Ржавчина от старых якорей - Крапивин Владислав Петрович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/31
- Следующая
Естественно, в первые же дни мы обозрели достопримечательности Веймара, в том числе знаменитый памятник Шиллеру и Гете, поставленный перед столь же знаменитым городским театром. В расположенный поблизости Бухенвальд (мемориальный комплекс на месте концлагеря) я не поехал. Не понимаю, зачем создавать музеи и памятники на таких кровавых местах. По-моему, их надо выжигать огнеметами и ставить там лишь черный камень со словом «Проклятие». Вместо Бухенвальда я отправился в школу, к местным пятиклассникам. Хотелось посмотреть, какие они, нынешние немецкие пацанята.
Оказалось, что ребята вполне такие же, как в Москве и Свердловске. Так же резвились на перемене, так же завизжали, когда узнали, что придется на следующем уроке ходить по одному в медицинский кабинет на прививку. Разница была лишь в языке да в одежде – у немецких педагогов хватало ума не обряжать ребятишек в унылую униформу серых и коричнево-черных расцветок. Были мальчишки и девчонки удивительно разноцветными – в пестрых свитерах и ярких курточках.
Я рассказал пятиклассникам – где-то с помощью Гримма, а где-то собственными стараниями – про свой парусный отряд и про свою книжку «Дэр Ваффентрэгер Кашка». Так я перевел название повести про маленького оруженосца. Гримм прочел из этой повести отрывки – она уже была подготовлена к изданию на немецком языке. Дети благодарно похлопали и посмеялись. Они не теряли оптимизма, несмотря на предстоящие уколы…
Ну ладно, а при чем здесь кораблики на посуде и карты, спросит читатель. Об этом чуть позже. История связана с магазинами, а в магазины ходят, когда есть деньги. Денег сперва почти не было, выданных перед поездкой марок и пфеннигов хватало лишь на кофе и платные туалеты. Но после выступления в школе я вернулся к себе в отель «Элефант», и там отыскал меня представитель издательства «Киндербухфелаг». Оказалось, что он жаждет вручить мне аванс за книгу «Sterne unterm Regen» («Звезды под дождем»). Я охотно пошел навстречу желанию издательского агента. Он, вежливый до невозможности, благодарил меня, словно я, взяв деньги, сделал ему одолжение. Затем он сообщил, что перед отъездом я смогу получить аванс еще за одну книжку (если у издательства будет такая «мёглихкайт»).
Полученная сумма (весьма, кстати, немалая) тут же перевела меня из разряда безденежных созерцателей в ранг состоятельных «граждан мира». Можно было ходить по многочисленным лавочкам, окружавшим центральную Марктплац, «отовариваться» сувенирами, пить пиво в аккуратных немецких забегаловках, заглядывать в ресторанчики и вообще чувствовать себя полноценными людьми, а не «советише туристен». Я уделил часть марок Тарасу, который обещал вернуть долг в Москве советскими деньгами (и вернул). После этого мы, отправились в «свободное плавание» по Веймару.
Веймар был прекрасен. С его дворцами, маленькими уютными площадями и старинной готикой он похож был на иллюстрации к сказкам предков нашего Ганса-Иоахима. А еще больше (так мне казалось) – к сказкам Андерсена. Был самый конец ноября, темнело рано. В домах с острыми крышами, в магазинчиках и барах загорались уютные окошки. На Марктплац уже поставили высоченную рождественскую елку. Она была еще без украшений и лампочек, но это придавало ей особую таинственность. Кроме того, над елкой висел маленький желтый месяц – словно просил, чтобы его записали в елочные игрушки.
На площади нешумно играли мальчишки и девчонки в разноцветных курточках и шапках с помпонами. Они казались мне похожими на Герду и Кея. Правда, не было снега (порхали только одинокие снежинки-искры) и ребятишки играли без санок – или перекидывались мячом, или гоняли по брусчатке на маленьких складных велосипедах. Но все равно ощущалась рождественская сказочность.
И покупки мои были «в том же ключе». В лавочке с игрушками я приобрел золоченую жестяную елочку с подсвечниками, вертушкой и колокольчиками и разноцветные витые свечки для новогоднего праздника. Ничего подобного тогда в наших магазинах не продавалось.
Приобретения Тараса были более прозаическими. В основном – всякие шмотки для себя и для жены. Особенно ему хотелось привезти супруге «что-нибудь загранично-меховое». Он разглядывал в магазинах пушистые горжетки, жилетки, воротники и допытывался у продавщиц, из какого они меха. Чаще всего мы гуляли без Гримма, словарного запаса у нас не хватало.
– Мяу? – спрашивал Тарас, встряхивая в руках пушистую курточку. Продавщица охотно кивала: действительно, курточка сшита из «мяу». Тараса это не устраивало, супруга не оценит столь дешевого меха.
Наконец он увидел на витрине дамские брюки из черного каракуля. По моим понятиям это была «сплошная жуть, каменный век», но Тарас объяснил, что наоборот, последний крик моды. Только марок на этот крик у него не хватало. Он просительно глянул на меня, но я ответил уклончиво. Мол, подождем несколько дней. Если до отъезда не потрачу все деньги или получу обещанный аванс, тогда пожалуйста. А пока… «у меня ведь тоже есть жена».
И тут же я узрел товар, который заставил биться мое влюбленное в море сердце.
Это был набор всяких стаканов, бокалов и рюмок из тончайшего стекла. Аж целых тридцать штук! На стекле пестрели красочные корабли старых времен. Всякие когги, каракки, каравеллы и галеоны. Их разноцветные паруса и флаги, казалось, шевелились на стекле, как в морском воздухе. В тесноте бюргерской лавки я вмиг учуял ветры Атлантики и южных морей!
– Майне либе фрау! Битте, дизэ глессер мит шифен!
Почтенная «либе фрау» положила плоскую большущую коробку на стекло прилавка, назвала цену и глянула на меня со скрытым сомнением. Видимо, в моей платежеспособности ее заставила усомниться мятая суконная фуражка с потускневшим якорем.
Меня, однако, цена не смутила. Вдохновленный возможностью столь удачного приобретения (и показывая на фуражку) я объяснил почтенной фрау на ломаном немецком, что «я есть торговый моряк из России и покупаю «дизэ глессер» для «майне камераден», с которыми мы в нашей кают-компании будем «тринкен русише водка унд францёзише коньяк».
Фрау расцвела и упаковала коробку в хрустящую серебристую бумагу с розовой, украшенной бантом лентой. Мы расстались со взаимными изъявлениями удовольствия. Лишь Тарас удовольствия не испытывал: моя покупка сильно сокращала его шансы на приобретение «караушенхозе». Впрочем, открытого огорчения он не показывал.
Когда мы вернулись в отель, Тарас вместе со мной полюбовался распакованной «корабельной» посудой и предложил обновить пару стаканов путем употребления оставшейся горилки. Я однако возразил, что потом посуду придется мыть, а после горилки появляется некоторая неровность движений, чреватая тем, что я не довезу до дома весь комплект.
Мы использовали для горилки гостиничные бокалы (кстати появился Гримм). Любовно поглядывая на коробку с пестреющими парусами, я рассказал Тарасу и Гримму историю, как мы с Алькой пытались сделать карту с корабликом. Решил, что людям, имеющим отношение к детской литературе, будет интересен столь романтический сюжет. Ганс-Иоахим и правда слушал внимательно (не забывая жевать украинское сало). Тарас же был рассеян. Я понял, что перед его взором до сих пор маячат каракулевые женские брюки.
Так оно и оказалось. Улучив момент, мой киевский собрат спросил переводчика, не одолжит ли тот некое количество марок для покупки «караушенхозе».
Гримм хладнокровно отвечал, что лишних марок у него нет, а штаны Тарас называет неправильно, поскольку «Карауше» означает не «каракуль», а «карась». Затем обратился ко мне:
– А банку ты потом так и не откопал?
– Нет. Зато клад вернулся вон в каком виде… – Я сделал в сторону коробки неверное движение головой.
– Да, – не менее размагниченно кивнул поднабравшийся горилки Гримм. – Но эти склянки все же не есть карта…
Однако назавтра появились (будто вопреки Гримму) и карты.
В букинистической лавке на Марктплац я увидел большую серую папку с надписью «Schцne alte Karten» («Прекрасные старые карты»). Это были копии карт, составленных в эпоху средневековья и Возрождения.
- Предыдущая
- 22/31
- Следующая
