Топот шахматных лошадок - Крапивин Владислав Петрович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/51
• Следующая

Сёга сразу слез под бруствер, сел там на торчащую из облицовки балку, снял полуботинки, заболтал в воде ногами. Неподалеку проносились, махая блесатящими веслами, байдарки. Вода отражала синее небо и казалась вполне чистой. Сёга оглянулся:

– Можно я окунусь?

– Там кишечные палочки, – недовольно сказал Вашек.

– Да я чуть-чуть! Нырну разок, вот и все!

– Ну, валяй, – разрешил Вашек. – Только у берега, чтобы не пришлось вылавливать…

– Ой, да я не хуже тебя плаваю! – Сёга, балансируя на балке, стряхнул с себя красные трикотажные тряпицы, остался в желтых плавках и боком, не очень-то умело плюхнулся в воду. – Ура! Совсем теплая! И ни одной палочки!..

– Болтун… – хмыкнул Вашек. И неловко спросил у Белки: – Может, мы тоже окунемся? А то припекает…

– У меня купальника нет, – досадливо сказала Белка. – Ты ныряй, если хочешь…

– Нет, я тогда тоже не буду… – Вашек запрыгнул на орудийный станок, сел верхом на длинный ствол, перебрался к самому концу. – Садись рядом.

Белка поддернула на плече ремень сумки и тоже забралась на пушку. Села боком, как всадница на известной картине из Третьяковки. Только на ней была, конечно, не длинная юбка-амазонка, а шотландская юбочка выше колен, недавно покусанных крапивой. Покрытый оспинками чугун оказался теплым, как домашняя печка. Это уютное тепло не соответствовало грозному назначению орудия. Белка погладила пушку, будто добрую собаку.

Сёга, незагорелый и костлявый, бултыхался, поднимал тощими руками брызги и, кажется, даже плавал – метров пять от берега и обратно. Вашек следил за ним неотрывно. Он сидел к Белке спиной, она видела его блестящее под солнцем плечо с полосатой лямкой майки, щеку, и прикрывшие ухо льняные пряди с загнутыми внутрь концами. Вашек вдруг шевельнул плечом, словно Белкин взгляд защекотал его. Она отчаянно смутилась и сказала первое, что пришло в голову:

– Может, пора ему вылезать? Не простыл бы…

– Сёга, давай на сушу! – обрадованно закричал Вашек. – А то всех лягушек распугаешь!

– У тебя то палочки, то лягушки. Может, еще крокодила обнаружишь? – фыркая, отозвался Сёга. Но спорить не стал. Выбрался, прихватил с балки свое имущество, поднялся к пушкам. Сел у соседнего лафета. Зябко взял себя растопыренными пальцами за колючие плечи.

– У меня в сумке есть косынка. Вытрись ей, как полотенцем, – быстро сказала Белка.

– Вот еще, так обсохну… Или ладно, давай, – вздрогнув, откликнулся Сёга.

Белка бросила ему лёгкий пестрый платок. Потом охнула:

– У меня же в сумке аппарат! Совсем забыла!

Уходя из дома, она прихватила маленькую фотокамеру и ни разу потом не вспомнила.

Вашек вытянул шею:

– Покажи… Ух ты, цифровая. Можно снимки сразу загонять в компьютер, да?

– Можно… А можно печатать на цветном принтере. Только у нас его, конечно, нет, это же сколько денег надо… А камеру подарил один родственник, когда приезжал из Канады.

Сказать, что сама была в Канаде и что камеру дядя Валентайн подарил ей там, перед отъездом, Белка постеснялась. Еще подумает Вашек: у какая "новая русская"!

– Давайте, я вас пощелкаю!

И она «пощелкала» Вашека и Сёгу (он успел одеться) верхом на пушке. Сёга специально для этого скрутил жгутом и по-пиратски повязал вокруг мокрых волос влажную Белкину косынку. Потом он снял брата и Белку – рядышком и по отдельности. И наконец Белка пристроила камеру на пушечном колесе, а все трое уселись вместе на соседнем орудии, и аппарат послушно сделал автоматический снимок.

Прикрывая собой камеру от солнца и стукаясь головами, Вашек, Сёга и Белка разглядывали на маленьком дисплее готовые кадры.

Белка пообещала:

– Я их вам сегодня же скачаю… Ой, а у вас есть интернет?

– Есть, кабельный. Папе без него нельзя… – сказал Вашек, словно оправдываясь.

– Папа через него хирургические новости по всему миру собирает, – объяснил Сёга слегка горделиво.

– Вот и хорошо… А на обратном пути тоже поснимаем! Там такие интересные места!..

Вашек слегка насупился:

– Там не получится…

– Почему?! – не поверила Белка. Показалось даже, что Вашек вдруг закапризничал.

– Ну, так… То есть мы-то получимся, и все люди получатся, а все что вокруг и сзади будет как в тумане…

– Но почему? – опять сказала Белка.

Вашек виновато поморщился:

– Я же говорил: такие свойства векторного треугольника… Снимки получаются, если только их делают старыми аппаратами. Знаешь, были такие, раздвигались гармошкой и снимали на стеклянные пластинки…

– Где такой теперь достанешь… – огорчилась Белка.

Сёга (опять с лошадками в кулаках) сунулся вперед:

– У Валерия Эдуардовича есть. Он целый альбом наснимал.

– Та-а. Только не всем показывает. Тюпа видел и говорит, что там полно всяких странностей… Это фокусничает четвертая сторона.

– Что за сторона? – сказала Белка, ощутив легкое раздражение. Потому что досадно, когда столько непонятного.

– Четвертая сторона треугольника, – веско сообщил Вашек.

– Такой не бывает, – тем же тоном отозвалась Белка.

Вашек развел руками: я, мол, ни при чем.

– В простых треугольниках не бывает, а в этом, говорят, есть… Будто бы еще один вектор лег поверх одного из трех. Кажется, поверх меридианного. Ну, и диктует свои правила. У обычных треугольников все законы давно изучены, а когда он с четырьмя сторонами, как тут быть?

– Евклид мозги вывихнул бы, – вставил Сёга (в самом деле начитанный ребенок!).

– Ты же сама видела: вчера сторона площади, где магазины, была одна, а сегодня совсем другая, музыкальный забор этот… – напомнил Вашек. – Фокусы четвертой стороны… Тюпа про все это объяснял, но я почти совсем не врубился. Да и никто…

– Я врубился, – горделиво сообщил Сёга. – Только… потом все в голове перепуталось.

– Да что за Тюпа?! – взмолилась наконец Белка. – Вы все «Тюпа», «Тюпа», а кто он такой?

Вашек почему-то улыбнулся, глядя вдаль, словно хотел сказать: "У-у! Тюпа – это да!" Но тут же малость увял. Проговорил скучновато:

– Это… В общем, это у него такое прозвище. А лет ему столько же, сколько нам… Он недавно учился со мной в одном классе.

Итак, Иннокентий Пятёркин…

Казалось бы, ученик с такой фамилией обречен быть отличником. Но природа любит странности (выражаясь по-научному – парадоксы). И потому Кеша с первого класса был… ну, не то чтобы двоечником, а где-то около того. На второй год его не оставляли, но «перетаскивали» из класса в класс еле-еле. Первая Кешина учительница жалостно говорила:

– Не Пятёркин ты, а Троечкин с минусом…

Поэтому первое прозвище у него было Минус.

Оно, однако, не прижилось. Минус – он же длинный, тонкий, а Кеша отличался, мешковатостью и неуклюжестью. Этакая несимпатичная личность с пухлыми щеками и редкими белобрысыми прядками, словно приклеенными к потной голове. К тому же, был он трусоват: когда обижали, случалось, пускал слезы, а если вынуждали к драке, нелепо махал руками, а потом закрывал лицо и съеживался. Теперь не вспомнить, кто и когда впервые назвал его Тюпой, но прозвище приклеилось намертво. Было оно подходящее, потому что такое же нелепое, как сам Кеша Пятёркин.

Как уже ясно, главными отметками Тюпы были троечки с густым гарниром из двоек. Читал он, правда хорошо, быстро, но стихи запоминал слабо, изложения и сочинения писал глупые (так, по крайней мере считалось) и с ошибками. Когда вызывали к доске, мямлил или нес всякую чушь, если даже знал урок. Например, высказался однажды, что на древние мифы про богов и титанов оказала влияние космическая энергия. Все сразу: "Гы-ы! Ха-ха-ха! Тюпа-космонавт!.." И, разумеется: "Садись, Пятёркин, три с минусом… Учить надо, а не фантастику молоть".

Второе прозвище – Умник – появилось позднее, в шестом классе. Благодаря классной руководительнице Римме Климентьевне.

"Римушка" преподавала математику (причем, по какой-то своей, "прогрессивно-опережающей" программе). Была она не то чтобы злая, но крикливая и нервная. И не терпела спорщиков. Тюпа же, когда пытался доказать теорему про подобие треугольников, сперва сбился, а потом – в ответ на ехидные замечания Римушки – вдруг надулся, покраснел и пробубнил, что теорема глупая, поскольку в природе одинаковых по форме треугольников не бывает вообще.

• Предыдущая
• 16/51
• Следующая