Прохождение Венеры по диску Солнца - Крапивин Владислав Петрович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/40
- Следующая
– Все. Здесь уже ничейная территория.
– Вот догонят и покажут такую территорию, что…
– А мы скажем: «Ничего не знаем, просто шли мимо»…
– Авантюрист.
– Ага, – сказал он с удовольствием и затолкал монокуляр в один из глубоченных карманов на штанах. Вытер о штаны ладони.
– Смотри, извозился весь…
– Ты тоже не без того, – заметил Вовка.
Мы пошли по тропинке. Мои штанины намокли в сырых лопухах. Болела поцарапанная ладонь. Я лизал ее и сопел от досады. Мой торжественный настрой, возникший при общении с космосом, улетучился.
Тропинка привела нас на улицу Лесорубов (что за дурацкое название!), которая шла параллельно Косому переулку. Здесь я наконец остановился, чтобы успокоиться.
– Подожди. У меня после прыжка что-то в пояснице ёкает.
– Ничего у тебя не ёкает, – безжалостно сказал Вовка. – Просто ты перетрусил.
– Ну и… перетрусил. Из-за тебя… Говорил «никто не придет, никто не придет», а тут нате вам… – Я сел на лавочку у могучих деревянных ворот и стал отскребать глину от джинсовой ткани на колене.
Вовка сел рядом, понаблюдал. Посоветовал:
– Сейчас не скреби. Надо подождать, когда подсохнет.
– Ага! И таким вот обормотом идти по городу. Это ты можешь ходить чучелом, а я взрослый человек с интеллигентной внешностью…
– Сейчас не очень интеллигентной, – хихикнул Вовка.
– Балда…
– Ага… – опять хихикнул он. – Вань, да ты не расстраивайся. Интересно же получилось. Как в книжке про Тома Сойера…
– Ну да… Вот загремели бы в милицию…
– Тогда, конечно, уже не как в «Томе Сойере» было бы… Ты, Ваня, в своей истории все правильно про милицию рассказал… А что-то похожее было по правде? Ну, с секстаном и вообще…
– Похожее было, – ворчливо отозвался я. – Только не в нынешние времена, а в восемьдесят седьмом.
– И… Каруза-Лаперуза?
– Ну, и он… Только звали его не Матвейкой, а… я уже говорил…
– Это неважно, – быстро сказал Вовка.
– Да… И не медаль ему дали, а подарили знак «За дальний поход». Сказали, что его песни – это все равно как плавание по морским волнам. А тех медалей тогда еще не было…
– Все равно хорошо… И конец у твоей истории хороший. Про секстан…
Прежнее настроение – то, с каким я рассказывал Вовке свою повесть – понемногу возвращалось ко мне.
– Это, Вовка, еще не конец…
– Да?! – то ли обрадовался, то ли встревожился он. – А что было дальше?
– Пойдем потихоньку, расскажу… – Мы встали и медленно зашагали рядом по старому бугристому асфальту. – Дальше было так, что Матвейка чуть не расстался со своей медалью…
– Почему?!
– Решил, что не достоин ее. После одного случая. Он ведь был такой… может, не очень смелый, но с честной душой… Однажды оказался он в центре города и увидел толпу. Всякий народ там собрался, больше все пенсионеры, ветераны-коммунисты, шумят, кричат. В общем, митинг. То ли из-за отмены пенсионерских льгот, то ли еще из-за чего-то… Вся толпа – с одной стороны площади. А с другой – омоновский заслон. Со щитами, с дубинками, в касках с забралами, ну прямо как рыцари перед ледовым побоищем. Лиц не видать… А побоищем и правда пахло, уж очень люди были накалены. Хотели пройти в здание городской управы, к мэру, а заслон их не пускал, даже грозил водометами… Матвейка все это увидел, когда оказался на краю площади. Ему надо было на другую сторону, и он думал: перебежать или обойти стороной? Ну и решился, побежал. И вдруг его подхватил на руки какой-то дядька. Оказалось, ветеран-старшина Маркелыч. От него опять пахло спиртным. Не сильно, однако ощутимо. И он задышал Матвейке в ухо, горячо так:
«Матвей! Ты молодец, что пришел! Ты это… Сейчас я тебя на плечи, ты встанешь и давай эту… «Вставай, страна огромная!..» Тогда все сразу… Мы этих гадов сомнем в один момент с такой песней!..»
И Матвейка рванулся сперва, будто в бой! Вскочил Маркелычу на плечи. И… вдруг он оглядел всех и понял, какая здесь произойдет битва. Такое он уже не раз видел по телевизору, но сейчас-то будет не на экране, по правде. Из-за него, из-за Карузы-Лаперузы!.. А тут еще один омоновец – совсем близко от Матвейки – поднял блестящее забрало (наверно, вопреки уставу) и вытер ладонью лицо. И Матвейка увидел, что лицо это совсем не свирепое, а обыкновенное, даже домашнее такое и усталое…
Матвейка прыгнул с плеч Маркелыча, расшибся о булыжную мостовую и, хромая, побежал прочь. Глотал слезы…
Потом он мучился несколько дней (и ребятам ничего не говорил, и Вахтёркину). И, наконец, пошел в Клуб судостроителей, где в одной комнатке был штаб Союза капитанов. Там он увидел того капитана первого ранга, который вручал ему медаль. И медаль эту Матвейка положил перед капитаном на стол… ну, и расплакался тут же.
Не сразу моряк понял, в чем дело. Но понял наконец из Матвейкиного покаянного рассказа, перемешанного со всхлипываниями. Ведь Матвейка считал, что предал моряков-ветеранов, раз не выполнил просьбу Маркелыча и сбежал с площади.
Капитан долго успокаивал и уговаривал Матвейку. Объяснял, что поступил тот совершенно правильно. Не хватало еще, чтобы юнги Российского флота (а раз Матвейка с медалью, значит, он без сомненья юнга) помогали разжигать в стране гражданскую войну! Флот нужен не для этого! Вот если на нас нападут иностранные враги, тогда Матвейка станет воевать без всякой боязни. И песнями своими, и, если надо будет, то и оружием. Разве не так?
Матвейка похлюпал носом, подумал и… кивнул. Наверно, мол, так.
«Вот видишь», – сказал капитан первого ранга. И добавил про Маркелыча, что «у этого деятеля с его коммунистическими идеями на старости лет совсем расчехлило люки и надо ему прочистить мозги». «А медаль надень, – велел капитан. – Или лучше так… Надевай ее по праздникам, а на каждый день – вот это. Я специально припас для тебя… – Он достал из стола и протянул на ладони ленточку-колодку. – Давай прицеплю. Смотри, она как раз для твоего обмундирования…»
Матвейка был в своей обычной, будто сшитой из сине-белой тельняшки одежонке. Ленточка – словно кусочек этой же тельняшки, только полоски не поперечные, а вертикальные. Матвейка хлюпнул носом последний раз, вытер глаза и улыбнулся. В самом деле, носить медаль постоянно неловко – будто хвастаешься. А ленточка скромная такая, почти незаметная, но в то же время все равно как награда…
И счастливый Каруза-Лаперуза побежал к друзьям, чтобы с ними идти под мостик в овражке, придумывать там окончание сказки про Тимми, зеркало и паровозик…
– А какое окончание-то? – смущенно спросил Вовка, словно он только что был Матвейкой и пережил все его страхи и слезы.
– Конечно, после многих приключений Тимми и Юкошка отыскали последний осколок волшебного зеркала. И отыскали не в пещерах среди всяких подземных чудовищ и глубинных водопадов, а рядом с узкоколейкой. Тимми прыгнул с рельса и порезал босую ногу каким-то стеклом. Юкошка тут же залечил ему порез целебной мазью, которую всегда носил с собой, а стекло стал разглядывать и вдруг сказал:
«Это он, я чувствую…»
И Тимми почувствовал то же самое. Ведь Василий Васильевич не зря учил его распознавать всякие чудесные вещи…
– И зеркало после этого сделалось целое?
– Да… Но, чтобы оно стало действовать со всей силой, нужно было еще отполировать его специальным волшебным порошком, сгладить все склейки. Это был большой труд, он требовал много времени и больших усилий. И специального умения… Василий Васильевич снова набрал целый класс мальчишек и начал учить их колдовскому шлифовальному мастерству. И Тимми с Юкошкой стали там, разумеется первыми учениками.
– И Тимми опять скучал? – тихо спросил Вовка.
– Вовсе нет! – бодро воскликнул я. – Теперь школа располагалась в городе Хрустальные Шишки, прямо в центре, и все ребята после уроков бежали по домам… Тимми часто провожал Юкошку к нему домой, и там они играли в полных самоцветами пещерах или катались на паровозике, который гномы наконец сумели построить…
– Ты говорил, что они еще раньше его построили, – недовольно напомнил Вовка.
- Предыдущая
- 26/40
- Следующая
