверху, чтобы время от времени провозглашать: «Он, как обычно, победил!», «Он вновь уложил их на обе лопатки!».

— Как тебе удаётся увидеть сквозь потолок их поверженные «лопатки»?

— Потому что, напоминаю тебе, я мать! — возразила она так, что наверху, мне показалось, её можно было услышать. Тоже сквозь потолок…

Я, верный своей привычке, якобы, удовлетворился её ответом.

… Часам к одиннадцати машины, одна за другой, набирали прощальную скорость возле наших окон с решётками. А Лиана набирала пылкость примерно таких выводов:

— Вот видишь, как мой сын ужасно — мученически — занят! Однако в субботу или в воскресенье мы услышим его шаги.

Но и в дни отдыха те шаги баловали нас не часто.

• Предыдущая
• 3/5
• Следующая