Рыжее знамя упрямства - Крапивин Владислав Петрович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/80
• Следующая

Закрытие гонок было скромным, даже без барабанного марша. Барабаны после поездки в октябрьское лежали в штабе на Профсоюзной, их в спешке и суете забыли привезти на базу, а когда спохватились, оказалось, что у Кинтеля заглохла машина. Поэтому вручали награды и спускали флаги просто под аплодисменты…

Словко не сумел сделаться чемпионом гонок. Он добился лишь второго места. А первое, как и в прошлом году, завоевал Кирилл Инаков. Ну и ладно! Досадно, конечно (всего-то двух очков не хватило!), однако не причина для траура. Тем более, что хватает других забот…

Да, сложная эта штука – наша жизнь. Уйдет какая-нибудь тревога – появляются другие.

Например, одна из долгих и грызущих душу тревог – "Кем я буду?" – недавно разрешилась после разговоров с Салазкиным. Оказывается, у него, у Словко, есть кое-какие способности для осознания пространственных загадок и "пролезания" в хитрости энергетических и всяких прочих полей. По крайней мере, Словко – если не умом, то нутром – понял правоту Салазкина, когда тот объяснял: всяческие законы развития мира и небывалые явления возможны во вселенной, только для них нужны соответствующие условия. Для одних – такие, для других – иные. Как для рыбы вода, а для песчаной ящерицы жаркая пустыня. И хронополе может в полную силу проявить себя, если выявить для этого нужные закономерности… Чтобы разобраться в таких делах, надо изучить столько всего, что страшно представить. Но Салазкин сказал, что у него, у Словко, есть к подобным проблемам явные склонности, а Салазкину можно верить (особенно, когда очень хочется). А времени впереди – целая жизнь…

Но от всех беспокойств никогда не избавишься. Вот и сейчас… Во-первых, почему не пишет и не отвечает на звонки Жек? (Уехал куда-нибудь отдыхать с родителями? Но как он мог не сообщить!) А еще не давало покоя тревога за отряд.

Что-то шло в нем не так. На первый взгляд все нормально (если не считать стычек Аиды с Корнеичем, но это дело обычное). Однако Словко слишком долго был (жил!) в "Эспаде", чтобы не заметить внутреннего разлада.

А родители слишком хорошо знали сына, чтобы не увидеть его "тоски и тревоги". Словко лежал на диване – нечесаная голова на середине мятой постели, длинные кофейные ноги задраны на полку с морскими словарями. Обычная поза, когда в жизни что-то не ладится.

Отец встал в дверях, поглядел полминуты и сказал через плечо:

– Мать, наследник чего-то мается. Может, страдает из-за спортивных неудач?

– Тьфу, – сказал Словко.

Мама тут же вошла и села на край дивана.

– Небось, рифма никак не отыщется?

– Ну, какая рифма! Я же говорил, что завязал! После Тёмкиных-то стихов…

Мама глазами задала еще один вопрос. Про то, о чем вслух не спрашивают (считалось, что мама про такое и не знает). На словах вопрос звучал бы так: "Может быть, она стала слишком внимательно смотреть на кого-то из других мальчишек?" Но с этим, слава Богу, все пока было в порядке. И Словко нейтрально поглядел на свои торчащие у словарей ступни.

Однако он не привык таить свои тревоги от родителей. Выложил их и сейчас. И про Жека, и про отряд ("Будто что-то надтреснуло у нас…") Его, как могли, успокоили. В Калининграде недавно были сильные штормы, пообрывало, небось, телефонные провода. Все скоро наладится. А насчет отряда мама сказала:

– За тридцать с лишним лет в "Эспаде" не раз бывали смутные времена. Это же как живой человек. У всякого человека время от времени случаются недуги…

– Чтобы лечить недуг, надо знать диагноз, – насупленно возразил умный сын. – И выбрать лекарство. Аспирин или клизму…

– Не обязательно. Чаще организм справляется сам…

Маме – ветерану отряда – можно было верить. Словко слегка отмяк. Папа, успокоенный тем, что депрессия у сына не слишком сильная, ускользнул к вожделенному компьютеру. Мама посидела рядом, перебрала в пальцах Словкины раскиданные по одеялу космы.

– Поедете в лагерь, там все наладится…

– Может быть… – неуверенно согласился Словко.

Ничего не наладилось. На следующее утро, когда собрался совет флотилии, чтобы обсудить лагерные вопросы, Аида закатила истерику (вот тебе и психолог со всякими тренингами!). Она при всех слезливо орала на Корнеича: как он смел дать в газету такую статью!

Статья была напечатана сегодня утром в газете "Титулярный Советникъ" и называлась "Парус Тёмы Ромейкина". Сейчас вырезка висела в коридоре, на щите с отрядными объявлениями. Корнеич в газете рассказал Тёмину историю, поместил там его стихи о "времени ветра" и, конечно, от души вломил тем, кто отключил в тот злополучный день электричество. И всем, кто равнодушием своим и жадностью губит нынешних мальчишек и девчонок. "Сытые, скаредные, очумелые от своего бизнеса, да будут они прокляты!.."

– Как?! Какое право ты имел это написать?!

– Выпейте валерьянки, Аида Матвеевна, – сказал Корнеич. А Кинтель спросил:

– Разве в статье что-то неправильное? Может, с мальчиком все было не так? – Лицо его побледнело и затвердело.

– Я не про мальчика! Я про барабанщиков! Кто дал право писать, что они не будут играть на открытии конференции! Как теперь они выйдут на сцену?!

– А разве они выйдут? – сказал Корнеич. – Они же решили, что не пойдут.

– Мало ли что они решили! Это ваше дурацкое влияние!.. Они не смеют отказываться! Есть отрядная дисциплина.

– Они барабанщики "Эспады". А не концертная бригада, – сказал Словко.

– А ты помолчи!

– А чего это я должен молчать! Я член совета!

– Друзья мои, – академическим тоном, даже слегка величественно произнес Феликс Борисович Толкунов (его очки доброжелательно поблескивали). – Мы должны сохранять согласие. Впереди столько ответственных дел… Даниил Корнеевич, следует убедить детей… я имею ввиду наших славных барабанщиков, что они в данном случае не правы. Они нанесут большой ущерб нашему клу… нашей флотилии, если откажутся. Мы провели очень большую предварительную работу перед конференцией, установили немало позитивных связей…

– "Вышли на…", – вставил Кинтель.

– Выли на ряд лиц, которые могут быть полезны нашей организации…

– И вашей диссертации, – сказал Кинтель.

Толкунов уперся в него долгим укоризненным взглядом, затем продолжил:

– Вы должны указать барабанщикам на несостоятельность их по-детски эмоционального решения. Субъективно объяснимого, но объективно вредного…

Корнеич смотрел на него со спокойным любопытством. Возможно, думал: "Где ты так научился? Ведь был когда-то комиссаром коммунарского отряда с непреклонными законами…"

– …Я полагаю, Даниил Корнеевич, вы должным образом повлияете на этих мальчиков, – закончил Феликс Борисович.

– И девочек, – сказал Кирилл Инаков.

– И девочек, – охотно согласился Толкунов.

– Интересно, как это я должен влиять? – скучным голосом спросил Корнеич. – Я не обладаю психологическими талантами Аиды Матвеевны. У меня нет способностей к внушению, тренингам, зомбированию…

– При чем здесь зомбирование! – взвизгнула Аида.

– Впрочем, барабанщики едва ли поддались бы всяким внушениям. Не те люди, – подвел итог Корнеич.

– При чем здесь внушение! – уже спокойнее заявила Аида. – Вы можете им просто приказать!

– А почему я? – улыбнулся Корнеич. – Пусть прикажет Феликс Борисович или вы. Так сказать, официальное начальство.

– Потому что они слушают только вас!

Корнеич улыбнулся опять (Словко смотрел на него с удовольствием).

– Они не послушают и меня… Аида Матвеевна. Когда вы были еще первоклассницей-отличницей в белом фартучке и с большими капроновыми бантами, в "Эспаде" было принято решение, что группа барабанщиков – особая организация. С автономными правилами. Решения, которые они принимают насчет своих дел, отменить нельзя. И нельзя заставить выполнить приказ, который считают неразумным. Так же, как, например, нельзя командира судна заставить выйти на воду, если он полагает, что яхта не готова, а экипаж неопытен… Извините за прописные истины.

• Предыдущая
• 57/80
• Следующая