Гопники - Козлов Владимир Владимирович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая

– И потом что?

– Не знаю еще. У тебя сигареты есть?

– Есть.

– Давай сядем, покурим.

Садимся на скамейку рядом с площадью Свободы и старым пешеходным мостом через пути. Закуриваем мой «Космос».

– Как ты насчет того, чтобы выпить за знакомство? – спрашиваю я.

– Это можно. А где взять?

– Ты что, «точек» не знаешь?

– Вообще, знаю. Ну, тогда покажешь.

– Хорошо.

На «точке» я покупаю бутылку самогонки. Потом заходим в гастроном и берем полбулки хлеба и двести граммов ливерной колбасы. Она забирает со стойки в кафетерии стакан.

Садимся на скамейке во дворе. Уже темно. Я наливаю сначала ей.

– Ну, за знакомство.

Она выпивает. Я наливаю себе, выпиваю. Она режет колбасу ключом – больше ничего нет острого. Хлеб ломаем руками.

После второй я обнимаю ее за широкую, как у свиньи, талию и нащупываю через ветровку складки жира. Она не реагирует.

– У тебя пацан есть? – спрашиваю я – сам не знаю, зачем. Она смеется. Я нащупываю ее сиську под курткой и кофтой, но она убирает мою руку.

– Давай лучше выпьем.

– Давай.

Допиваем остатки самогонки, доедаем хлеб. Ливерка кончилась еще раньше.

Я снова лезу к ее сиське. Она не убирает руку, просит сигарету.

Я вытаскиваю две космосины из пачки: ей и себе. Пока курим, трогаю рукой ее сиську. Выбрасываю бычок и лезу к ней, чтобы поцеловать, но от нее так воняет смесью табака, сивухи и ливерки, что я останавливаюсь.

– В рот возьмешь? – спрашиваю я.

Она смеется и говорит:

– Нет.

– А так?

– Что так?

– Ну, ты понимаешь.

– Нет, не понимаю, – и она опять смеется.

– Ладно, не выебывайся.

– Это кто выебывается?

– Так что, может быть, возьмешь в рот?

– Нет.

– Ну, как хочешь.

– Ладно, я пошла. Спасибо за угощение.

– Тебя проводить?

– Не надо. Дорогу до остановки найдешь?

– Найду.

– Ну, пока.

– Пока.

Троллейбус набит народом. Сзади столпились одни мужики-работяги, и от них воняет дешевыми сигаретами и чесноком. Я еду на УПК во вторую смену, опаздываю.

В давке кто-то дотрагивается до моей жопы, или мне просто кажется – не знаю. Насрать. Продолжаю смотреть в окно. Снова кто-то рукой проводит по жопе, но, может быть, случайно: троллейбус трясет, и все толкают друг друга.

На всякий случай поворачиваюсь. Мужики как мужики. Хуй проссышь.

Выхожу на площади Ленина. Меня догоняет какой-то низкорослый лысый урод с портфелем под мышкой. Он стоял в троллейбусе недалеко от меня.

– Что тебе надо? – спрашиваю я.

Он что-то шепчет, но я ни хера не могу разобрать.

– Что?

Он тянется к уху и шепчет:

– Как насчет того, чтобы пойти в подъезд и быстро-быстро?

Изо рта у него воняет, как будто ему туда насрали.

– Быстро-быстро что?

– Ну, как, что? Это самое.

– Валил бы ты лучше отсюда.

– Тебе что, спермы жалко?

– Мне тебя, дурака, жалко.

Я резко останавливаюсь и бью ему ногой по печени. Он падает. Портфель выпадает из рук и раскрывается. Оттуда сыплются какие-то чертежи. Я даю ему ногой в морду, и он садится на жопу.

– Не приебывайся к людям, пидарас сраный.

Поворачиваюсь и иду к УПК.

Сбор сегодня небольшой – человек пятнадцать. Из наших – я, Вэк и Клок. Залазим в троллейбус, закуриваем. На последнем сиденье – Синицкая с каким-то старым дядькой – наверное, муж. Она у меня больше ничего не ведет, и я с ней не здороваюсь.

– Ребята, вы что, не знаете, что в троллейбусе не курят? Ну-ка, потушите сигареты. И это еще мои бывшие ученики – учила их когда-то основам Советского государства и права.

Вэк смотрит на нее и громко, на весь троллейбус, говорит:

– Пошла на хуй, дура.

Мы хохочем, Синицкая надувается, как жаба, и что-то бурчит мужу на ухо. Потом опять смотрит на нас.

– Мы их воспитываем, учим уму-разуму, а они вот так.

– Да не пизди ты, дура, – говорит Вэк. – А то, счас насуем по ебальнику. Лечит она нас.

– Ты бы выбирал выражения, – говорит муж.

– Счас тебе выберу, – Вэк подходит к нему и несколько раз несильно бьет по морде.

По роже Синицкой видно, что она соссала. А зачем людям мозги ебать? Мало того, что в школе, так еще и здесь. Она что-то шепчет мужу на ухо.

– Сиди, некуда выходить, – отвечает он громко. – Выйдем, а они – за нами. Научила, блядь, на свою голову.

Она молчит. Мы отворачиваемся: Синицкая со своим дедом нам больше не нужны. Они выходят на площади Фрунзе.

– Смотри, – говорю я Клоку. – Синицкая обоссалась со страху.

На сиденье, с которого она встала – мокрое пятно.

Сбор получается херовым. Нас пиздят Космонавты: их человек тридцать, если не больше. Мне разбивают губу и ставят два «финика» под глазом. По дороге назад со злости даем пизды в троллейбусе двум пацанам не с нашего района: они за каким-то интересом ехали на Рабочий – к другу или к бабам, хер их там поймешь.

Вечером на остановке нет никого из наших, и я иду домой к Вэку. Он открывает мне сам.

– Заходи.

Я разуваюсь и прохожу в комнату.

– Слышал, Быру выгнали из учила? – спрашивает он.

– За что?

– За то, что мудак. Выебывался больше всех, хотел показать, типа «основной». У себя на районе ноль, а там думал запонтоваться. Ну, запонтовался. В учило не ходил, ни хуя не делал вообще, типа самый деловой, и все ему по хую. Ну, его и выгнали на хуй. Сейчас армия светит.

– Как армия?

– А ему уже восемнадцать скоро будет. Этот придурок в первом классе три года сидел. Ты что, не знал?

– Нет.

– Три года сидел. Он вообще тормозной, хуже Быка. Ну, и выебывался там больше всех.

– И что он теперь будет делать?

– Ничего. Получил пизды от мамаши. Она прямо в учило приехала и при всех ему пиздюлей навешала. Сказала, из дома выгонит на хуй.

– Откуда ты знаешь?

– Пацан знакомый рассказывал. Он в его группе учится.

– Ну, а Быра что?

– Ничего. Психанул, побежал куда-то. Хуй она его выгонит из дома, но мозги поебет. Так ему и надо, придурку. Я его сегодня видел пьяного. Он мне всякую хуйню говорил – типа сам ушел из училы и хочет в армию, типа, армия – это заебись, почти как зона.

Хлопает дверь. В комнату заглядывает сморщенный маленький алкаш с наколками на обеих руках – папаша Вэка.

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая