Гомосек - Берроуз Уильям Сьюард - Страница 15

• Предыдущая
• 15/22
• Следующая

– А теперь, сынок, я хочу, чтобы ты понял – я не такой, как остальные граждане, с которыми ты можешь столкнуться. Некоторые начнут тебе впаривать, что "бабы никуда не годятся". Я же не такой. Выбирай себе одну из этих сеньорит и веди прямо в гостиницу.

Аллертон взглянул на него:

– Наверное, я сегодня пойду трахаться.

– Конечно, – ответил Ли. – Валяй. Красоты на этой свалке ты не найдешь, но вас, молодежь, это не должно оттолкнуть. Это кто – Фрэнк Хэррис17 ни разу не встречал некрасивую женщину, пока ему не стукнуло тридцать? На самом деле, это он и был… Пошли лучше в гостиницу, выпьем.

В баре сквозило. Дубовые стулья с обитыми черной кожей сиденьями. Они заказали мартини. За соседним столиком краснорожий американец в дорогом костюме из коричневого габардина говорил о какой-то сделке, в которой фигурировали двадцать тысяч акров. Напротив Ли сидел длинноносый эквадорец с красными пятнами на скулах, одетый в черный костюм европейского покроя. Он пил кофе и ел сладкие кексы.

Ли выпил несколько коктейлей. С каждой минутой ему становилось все хуже.

– Покури травы? – предложил Аллертон. – Может, пройдет?

– Хорошая мысль. Пойдем в номер.

Ли выкурил на балконе мастырку.

– Господи, как же там холодно, – сказал он, вернувшись в комнату. – "…И когда сумерки опускаются на прекрасный древний колониальный Кито, и с Анд украдкой пробирается холодный ветерок, пройдитесь по вечернему свежему воздуху и посмотрите на красивых сеньорит, что в ярких национальных костюмах сидят у стены церкви шестнадцатого века, выходящей на главную площадь…" Парня, который это написал, вышибли. Действительно, всему есть предел, даже в путеводителе…

В Тибете, должно быть, точно так же. Высоко, холодно, полно каких-то уродов, лам и яков. Молоко яка на завтрак, творог из молока яка на обед, а на ужин – як, сваренный в собственном масле. Подходящее наказание для яка, если хочешь знать мое мнение.

В ясный день от этих святых старцев воняет на десять миль, если ветер попутный. Сидят, крутят свои молитвенные колеса – мерзко. Завернулись в старые джутовые мешки, только шеи торчат, а по ним клопы ползают. Носы все сгнили, и они харкают бетелем через остатки ноздрей, точно плюющиеся кобры… Вот только не надо мне этой "Мудрости Востока".

И вот сидит такой святой старец, а сука-репортер приходит брать у него интервью. А он сидит и жует себе бетель. А потом говорит какому-нибудь своему служке: "Ступай к Святому Колодцу, принеси мне ковшик настойки опия. Я сейчас буду постигать Мудрость Востока. И вытряхни свинцовую чушку из набедренной повязки!" И вот он пьет свою настойку, и входит в легкий транс, и вступает в космический контакт – у нас это называется "откидон". Репортер говорит: "Будет ли война с Россией, махатма? Уничтожит ли коммунизм весь цивилизованный мир? Бессмертна ли душа? Существует ли Бог?"

Махатма открывает глаза, плотно сжимает губы и выхаркивает ноздрями две длинные красные струи бетеля. Они затекают ему в рот, и он снова глотает их, слизывая длинным обложенным языком. И отвечает: "А откуда я знаю, еб твою мать?". Прислужник говорит: "Вы слышали, что он сказал. Теперь валите отсюда. Свами хочет остаться наедине со своими медитациями". Ты только подумай – это и есть вся Мудрость Востока. Западный человек надеется, что существует какой-то секрет, который можно разгадать. А Восток ему отвечает: "А откуда я знаю, еб твою мать?"

В ту ночь Ли приснилось, что он в исправительной колонии. Вокруг – только высокие голые скалы. Он живет в пансионе, где никогда не бывает тепло. Он пошел прогуляться. Только вышел на перекресток грязных булыжных улиц, как его ударило холодным ветром с гор. Он затянул потуже ремень кожаной куртки, чувствуя озноб предельного отчаянья.

Ли проснулся и позвал Аллертона:

– Ты не спишь, Джин?

– Нет.

– Холодно?

– Да.

– Можно, я к тебе лягу?

– Ах-х, ну ладно уж.

Ли залез в постель к Аллертону. Его трясло от холода и ломки.

– Ты весь дергаешься, – сказал Аллертон. Ли прижался к нему, сотрясаясь в конвульсиях подростковой похоти, которая обычно охватывает при ломке.

– Господи, какие у тебя руки холодные.

Уснув, Аллертон перекатился на бок и закинул одно колено на Ли. Тот лежал очень тихо, чтобы Аллертон не проснулся и не отодвинулся.

На следующего день Ли ломало по-настоящему. Они бродили по Кито. Чем больше Ли видел в городе, тем большую тоску это на него нагоняло. Город был холмист, улицы – узки. Аллертон сошел с высокого тротуара, и его задела проезжавшая машина.

– Слава богу, что не сбила, – сказал Ли. – Еще не хватало нам здесь застрять.

Они сели в маленькой кофейне, где тусовались какие-то немецкие беженцы – разговаривали о визах, продлениях и разрешениях на работу, – и завязали беседу с человеком за соседним столиком. Человек был худ, светловолос, с костистым черепом. Ли видел, как на висках у него бьются синие жилки в холодном высокогорном солнечном свете, заливавшем слабое, изможденное лицо и стекавшем с изрезанного дубового стола на деревянный пол. Ли спросил у человека, нравится ли ему в Кито.

– Быть или не быть, вот в чем вопрос. Мне вынуждено нравиться.

Они вышли из кофейни и пошли вверх по улице к парку. От ветра и холода деревья съежились. Несколько мальчишек на лодке плавали кругами по маленькому озерцу. Ли смотрел на них, раздираемый похотью и любопытством. Он видел себя – как он лихорадочно шарит по телам, по комнатам, по чуланам, ищет чего-то, – этот кошмар возвращался к нему снова и снова. В конце поисков – пустая комната. На холодном ветру его пробило дрожью.

– Давай узнаем в кофейне, где здесь найти врача? – предложил Аллертон.

– Хорошая мысль.

Врач жил в желтой вилле в тихом переулке. Еврей, гладкое румяное лицо, хорошо говорит по-английски. Ли разыграл интермедию с дизентерией. Врач задал несколько вопросов, начал выписывать рецепт. Ли сказал:

– Лучше всего помогает настойка опия с висмутом.

Врач рассмеялся и посмотрел на Ли долгим взглядом. Наконец он сказал:

– Скажите теперь правду. – Улыбаясь, он поднял указательный палец. – У вас пристрастие к опиатам? Лучше скажите. Иначе я не смогу вам помочь.

Ли ответил:

– Да.

– Ага-а, – протянул врач, смял рецепт, который начал выписывать, и бросил в мусорную корзину. Он спросил у Ли, сколько уже длится зависимость. Покачал головой, не сводя с него глаз.

– Ах, – сказал он. – Вы такой молодой человек. Вы должны бросить эту привычку. Или потеряете всю свою жизнь. Лучше пострадать сейчас, чем потакать привычке и дальше. – И он посмотрел на Ли долгим проницательным взглядом.

"Боже мой, – подумал Ли. – С чем только тебе ни приходится мириться в этом бизнесе". Он кивнул и ответил:

– Разумеется, доктор, я и хочу остановиться. Но мне нужно немного поспать. Завтра я еду на побережья, в Манту.

Улыбаясь, врач откинулся на спинку кресла.

– Вы должны отказаться от этой привычки. – Он повторил весь свой монолог снова. Ли рассеянно кивал. Наконец, врач потянулся к блокноту рецептов: три кубика тинктуры.

В аптеке вместо тинктуры Ли дали настойку. Три кубика настойки. Меньше чайной ложки. Ничто. Ли купил пузырек антигистаминовых таблеток и проглотил сразу горсть. Кажется, немного полегчало.

На следующий день Ли с Аллертоном сели в самолет на Манту.

Отель "Континенталь" в Манте был выстроен из расщепленного бамбука и неструганных досок. В стене их номера Ли обнаружил несколько дырок от сучков и заткнул их бумагой.

– Нам же не хочется, чтобы нас депортировали с пятном на репутации, – сказал он Аллертону. – Меня немного ломает, как ты знаешь, а от этого очень хооочется. Соседи могут заметить кое-что оч-чень интересное.

• Предыдущая
• 15/22
• Следующая