Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 68
- Предыдущая
- 68/86
- Следующая
Магнитофон пел:
– Молодежь! – громко сказал Ревский. – Сбавьте вы на полтона ваш рок, ей-богу…
Молодежь сбавила. Ревский откинул голову и, глядя в потолок, проговорил:
– В человеческом мышлении господствует закон оптики…
Егор посмотрел на него с сумрачным вопросом.
– Очень просто, – объяснил Ревский. – Свои мелкие заботы и несчастья кажутся важнее больших, но далеких. Не своих… Муха, которая летает у твоего носа, выглядит крупнее самолета. И так во всем… Человечество давно уже, по сути дела, живет на сундуке с динамитом и гасит окурки о его щелястую крышку. Но этот факт занимает нас в общем-то меньше, чем ежедневные проблемы: скажем, «неуды» в зачетках, как у моих балбесов, или загубленный в Госкино сценарий, как у меня самого… Возможно, такой подход к явлениям бытия и разумен, иначе жизнь была бы невыносима… Но есть в этом что-то подлое…
Егор, не глядя на Ревского, спросил:
– А сколько лет было этому Димке?
– Не знаю… Видишь, даже не знаю, не поинтересовался… Вот мы с тобой пожалеем его, содрогнемся даже, а вскоре перестанем о нем думать – у каждого свои дела.
– Ну так что же, – неловко сказал Егор. – Так у всех…
– Кроме Гая! Он так не может, у него на каждую человеческую болячку свой нерв. А болячки не лечатся, а нервы горят… Мать и Галка за его позвоночник страдают, но это чушь, с такой спиной до ста лет скрипят. А сердце он сожжет ко всем чертям, жениться не успеет… Кстати, ты знаешь, что ночью он летит в Севастополь?
– Откуда мне знать? Мы же не виделись.
– Он ходил к тебе вчера вечером, когда немного успокоился… Не застал тебя… А сегодня утром он ездил на кладбище. На Димкину могилу.
– В хорошеньком настроении он полетит в Севастополь… – отозвался Егор. – А когда он вернется? Мне его надо до зарезу.
– Через неделю. С первого апреля он должен пойти на работу в газету. По договору… Если, конечно, не будет скандала из-за пощечины.
– Жалко, что мы не увиделись. Черт принес за мной вчера вечером Наклонова…
– А! Так он отыскал тебя?
– А вы откуда знаете? Что он меня искал?
– Вчера около восьми часов он звонил мне. Спросил, не знаю ли я твоего адреса. Объяснил, что ты ему нужен по каким-то делам литературного клуба. Я, признаться, и не подозревал, что ему известно… твое происхождение… Но он спешил, объясняться было некогда. Адрес я дал.
Егор подумал. Вспомнил. Сопоставил. Медленно сказал:
– Д-да… дипломат. А мне потом говорит: «Ты разве с ним знаком?» С вами, то есть.
– Странная история. Если не секрет, зачем ты ему столь срочно понадобился?
– Почуял, что хвост прищемило, – зло сказал Егор.
– Выразительно, но непонятно…
– Я объясню. По порядку, ладно?
Ревский не перебил ни разу.
– …Я так и сяк вертел в голове эту историю, – закончил Егор. – Ну, не мог Толик рассказывать о гибели Алабышева. Верно ведь?
Ревский сидел откинувшись к спинке дивана и наклонив курчавую голову. Он похож был на Пушкина, который изрядно постарел и сбрил бакенбарды.
– Насколько мне помнится, – медленно сказал Ревский, – Толик совсем ничего не говорил про Алабышева. Я отлично помню то лето и наши разговоры. Толик вообще лишь однажды упомянул о рукописи, когда мы говорили об острове Святой Елены. И никогда он повесть Курганова нам не пересказывал… А про Алабышева я впервые услышал в шестьдесят седьмом году, на «Крузенштерне»…
– Вот видите! Значит, Наклонов мог узнать про него только из рукописи! Правильно?
Все так же медленно и слегка отрешенно Ревский проговорил:
– Детективная история в стивенсоновском духе… и с грустным оттенком.
Егор не стал уточнять, откуда грустный оттенок. Он и сам его ощущал, но не это было главное.
– Александр Яковлевич, как вы думаете? Могла рукопись как-то оказаться у Наклонова?
– Теоретически это не исключено… – Ревский рассеянно прошелся пятерней по шевелюре. – Можно предположить… например, так. Мы той осенью да и следующим летом увлекались сбором утиля. По городу ходили старьевщики – агенты «Вторсырья» с тележкой, мы им сдавали всякое барахло. И бумагу старую тоже. Не так, как сейчас макулатуру, а вместе с рваными калошами, тряпьем, всякой рухлядью. А взамен получали копейки или игрушки – пистолетики, свистульки… Ну, а утиль-то надо было добывать, вот и бросил Олег наш отряд на поиски. По дворам, по свалкам, по чужим чердакам… Чердаки – это было особенно заманчиво. По вечерам, с фонариками, масса страхов и приключений. И находки самые неожиданные: то лампа старинная, то подшивка «Нивы»… Ну, и папки с бумагами всякие… Вечером свалим трофеи у Олега на веранде, а утром разбираем… Не исключено, что копался в добыче он и без нас, заранее. И мог наткнуться на рукопись. Если она как-то попала из комнаты Курганова на чердак…
– А могла попасть?
– Ну, об этом я так же, как и ты, могу лишь догадываться… Скажем, дочь Курганова не обратила внимания, выкинула с другими бумагами, а соседи убрали наверх. Или еще как-нибудь… К тому же это лишь одна версия. А могло быть иначе. Например, взрослый уже Наклонов обнаружил рукопись в каком-нибудь Новотуринском архиве. В архивах, как и на чердаках, порой попадаются самые неожиданные вещи… А как было на самом деле, мы теперь, скорее всего, никогда не узнаем. Да и не это главное.
– Главное – узнать бы: правда ли, что он списал повесть у Курганова? – возбужденно сказал Егор.
И, словно желая погасить его азарт, Александр Яковлевич грустно ответил:
– Главное, что не хочется верить… будто Олег способен на такое.
– «Способен, не способен»… – Егор досадливо съежился. – Теперь-то все равно ничего не доказать… Ой, Александр Яковлевич! А машинка-то ведь есть! Рукопись-то на ней напечатана! Если она у Наклонова, можно сверить шрифт!
– И что же ты хочешь? «Внедриться» в квартиру Олега Валентиновича, обшарить ящики, найти нужные листы и провести экспертизу?
– Ну а хотя бы! – вскинулся Егор. Но под грустно-внимательным взглядом Ревского его запал почему-то угас.
– Возможно, той рукописи уже и нет, – помолчав, сказал Ревский. – Даже если она была, Наклонов мог ее перепечатать, а оригинал уничтожить. От греха. А если и не уничтожил, то сожжет сейчас или запрячет подальше. Поскольку что-то почуял…
– Александр Яковлевич! Вот вы говорите «не хочется верить». А сами, значит, думаете так… что он может?
Ревский толчком поднялся с дивана и заходил, почти забегал из угла в угол. Остановился. Сказал:
– Никуда не денешься… Судьба, что ли?
– В чем судьба-то? – неловко спросил Егор.
Ревский схватил стул, сел перед Егором:
– В том, что такой разговор. И вообще все это… Я с тобой говорю сейчас не как с мальчиком-восьмиклассником, а как… ну, как с Толиком, что ли. Ты его сын. Поэтому честно. Мне кажется, что… в какой-то момент Олег это мог.
– В какой момент?
– Ну, не сразу же… Возможно, рукопись попала к нему в робингудовские времена. Он читал, знал, что она связана с Толиком. Была она как память о детстве. Привык к ней, считал, может быть, почти своей… А потом узнал, что Толика нет уже на свете и других экземпляров рукописи тоже нет…
– А откуда он мог узнать, что нет экземпляров?
– Увы, от меня… Осенью шестьдесят седьмого, после гибели Толика, мы встречались с Олегом в Ленинграде, я рассказал все, что случилось. Мы долго тогда говорили. Под настроение я поведал и всю историю кургановской рукописи. Как ее Толик на «Крузенштерне» рассказывал. И про то, как сжег Курганов первые два экземпляра, тоже упомянул…
– Да, – жестко сказал Егор. – Теперь понятно… Автора нет, Толика нет, доказательств нет. А единственный экземпляр – у Наклонова. Ставь свою фамилию и печатай… Странно только, что он не сделал это сразу. После разговора с вами.
- Предыдущая
- 68/86
- Следующая
