Давно закончилась осада… - Крапивин Владислав Петрович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/77
- Следующая
– А мы говорим: «Идем в наш погребок, сейчас мы Колю приведем!» – весело вмешался Федюня. – Только Макарка не хотел: «Чего, – говорит, – ненаших к нам водить…»
– Это он от поперешности, – подал голосок Савушка.
– Не от поперешности, а для порядка! – взвинтился Макарка. – Сами же договаривались, что погребок только для нашей ватаги, а ежели всем чужим про него говорить, тогда что?
– Да какой же он чужой, когда мы в одном классе и друг за дружку сегодня заступались, – урезонил Макарку Фрол. Да, он был справедливый и временами умел быть добродушным.
– Раз дружка искал, значит, свой, – из полутемного уголка высказался Ибрагимка. И в голосе его прозвучала этакая восточная мудрость.
«А я… выходит, я для них совсем уже свой?» – радостно подумалось Коле. Но эта радость была позади другой – оттого, что Женя Славутский искал его и вот он здесь. Тепло стало внутри и в то же время навалилось вязкое смущенье. «Для чего же искал-то?» – хотел спросить Коля, а вместо этого выговорилось другое:
– А ты… далеко ли живешь?
– Недалеко. Надо спуститься к рынку, а потом еще переулками к Южной бухте, и там, возле трактира Петушенки…
«Ничего себе недалеко, – ахнул про себя Коля. – Это же почти у дома, где живет Борис Петрович! Как он, Женя, пойдет один в темноте-то!» И под рубашкой шевельнулись холодные колючки.
Саша между тем деловито накрывала «на стол». Сразу видно было, что она здесь не впервые. Ловко застелила два сдвинутых дощатых ящика старым сигнальным флагом (с полинялым голубым квадратом на белом поле), разложила всякое угощенье, поставила разномастные, с трещинами, стаканы и фаянсовые кружки. Глянула из-за плеча. И – словно догадалась о Колиной тревоге за Женю:
– Вы, мальчишки, потом проводи?те его. А то как он один-то… Страх такой.
– Да никакого страха, – отозвался Женя с веселой беспечностью. – Я в этих местах все тропинки-закоулки знаю, хоть с завязанными глазами. За меня и не волнуются даже, если поздно. Только Лена, сестра моя, всегда охает. Но ей так полагается, потому что девица…
Эта беззаботная смелость Жени Славутского (такого робкого на первый взгляд) понравилась Коле и вызвала тайный завистливый вздох. Сам то он ни в жизнь не пошел бы один через развалины в темноте. Даже днем и в компании – и то жутковато…
– Да мы проводим! – с веселой готовностью пообещал за всех маленький Савушка. – Мы всегда друг дружку провожаем. Сперва Сашу, когда она с нами, потом нас с Федюней, потом Макарку с Ибрагимкой, а уж после всех Фрол идет один. Ему не страшно, у него пистоль… Фрол, покажи новенькому пистоль.
– Экий у тебя язык, – укоризненно сказал Фрол. – Бренчишь как колокол на баке…
– Садитесь к столу, вояки, – сказала Саша. – Вон уж чайник вскипел.
Мятый жестяной чайник булькал на гудящей печке. Была эта печурка квадратная, железная, с медными уголками и на прочно расставленных ногах. С вдавленным боком, но крепкая. Уже после Коля узнал, что ее нашли на месте английского лагеря. Во время осады союзники устраивались на зимовку старательно и завезли из своих стран немало вещей для удобной жизни. На печке была фабричная медная бляшка с надписью «J.W.Tompson. Glasgow»…
Все безобидно затолкались, устраиваясь у ящиков, поскидывали армячки и фуфайки – печка давала изрядное тепло. Коля оказался рядом с Женей на самодельной лавке – широкой доске, уложенной на каменные брусья.
Фрол, натянув обшлаг на ладонь, ухватил чайник за горячую ручку и разливал кипяток по кружкам и стаканам. Саша добавляла в них заварку из другого чайника – маленького, с яркими подсолнухами на белых боках. Савушка смотрел на горку розовых пряников и трогал кончиком языка пухлые губы. Коля наконец придавил смущение и шепнул Жене:
– А зачем ты искал меня? В понедельник и так увиделись бы…
– Ты же не в понедельник именинник, а сегодня… Я подумал, что… ну вот, подарок… – Женя завозился, вытащил из-за пазухи небольшую толстую тетрадь в синей глянцевой корочке. Раскрыл. Бумага тоже была глянцевая, плотная. И очень белая. На первом листе нарисован был в полстраницы корабль под всеми парусами. Он мчался через волны, которые крыльями разлетались из-под форштевня. А над фрегатом среди круглых облаков неслись две чайки. Рисунок был словно отпечатанная черной краскою гравюра. Сразу видно, что сделан тонким стальным пером, какие лишь недавно стали входить в обиход вместо гусиных.
Чудо что за картинка!
А под нею аккуратными буквами с завитушками было выведено: «Николаю Лазунову въ день ангела. Е. Славутскiй. 1866 года, декабря 6-го дня».
– Как чудесно… Это вы… ты сам нарисовал?
– Сам… А в тетрадке ты можешь записывать что угодно. На память и вообще… Или тоже рисовать.
– Рисую я плохо. Я буду писать. Я давно уж хотел вести журнал всяких интересных событий, да все не мог собраться, а теперь уж точно… – И спохватился: – Спасибо!
Ребята, нависнув над столом с опасно горячими кружками, тоже разглядывали рисунок.
– Похоже на «Двенадцать Апостолов», которых наш дед мастерит, – выдохнул Федюня.
– Ну, ты скажешь, – оттопырил губу Фрол. – «Апостолы» были линейный корабль, а это фрегат. Смотри, орудийные по?рты в один ряд… Это вроде «Коварны», с которой наши часы… – И все оглянулись на два стеклянных шара (размером с яблоко), соединенных узким горлышком и укрепленных внутри подставки с точеными столбиками. Часы стояли на чурбаке, недалеко от печки, дверца которой была теперь открыта. Оранжевые блики дрожали на стекле, песок мелко искрился, перетекая из верхней колбы в нижнюю. Он бежал неторопливо, и времени впереди было еще много…
Пили чай, макая в него кусочки рафинада и просасывая сквозь них горячую влагу. Закусывали пряниками, пирогом и леденцами. Болтали, вспоминая школу, недавний салют Маркелыча и смешной случай с незадачливым Савушкой. Того понесло зачем-то одного в разбитый дом у Якорного спуска, полез он в щель между обваленной стеной и печью и застрял. Висел в щели, болтая ногами, пищал и звал на помощь. Хорошо, что услыхали Ибрагимка и Макарка, вызволили, сдали с рук на руки Федюне.
– Я говорю, чего тебя туда понесло, – вновь задосадовал на брата Федюня, – а он только сопит…
– Я за котенком полез! – раскрыл наконец причину своей беды Савушка. – Там котенок бегал, я хотел поймать!
– Вот дурной! Тебе зачем котенок-то?! – изумился Ибрагимка. – У вас и так две кошки, от них чуть не каждый месяц приплод!
– Я же не себе! Я думал, вдруг он той девочки! Я бы ее встретил и отдал. И стало бы ей хорошо.
– Ох дурная голова… – опять сказал Ибрагимка и почему-то вздохнул. Все на миг примолкли.
– Никакой девочки нету и не бывает, – насупленно сообщил Макарка.
– А вдруг бывает, – шепотом заспорил Савушка. – Многие видели…
– Если она и была, котенок-то давно вырос, – рассудительно заметил Фрол. И потянулся к чайнику.
Коля видел, что все, кроме него, понимают, что за девочка и что за котенок. Но спрашивать не стал, решил, что узнает после. Он размяк от чая, сытости и уюта. Чувствовал, как ему хорошо здесь, в Боцманском погребке, среди дружных незлобивых мальчишек, рядом с Женей и Сашей, сделавших ему сегодня такие славные подарки. Трогал за пазухой Женину тетрадку и тихо радовался… И даже опасливая мысль, что в конце концов придется идти сквозь руины провожать Женю, теперь уже почти не царапала его. А если и вспоминалась, он быстро говорил себе: «Ведь не один же, а со всеми. И с фонарем. И у Фрола пистоль…» И опять становилось спокойно. Кроме того, смелости добавлял огонь в печке, куда Макарка и Федюня часто подбрасывали щепки. Желто-красное пламя начинало метаться веселее, и Коле вспоминался рыжий мальчик на гнедом скакуне, что мчался вслед за поездом среди осенней листвы.
Вот уж кто был храбр без оглядки – тот мальчишка! И вспоминая его, Коля сам делался чуточку храбрее.
А Женя будто уловил Колины мысли и спросил Фрола:
– А что, у тебя правда есть пистолет?
Фрол полез за пазуху.
- Предыдущая
- 26/77
- Следующая
