Уснувший принц - Корепанов Алексей Яковлевич - Страница 21
- Предыдущая
- 21/24
- Следующая
– Приветствую тебя, Ора-Уллия, – с поклоном произнес юноша. – Да, моя поспешность может быть причиной беды, но именно беда причина моей поспешности. Сегодня утром я получил известие о том, что потерял мать.
Адорнитка поджала губы, качнула головой и неожиданно взяла Аленора за руку. Ее ладонь была слегка шершавой, твердой и прохладной.
– Очень многим рано или поздно суждено пройти через это, Аленор. Я не утешаю, утешения здесь неуместны. Ушла твоя мать – и тебе больно. Если бы ушел ты – было бы больно твоей матери. Представь себя на ее месте: тебе было бы гораздо больнее, чем сейчас, когда ушел не ты, а она… Конечно, мои слова – всего лишь слова; горе не воспринимает слов, оно питается самим собой, но в конце концов усыхает, превращаясь в рубец на душе… Один из многих… Таковы условия игры, Аленор, и придуманы эти условия не нами, живущими. А ведь каждый из нас, повзрослев, непременно осознаёт и принимает эти условия и знает, что уход неизбежен.
– Потому что не может не принять, потому что у каждого из нас нет выбора, Ора-Уллия!
– Других условий не существует, Аленор. Нельзя всю жизнь готовиться к горю, но надо заранее смириться с тем, что оно неизбежно. Надо пережить свое горе. И знаешь, какая ошибка присуща очень многим живущим? Они скорбят о тех, кто ушел, и не думают и даже не помышляют о том, что ушедшим жаль нас, живущих, оставшихся здесь…
– Ах, Ора-Уллия, – вздохнул юноша. – Ты сама сказала: все это лишь слова, слова, слова…
– Это не просто слова, – возразила адорнитка, продолжая сжимать ладонь юноши. – Это все та же Неизбежность. С ней бесполезно бороться, к ней нужно приспособиться и принимать как должное. Как рассвет и закат. Ты же не будешь пытаться препятствовать рассвету? И согласись, ты ведь не раз представлял, что твоя мать уйдет, и в мыслях своих уже пережил зтот уход и смирился с ним. И больно тебе не оттого, что мать ушла – ты знал, что когда-нибудь так будет, – а оттого, что это случилось именно сейчас. И ты знал, что уйдет именно она, а не ты; ибо каждый живущий верит в то, что именно он будет жить вечно. И каждый живущий действительно вечен: меняется только время и место, и меняется оболочка, и душа почти всегда совершенно забывает о том, что было до очередного прихода. Но даже не помня о собственном прошлом, мы знаем, что уже были когда-то, и знаем, что будем вновь. Скорбя по ушедшим, мы жалеем себя, потому что остались без них. Горе само исчерпает себя, Аленор, поверь: мне многих пришлось провожать в своей жизни…
Негромкие слова Оры-Уллии были подобны прохладному маслянистому снадобью для исцеления ожогов. Они обволакивали, они отвлекали, заставляли как-то по-иному взглянуть на случившееся… хотя, конечно же, оставались всего лишь словами.
– Я еще и еще раз говорю тебе, Аленор: все, что мы совершаем, диктуется нам Неизбежностью. Ты ведь не сам вошел в склеп – тебя вела за руку Неизбежность.
При этих словах Оры-Уллии юноша почувствовал, как вспыхнули его щеки. Ему показалось, что все прохожие тоже услышали их и разом обернулись и с возмущением уставились на него, альда Аленора, осквернителя могил.
– Верни книгу туда, откуда ты забрал ее, – строго сказала старуха. – Возможно, это оградит тебя от новых бед. Не думай, что я противоречу самой себе: наши беды неизбежны, но мы в силах хотя бы не умножать их количество. В мире возрастает зло и мы не можем преградить ему дорогу, но пока еще способны не потворствовать ему. Кто знает, возможно, нам и удастся продержаться до нового прихода Спасителя… Верни книгу, Аленор. Ей уже не место в мире живущих.
Аленор не мог бы объяснить самому себе, почему вдруг решил все рассказать Оре-Уллии. Словно кто-то посторонний вселился в него и начал говорить, пользуясь его голосом. Проходили мимо праздные и куда-то спешащие горожане, постукивали колесами по мостовой повозки и открытые легкие экипажи, дробно цокали копытами кони, неся на спинах озабоченных, рассеянных, хмурых, деловитых и с любопытством озирающихся по сторонам всадников, а юноша рассказывал о таинственном голосе, раздавшемся среди ночи в его спальне.
– И ты не догадался, чей это был голос? – выслушав его с неподвижным лицом, спросила Ора-Уллия.
Аленор со страхом взглянул на нее, неуверенно пожал плечами и промолчал.
– Это был голос Неизбежности, Аленор. Ты думаешь, он звучал где-то в твоей комнате?
– Да, я слышал его совсем рядом.
Старуха покачала головой.
– Ты ошибаешься, Аленор. Он звучал не в твоей комнате, а внутри тебя: он звучал в твоей душе. И звучал он неспроста. Что-то было с тобой там, в прошлом существовании… Твоя душа помнит это, Аленор, в ней остался отпечаток – но тебе не дано увидеть его. То, что было там и тогда, отражается здесь и сейчас. Тут ни в чем нельзя быть уверенным и я не все могу сказать тебе, Аленор. Но книгу ты должен вернуть на то место, где она лежала, и где ей и положено оставаться впредь. Повторяю, мы не в силах противостоять злу, но в силах не показывать ему дальнейшие пути. И всегда помни, что твои поступки отзовутся тебе потом, после Загробья. Верни изъятое из мира, альд Аленор…
– Да… да… хорошо, – запинаясь, сказал юноша. – Я верну… только не сейчас. Я спешу! Хочешь, я отдам ее тебе, она у меня с собой.
– Нет, ты должен сам, Аленор. Не забудь это сделать.
Ора-Уллия едва заметно кивнула, отошла и скрылась за углом. Аленор вскочил на коня и продолжил свой нерадостный путь. Ему хотелось плакать, плакать взахлеб, навзрыд, как в детстве от обиды. Но разве пристало плакать мужчине? Мужчина должен уметь стойко переносить удары судьбы…
Знакомая дорога от Имма до замка, которую можно было пройти хоть с завязанными глазами, представляя в памяти каждый поворот, каждый бугорок, показалась Аленору бесконечно долгой. Уныло шелестели ветви деревьев, траурные тени лежали на траве, запахом тления тянуло с болот, и стук копыт напоминал стук сухих комьев земли о крышку опущенного в могилу гроба. Печальным был лес, и близилась пора увядания.
Бледное солнце из последних сил цеплялось за небо, обреченно сползая все ниже и ниже, когда впереди показались угрюмые башни замка. Тихо было в просторном дворе, тихо, как на кладбище, и тишина сочилась из распахнутых окон. Перебросив суму через плечо, не снимая плаща, Аленор торопливо прошагал по скрипучим прогибающимся доскам полутемного крытого перехода. Он знал, куда идти. Там, в восточном крыле замка, в дальнем зале, когда-то стоял гроб с телом его отца. Он замедлил шаги, приблизившись к полуоткрытым створкам дверей, за которыми горели свечи. Сердце сжалось в комок, замерло, и пелена, повисшая перед глазами, исказила очертания окружающего.
«Такова воля Творца…»
Бросив суму у дверей и едва сдерживая слезы, Аленор, как слепой, вошел в сумрачный зал.
Гроб стоял на покрытом черным ковром возвышении у дальней стены, вдоль которой тянулся ряд высоких белых свечей. Окон в зале не было; в углах под потолком виднелись квадраты вентиляционных отверстий. Справа от гроба склонился над черной деревянной кафедрой пожилой священник в черном плаще с откинутым на спину капюшоном. Услышав шаги приближающегося Аленора, он прекратил читать молитву, поднял глаза от книги и медленно и печально кивнул. Не замечая больше ничего вокруг, юноша остановился у гроба, в котором покоилось тело матери. Ни единого звука, кроме редкого потрескивания свечей, не раздавалось в скорбном зале.
Тело альдетты Мальдианы было по плечи укрыто тонкой белой с золотом тканью, сквозь которую виднелось темное платье. Свободно лежащие пепельные волосы обрамляли бледное лицо; уход придал ему сходство с лицами мраморных статуй. Такие же бледные губы были плотно сжаты. Альдетта Мальдиана не казалась уснувшей: в ее лице нельзя было отыскать ни малейшего намека на жизнь. Перед потрясенным Аленором находилось нечто, не принадлежащее обычному миру, нечто, являющее собой всего лишь видимость, всего лишь отражение того, что пребывает в совсем другом месте; скользящая по земле тень облака, плывущего в небесах – ее невозможно остановить, невозможно поймать, потому что это только тень, не более, а само облако парит на недосягаемой высоте. И кто знает, когда и где, на какие иные земли прольется зто облако новым дождем?.. Нет, не альдетта Мальдиана, не женщина, не мать неподвижно покоилась в гробу перед сыном – мать брела по тропам Загробья и не могла уже оглянуться, подать хоть какой-нибудь знак…
- Предыдущая
- 21/24
- Следующая
