Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/86
- Следующая
Через несколько дней случилось неожиданное и неприятное. Егор шел в туалет, чтобы подымить на большой перемене, и путь ему заступили два второклассника: Стрельцов и Ванька Ямщиков.
– Кошак, – сказал Стрельцов, наклонил набок голову и глянул нахально. – Чего вам опять надо от его брата? – Он кивнул на Ваню. Тот стоял спокойный, но с напряженными плечами и с кулаками в карманах.
– Не понял. – Егор за лаконизмом скрыл растерянность от фантастической дерзости малявок. Тех, между прочим, стало больше: бесшумно обступили они восьмиклассника Петрова.
– До чего непонятливый, – задумчиво произнес Стрельцов и сощурился. А Ваня тихо, но зло сказал:
– Вчера ваш Копчик и еще какие-то… опять к Веньке полезли. Что вам надо?
Егор хотел искренне сказать, что лично ему ничего от Редактора не надо. Но малявка Стрельцов качнул голову к другому плечу и вполне серьезно пообещал:
– Кошак, ты доскребешь…
Всему есть предел. Егор смерил расстояние до Стрельцова.
– Ты на что рассчитываешь, крошка? На то, что микроба нельзя расплющить кулаком?
Он, Стрельцов, далеко пойдет – юмор у него, у негодяя:
– От микробов и слоны дохнут. Нас много.
Их и правда стало много. Человек тридцать, и все мальчишки. Из двух классов, что ли, собрались? И молчаливые такие, не по-хорошему сдержанные. Вот опять дурацкое положение!
– Да я-то при чем?! – рявкнул Егор. – Вы что, совсем психи? У Веньки с Копчиком свои дела, мне на них обоих плевать! А Копчика я давным-давно в глаза не видел!
Это была правда. Егор не был в «таверне» больше недели. То опять куда-то Курбаши с ключом исчез, то события всякие: разговор с Михаилом, Ревский, кино. И мысли после этого… А еще причина – тот же Копчик: не хотелось встречаться. Сразу начнет канючить насчет долга, а таких денег пока нет…
– Как увидишь, скажи ему: пускай Веньку больше не трогает, – потребовал Стрельцов, не опуская дерзких глаз.
– А вот ты пойди и скажи. Я вам не нанимался.
– Найти не можем, – объяснил сбоку незнакомый мальчишка с глазами-угольками. – Найдем – ему хуже будет…
– Бедный Копчик, – сказал Егор.
– Бедные будете вы все, если еще Ванькиного брата тронете, – неожиданно взъярился Стрельцов. – Думаешь, не найдем вашу «таверну»? А когда найдем, выжжем, как паяльной лампой! Мой дедушка так в деревне клопов выжигал!
Егор ощутил что-то вроде уважения. Сказал серьезно:
– Это я передам. В целях противопожарной безопасности…
– Тебе письмо, – сказала Алина Михаевна, когда Егор пришел из школы. – Странное, без обратного адреса. А штемпель среднекамский. От кого бы это? – В голосе ее было спрятанное беспокойство.
Конверт лежал на столе в комнате Егора. Понятно, почему письмо шло целую неделю! Михаил не написал индекс и перепутал номер квартиры. А еще милиция!.. Вскрыть конверт Егор не успел, мать снова появилась на пороге. С бумажкой в руке.
– А вот тоже непонятное… Счет за разговор со Среднекамском… Это ты говорил?
– Почему именно я? – растерянно буркнул Егор.
– А кто? Я туда не звонила, папа всегда говорит по служебному… Горик, с кем ты разговаривал в Среднекамске? Скажи маме…
«Все, Кошак, раскалывайся, – сказал себе Егор. – Пора».
– Ну, разговаривал…
– С кем?
Егор сел на тахту и зевнул.
– С братом.
– С кем?.. О, господи…
– С двоюродным братом. С Михаилом Гаймуратовым, – глядя в стену, монотонно произнес Егор.
Мать села на стул. И Егор вспомнил картину, которую видел в «Огоньке», репродукцию. Называется «Похоронка». Там женщина в платке и ватнике так же сидела и держала в опущенной руке белый бумажный квадратик. Правда, мать в атласном халате не похожа была на ту изможденную колхозницу, и не было на стене черного репродуктора, и коптилки на столе не было. Но в позе матери была такая же безнадежность… Впрочем, ненадолго!
Алина Михаевна гневно взметнула прическу, лицо покраснело.
– Значит, он, мерзавец, все же наболтал тебе эту чушь!
– Ну зачем так… про чушь-то? – тихо сказал Егор.
– Потому что это самая настоящая и…
– Не надо, мама… И ничего он не наболтал. Ты сама говорила слишком громко.
– А ты подслушивал!
– Вот он подслушивал… – Егор дотянулся до ящика в столе, вытащил плэйер.
Алина Михаевна слушала свой диалог с Михаилом всего полминуты, потом сказала с неприятным взвизгом:
– Выключи! Сотри!
– Сотру. Теперь уже все равно… Только при записи я тут целый ансамбль стер, а кассета чужая. Хозяин с меня девятнадцать рублей трясет… Это еще по-божески, потому что знакомый. Ты выдай, ладно? А то я затянул с долгом…
– Еще чего! – Алина Михаевна резко шагнула к двери и обернулась. – Я должна оплачивать твои шпионские фокусы!.. Как ты смел тайком записывать разговор матери?!
– Не матери, а мента. Я думал, он капать на меня пришел.
– Боже, это что еще за выражения?! Где ты нахватался таких блатных словечек?!
– На факультативе по эстетике, – вздохнул Егор. – Девятнадцать рэ за кассету да три пятьдесят за телефон – деньги, что ли? Да еще пятерку бы, а то даже на буфет не осталось.
– На буфет получишь, а про остальные я расскажу отцу, – с необычной решительностью заявила Алина Михаевна.
– Какому… отцу? – вполголоса спросил Егор.
– Да ты что!.. Горик… – Она опять села в похоронной позе. – Что же… значит, наш папа теперь уже не отец тебе?
– Я просто уточнил, – глупо сказал Егор.
– Тому… человеку, Горик, я рассказать уже ничего не могу… Он был… хороший человек. Но тебя еще на свете не было, когда его не стало. А папа… он хоть когда-нибудь дал тебе разве понять, что ты ему не родной? Вспомни! А?
– Да, вспомнить есть что, – резиново улыбнулся Егор.
– Горик… В конце концов, ты же должен понимать. Папе мы обязаны всем. Всем…
– Чем? – холодно ощетинился Егор.
– Он тебя растил и кормил!
– Рос я сам. А кормил, потому что обязан. Раз усыновил. И еще будет кормить… Пока фамилию не сменю. – Последние слова у Егора выскочили неожиданно.
– Фа… что? Ты сошел с ума! Кто тебе разрешит менять фамилию!
– До паспорта два года. А там – сам себе хозяин.
– И это за все, что он для тебя сделал!
– Что он для меня сделал? – спросил Егор и почувствовал неожиданные, совсем детские слезы.
– Он тебя воспитал.
– Да уж, – сипло отозвался Егор. – Воспитывать он умел… Хоть бы ремнем, как нормальный отец нормального пацана, а то ведь… методика целая. Не лень было за прутьями ходить.
– Ну… он же не со зла. Не потому, что ты… не его. Он боялся, что ты станешь… Господи, кругом только и слышно о трудных подростках, о детской преступности. Отца можно понять, Горик… Ты, может быть, ему еще спасибо скажешь…
– Уже сказал, – горько хмыкнул Егор. Вспомнил стамеску.
– Если бы не папа, еще неизвестно, кем бы ты стал.
– А кем я стал?
Алина Михаевна помолчала и сказала с трагической ноткой:
– Да, надо признать. Ты стал неблагодарной свиньей.
– Вот видишь.
– Бессердечным эгоистом…
– Именно, – кивнул Егор.
– Я давно хотела сказать, давно замечаю… Ты…
– Что?
– Горик, ну как ты можешь?
– Что я могу?
– Вообще… С матерью так разговаривать.
Егор подумал.
– Мама, а когда он меня лупил, очень слышно было, как я орал? Через двери… Или ты уходила подальше?
Мать заплакала, и Егора царапнула жалость. Или угрызение какое-то. (Боба Шкип любил говорить: «Иногда совести уже нет, а угрызения ее еще остались».) Это бывало и раньше, если мать начинала ронять слезы.
– Горик, давай договоримся. Не будем ни о чем папе рассказывать, а? У него и так неприятности на работе. Ведь все равно ничего не изменишь.
– А я рассказывать и не собирался…
Он-то не собирался. Но сама Алина Михаевна не выдержала, в тот же вечер обо всем сказала мужу.
- Предыдущая
- 38/86
- Следующая
