Звезды под дождем - Крапивин Владислав Петрович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/8
• Следующая

– Виноват!.. – Он сказал это очень торопливо, раньше, чем успел обернуться. А обернувшись, увидел мальчика.

Мальчик прижимал к ушибленному колену ладонь.

Целую секунду лицо Мастера было растерянным и добрым. Потом Мастер нахмурился:

– Ну вот… Вроде, не тесно, мог бы и подальше стать. Зашиб?.. Экий же ты мокрый!

Под сердитостью он хотел скрыть испуг за мальчика и, может быть, смущение от того, что так поспешно бросил свое "виноват". Ведь перед мальчишками не принято извиняться.

– Не тому, кому надо, попало, – излишне весело проговорил Шахматист. – Не разглядели, Виктор Семенович.

Мальчик разогнулся.

– Я сам виноват… Стою тут… – сказал он, глядя в лицо Мастеру. И в этом взгляде уже была невысказанная просьба.

– Ладно… Сам…

– Правда сам… – почти жалобно повторил мальчик. – Я задумался.

– Задумчивость в трамвае – свойство натуры глубокой и поэтической, – произнес Шахматист уже без улыбки. Наоборот, подчеркнуто серьезно. – А нога заживет… Ну, и как дальше развивались события, Виктор Семенович? Вы остановились на шланге…

– Дяденька, послушайте, – негромко и быстро сказал мальчик, – давайте я вам на зонте нарисую созвездия. Как в планетарии. Развернете зонт – и сразу видно, где какое созвездие, если даже на небе тучи. Или днем. Только надо направить ручку зонта на то место в небе, где Полярная звезда, а потом повернуть… – Он говорил теперь все сразу, не дожидаясь вопросов, чувствуя, что надо первыми же словами объяснить свое желание.

Ведь он дарит людям созвездия!

Мальчик нарочно говорил теперь не "звезды", а созвездия". Это избавляло его от лишних объяснений. Сразу было ясно. что речь идет о небе. И, боясь, что не дослушают, он торопился, глотая слова, повторял их и

снова торопился объяснить все скорее и понятнее.

И вдруг умолк. Он внезапно понял, что сказал все. И его не перебили. Он молчал и растерянно ждал ответа.

– Дела-а, – сказал Мастер. – Ты это сам, что ли, изобрел?

– Ну да… А что? Это легко… Зато будут звезды. – Последние слова мальчик произнес упавшим голосом. Он подумал, что Мастер сейчас тоже спросит: "А зачем?" И, опустив глаза, стал смотреть на его забрызганные тупоносые сапоги.

– Любопытно, – проговорил Шахматист.

Мастер подумал и спросил:

– Это, практически, выходит что-то вроде небесной схемы?

– Ну да, вроде карты! – обрадовался мальчик. – Только лучше. Как походный планетарий. И можно узнать, где какое созвездие в небе, будто увидеть его сквозь тучи…

– Постой, постой. – Мастер сильно потер подбородок желтым от курева пальцем. – Что-то не совсем понятно. Вообще-то понятно, да не совсем… Про Полярную звезду, например. Это как тут разобраться?

– Виктор Семенович, я так понимаю, – вмешался Шахматист, и очки его оживленно заблестели. – Оригинально придумано, хотя принцип довольно простой: небесный свод мысленно делится на двадцать четыре части. В сутках, как известно, двадцать четыре часа…

– Это-то известно… – усмехнулся Мастер.

– Значит, продолжал Шахматист, – за это время небо над нами делает полный оборот. Так?

– Так! – радостно откликнулся мальчик. – Я это и хотел…

– Подожди. Значит, и зонт с созвездиями надо поворачивать над головой в зависимости от времени. Только надо заранее рассчитать…

– Я рассчитал, честное слово! – Мальчик теперь с надеждой глядел на оживленного Шахматиста. – Я проверял. И по карте, и по небу… Все будет правильно. Я же все объясню. И как Полярную звезду находить для начала…

– Нет, это действительно любопытно, – снова сказал Шахматист.

– Да… А не любопытно тебе, что моя Марья Павловна скажет, когда увидит такое дело?

– А, ну что вы, Виктор Семенович! Что она скажет… Ей понравится. – И Шахматист, потеряв на секунду солидность, подмигнул мальчику.

Мастер этого не видел. Он держал перед собой на ладонях зонт, поворачивал его, разглядывал и все еще не решался. Словно этот зонтик был живой и хозяин боялся, что мальчик его обидит.

– Чем рисовать-то будешь?

– Мелом. Не бойтесь, я осторожно.

– Ну, и как ты это планируешь? – спросил Мастер. – Все звезды до единой отмечать?

– Ну что вы! Все разве запомнишь! Я только самые крупные, чтобы отметить созвездия.

– Тогда уж и названия пиши, – вздохнул Мастер. – А то какой прок? Я, кроме Большой Медведицы, отродясь ни одного созвездия не знал. Даже Малую Медведицу… Напишешь?

– Есть написать названия! – весело отчеканил мальчик.

Он уже шарил в намокшем кармане, нащупывая мел.

– Дела-а, – снова протянул Мастер и неожиданно улыбнулся, приоткрыв крупные желтые зубы. – Пойдет Марья Павловна на рынок, заглядится на какого-нибудь там Сириуса и, практически, в лужу носом. Будет история. Ну, ладно, рисуй. Ехать нам далеко. – И он открыл зонт.

Зонт был не черный.

Он казался черным при неярком свете лампочки, свернутый и намокший. А теперь все увидели, что он коричневый, с серыми зубцами.

Разве бывает коричневое небо с серыми зубцами?

Мальчик молча сунул в карман мелок.

– Тьфу ты, будь она неладна! – Мастер стукнул открытым зонтом о затоптанный мокрыми подошвами пол. – Ручки, понимаешь, одинаковые, – объяснил он Шахматисту. – Который раз путаем. Это Клавдии зонт, нашей нормировщицы.

– Жаль, – сказал Шахматист…

Устало дребезжал трамвай. Сонно мигала на площадке желтая лампочка.

Дремали в вагоне редкие пассажиры. И только дождь за окнами плескался весело и неутомимо.

Трамвай номер семь шел от Городка Металлургов к центру. Долгое время никто не входил в вагон, ехали только те, кто сел на первой остановке.

Потом появился малыш. В коротеньком пальтишке, в резиновых сапогах. Широкие голенища хлопали малыша по ногам: сапоги были слишком большие.

"Мамкины", – подумал мальчик.

Малыш забрался на переднюю площадку. В одной руке он держал бидон для молока, другой тащил за собою открытый зонт.

Маленький зеленый бидон вел себя спокойно. Только один раз он зацепился дном за ступеньку и недовольно звякнул крышкой, но это было не страшно: крышка держалась на тесемке и нигде никогда не могла потеряться отдельно от своей посудины.

А тяжелый зонт сопротивлялся. Он широко растопырил прутья с натянутым черным полотном и не хотел пролезать в дверь. И разве мог малыш справиться с ним – таким большим и упрямым – одной рукой?

Трамвай тронулся. Малыш вздрогнул от толчка. Потом рассердился и дернул зонт изо всех сил.

– Сломаешь, – сказал мальчик. – Ну что ты делаешь, в самом деле…

Он шагнул на площадку и перехватил ручку зонта.

– Закрыть же надо. – И закрыл. Зонт съежился и стал послушным.

Малыш глянул из-под сломанного козырька старой школьной фуражки, виновато моргнул и объяснил:

– Он туго закрывается.

– "Туго"… Посылают таких козявок на ночь глядя куда-то!.. Зачем едешь? – строго спросил мальчик. Рядом с этим первоклассником, а может быть, даже дошколенком он был сейчас большим и сильным.

– За сметаной, – робко сказал малыш и снова поднял глаза.

Испуганные и широко открытые, они казались в тени козырька очень темными и большими. Малыш не знал: может быть, нельзя ему вечером, да еще под дождем, ездить в дежурный магазин за сметаной, и, может быть, этот большой хмурый мальчишка имеет полное право его допрашивать. Вот возьмет и скажет сейчас: "А ну пойдем, разберемся в милиции!" Или еще что-нибудь страшное скажет…

– Хочешь, я нарисую на твоем зонте ночные звезды? – сказал мальчик.

Он и сам не понимал, зачем это надо. Ведь малыш не знает, как движутся звезды. Но слова сорвались сами по себе, неожиданно. Наверно, они сидели на кончике языка и готовы были спрыгнуть при виде любого подходящего зонтика.

Глаза малыша стали еще темнее и шире.

– Ночные звезды? – переспросил малыш и сдвинул коротенькие брови.

– Ну да, звезды, – повторил мальчик и подумал, что сейчас нарисует созвездия малышу. Может быть, хоть здесь повезет.

• Предыдущая
• 5/8
• Следующая