Города красной ночи - Берроуз Уильям Сьюард - Страница 47

• Предыдущая
• 47/65
• Следующая

– Чем я могу вам помочь?

– Мы хотим уехать.

– Уехать? Куда конкретно?

Мальчики сбрасывают одежду.

– Туда, где голые трубадуры стреляют в сопливых бабуинов.

Они открывают огонь из пулеметов «Венус» 22-ого калибра, звук такой, словно пердит раскаленный металла. Персонал и посетители падают замертво.

Закадровый голос из динамиков: Это простые милые люди / На ней традиционный Атрумп / Много лун назад они сказали / Он предложил мне чашу Шмууна, смеси черного рома и менструальной кровью тюленя / Теперь они покажут мне церемонию Священного Дядьки / Мискта демонстрирует, как готовится poi mansu / Мы останавливаемся для осмотра традиционного Ульдерьма, который обязательно следует осмотреть перед тем, как этот молодой крестьянин сделает Булункмаш со своей невестой / Старый Англинг болен / И ничего нельзя сделать? / Консультировались с волшебником Санфразом / Бесценна каждая пядь пахотной земли / Все отходы должно сбрасывать в Юнгерн, либо в компостные ямы / Трава Френ – хорошо, от нее очень весело / Юноши кричали муку муку факи факи / Как долго это старичье сможет выдерживать напор современной технологии? / Он сказал – давным-давно, много тысяч лун тому назад на северном небе появился красный свет / Этот свет довел людей до безумия и множество погибло от ужасной чумы / Все, что осталось от древнего города Ба’адан: глиняные стены посреди песка / Умей они говорить, что за истории они бы поведали/

Да, истории длинные и удивительные. Тацит упоминал, что скифы, воинственный кочевой народ, вешали пленников, как шерифы Дикого Запада. Геродот дает впечатляющий отчет об их обычаях.

Когда умер скифский царь, пятьдесят чистокровных арабских скакунов и пятьдесят прекрасных юношей были задушены, выпотрошены и превращены в чучела. Лошадей расположили полукругом вокруг могилы, юношей посадили на лошадей, удерживаемые на месте шестом, проходящим одним концом сквозь тело лошади в землю, а другим, для лучшей осанки – через анальное отверстие юноши до верхушки его черепа…

Губительное красное зарево заливает северную половину неба, купает город Тамагис в мерцающем алом свете, свет мерцает и переливается от светло-розового до темно-пурпурного, течет, как вода, по древним извилистым улочкам, выбитым в пустынном камне, который припудрен песком – стараниями поколений шаркающих ног.

Первое, что бросается здесь в глаза – мертвая, глухая тишина запорошенных песком улиц. Но потом мы услышали звуки музыки и пение – в поле зрения появилась странная процессия. Колонну возглавляли нагие мальчики в сапогах из сгнивших шкур, кишевших червями. За ними шли кони, на которых сидели обнаженные привязанные юноши. Мальчики-падальщики скачут, ржут, встают на дыбы и пускают газы, скалясь, как лошади.

Процессия останавливается перед могилой Царя, и коней душат особыми петлями, которые нельзя расслабить. Конь встает на дыбы, выкатывает глаза, и кровь брызжет из его ноздрей… лошади невыносимо превращаются в юношей… сжимающиеся лица выплевывают лошадиные зубы, словно пули. Конь заваливается набок, судорожно бьется, отшвыривая копыта, сухожилия и шкуру, из-под которых пробивается человеческая кожа. Другой перекатывается на спину, задрав ноги кверху. Его хвост бьется меж человеческих ног, болтающихся человеческих гениталий, сверкающих шпор. Внутренности брызжут из сжимающегося живота, и мозг сочится из глазниц.

Когда они восстают из раздавленных лошадиных тел, рыжеволосые мальчики в сапогах из шкур, снятых с падали хватают их со злорадными идиотскими ухмылками. Задушены все кони и все юноши.

Настало время резни, к которой они с великой радостью приступают. Один мальчик подбадривает своих компаньонов при помощи комичного стриптиза: он обвивает свое тело лошадиными потрохами, которые спадают с него, обнажив торчащий член. Он высовывает язык и извергает семя под громогласный хохот своих друзей. Они – простые и веселые люди.

Пора за работу. Надо набить лошадей ароматическими травами и наколоть юношей на шесты, чтобы они прочно держались в седле до тех пор, пока лошади и их наездники не рассыплются в красную пыль. Юные Падальщики уносятся вдаль и исчезают в маленьких песчаных вихрях под красным небом, расцвеченным метеорами и северным сиянием.

– Йиппиайи! Йппииайоу! Призраки-всадники на небесах.

В пустынных землях прохлада каменных уборных / Увиты розами сортиры в сонный полдень летний / Мертвые листья в писсуаре / J’aime ces types vicieux qui se montrent la bite [43] / Найди себя во флоте / Ладно, бездельники, кыш на палубу / Голые мальчики болтаются повсюду в воздухе, брыкая ногами и дергаясь в воздухе в такт со сменой цветов ан их коже / Один извергает семя цвета густой сепии с запахом флотской прачечной и черной рвоты на выцветшей фиолетовой фотографии и он поражает нежным розовым цветом ракушек с гиацинтовым запахом юных эрекций 1910 молодой моряк во время эпидемии желтой лихорадки в Панаме нанялся работать в больнице он знал что рано или поздно подхватит заразу и когда началась чесотка и на лобке и на анусе появилась красная сыпь он копается в своих штанах принюхивается к запаху рвоты и дрожи лихорадки в желтой оливковой зелени темного красного дерева и черных спазмах смерти. Вспыхивают и сверкают на небе радуги в поблекших календарях… заходим на неоновую посадку в портлендский клуб «Радуга».

Когда Уилсон, глава портлендской службы безопасности, пришел в свой кабинет, помощник вручил ему бумагу:

– «Билли Селест», Военный Флот США, из 1980 года, совершил посадку и просит разрешения сойти на берег.

Уилсон посмотрел на ассистента и поднял бровь.

– Лихорадка?

– Еще какая. Даже у тараканов.

Уилсон вытянул бланк «Карантин и Репатриация».

– Это же корабль Норденхольца, так?

– Точно.

– Жалкий старикашка. Однажды он точно почувствует мой ботинок на своей тощей заднице. – Он подписал форму и швырнул ее в лоток «Исходящие».

Канун Рождества, и Тоби один в раздевалке. Старое здание МХС [44] кто-то купил, и ребят в нем осталось совсем мало. Все они перебрались в раздевалку, потому, что там теплее и душевые рядом.

Сейчас все остальные мальчики разъехались кто куда праздновать Рождество, и Тоби знает, что большинство уже не вернется назад, потому что здание надо освободить к 18 января 1924 года. Тоби читает «Машину Времени» Г. Уэллса.

В последний раз я осмотрел все, испробовал винты и, снова смазав кварцевую ось, сел в седло. Думаю, что самоубийца, который подносит револьвер к виску, испытывает такое же странное чувство, какое охватило меня, когда…

Мне показалось, что я покачнулся, испытав, будто в кошмаре, ощущение падения…

Боюсь, что не сумею передать вам своеобразных ощущений путешествия по Времени. Чтобы понять меня, их надо испытать самому. Они очень неприятны. Как будто мчишься куда-то, беспомощный, с головокружительной быстротой. Предчувствие ужасного, неизбежного падения не покидает тебя. Пока я мчался таким образом, ночи сменялись днями, подобно взмахам крыльев…

Мгновенная смена темноты и света была нестерпима для глаз… Небо окрасилось в ту удивительную синеву, приобрело тот чудесный оттенок, который появляется в ранние сумерки; метавшееся солнце превратилось в огненную полосу, дугой сверкавшую от востока до запада, а луна – в такую же полосу слабо струившегося света… Каждую минуту снег покрывал землю и сменялся яркой весенней зеленью… [45]

На газовой плите медленно тушится мясо, и Тоби время от времени помешивает его, слушая, как куранты на резиденции Армии Спасения вызванивают «Тихую ночь». Он вспоминает прошлые рождественские праздники, запах елки, сливового пудинга и маслянистый запах своей паровой машины.

• Предыдущая
• 47/65
• Следующая