Бесконечная свобода - Холдеман Джо - Страница 15

• Предыдущая
• 15/56
• Следующая

Мы не говорили об этом ни слова, пока не покинули здание.

— Проклятье. Мы должны были догадаться об этом и опередить их.

— Должны были, — согласилась Мэригей. — А теперь мы должны вернуться обратно и объясняться с такими людьми, как Макс.

— Да, но тельцианина убьет не Макс, и не такой, как он. Это будет кто-нибудь, уверенный, что он покончил с войной. А однажды окажется, что это не так.

— Кто-то вроде тебя?

— Мне так не кажется. Черт возьми, я не покончил с войной. Билл утверждает, что именно поэтому я и убегаю.

— Давай не будем думать о детях. — Она обняла меня за талию и довольно сильно толкнула бедром. — Давай, вернемся в гостиницу и активно не будем думать о них.

После приятного перерыва, во время которого мы не думали вообще ни о чем, оставшиеся полдня мы потратили на посещение магазинов. Покупки мы делали как для себя, так и для друзей и соседей. Никто в Пакстоне не имел больших денег; наша экономика в основном базировалась на обмене, а каждый взрослый ежемесячно получал из Центруса чек на небольшую сумму. Это очень походило на универсальное пособие, которое нам выплачивали, когда мы в последний раз были на Земле.

Эта форма денежного обращения хорошо годилась для Среднего Пальца, так как здесь никто не стремился к роскоши. На Земле люди были почти одинаково бедны, но их окружали постоянные напоминания о недосягаемом богатстве. Здесь же все вели примерно одинаковую простую жизнь.

То и дело заглядывая в список, мы катили тележку по мощеному тротуару. Нам пришлось сделать с полдюжины остановок. Травы, струны для гитары, тростниковые язычки для кларнета, наждачная бумага и лак, кристаллы памяти, набор красок, килограмм марихуаны (Дориан любил ее, но у него была аллергия на растущие в наших местах разновидности конопли). Потом мы пили чай в кафе на тротуаре и разглядывали проходивших мимо людей. В том, чтобы смотреть на множество незнакомых лиц, была своя прелесть.

— Интересно, как все это будет выглядеть, когда мы вернемся?

— Даже не могу себе представить, — отозвался я, — ничего, кроме античных руин. Ты возвращаешься по истечении сорока тысячелетий человеческой истории и что видишь? Полагаю, что там даже не будет городов.

— Не знаю. Давай, постараемся запомнить, как все это выглядит.

На улице перед нами один автомобиль въехал в зад другому. Обоими управляли Человеки; они вышли и молча осмотрели повреждение, которое оказалось совсем небольшим: просто вмятина в бампере. Они кивнули друг другу и возвратились на места.

— Ты думаешь, что это был несчастный случай? — поинтересовалась Мэригей.

— Что? О… Пожалуй, нет. Скорее всего — срежиссированный урок на тему «Как приятно нам жить на свете». Насколько хорошо Человек ладит сам с собой. Случайное происшествие такого рода прямо перед нами маловероятно: слишком уж маленькое здесь было движение.

Затем мы еще с час развлекались услугами массажистки и массажиста, после чего сели в автобус, идущий в Пакстон.

По возвращении я совершил набег на библиотеку, чтобы выяснить, что мы делали сорок тысяч лет назад. Оказалось, что «нас» тогда просто-напросто не было — Землю населяли немногочисленные поздние неандертальцы. Они умели высекать огонь при помощи кремня и делать несложные каменные инструменты. Никаких сведений о языке или искусстве, не считая примитивных петроглифов, обнаруженных в Австралии.

А что, если Человеки разовьют у себя свойства, столь же глубокие и важные, как язык и искусство? Они будут способны разделить их с нами лишь в той же степени, в которой мы можем «разговаривать» с собаками, или снисходительно восхищаемся каракулями, «нарисованными» пятерней шимпанзе?

Мне казалось, что возможен лишь один из двух исходов: исчезновение расы или ее реальное полное изменение. Но и в том и в другом случае мы, сто пятьдесят беглецов, окажемся в полном одиночестве. Нам придется либо восстанавливать расу, либо доживать свой век в качестве бесполезного атавистического придатка.

Я намеревался держать это умозаключение при себе. Как будто никто другой до этого не додумался бы. И первым публично, или, по крайней мере, наполовину публично, об этом заговорил Альдо Вердер-Симс.

— Мы будем казаться им столь же чужими, как тельциане кажутся нам, — заявил Альдо, — если, конечно, они смогут прожить сорок тысяч лет, в чем я лично сомневаюсь.

В первом разосланном нами информационном письме говорилось о «дискуссионной группе», но на самом деле это был коллектив, состоявший из тех людей, в которых мы с Мэригей видели наиболее активных участников проекта и, вероятно, руководителей полета. Рано или поздно в нашей среде должно было возникнуть какое-нибудь подобие демократического процесса.

Помимо нас, в группу входили Кэт с Альдо, Чарли с Дианой и Эми с Терезой. Имелся также и переменный состав: Макс Вестон (несмотря на его неисправимую ксенофобию), наша дочь Сара, Лар По, Мухаммед Тен и одна или две из его жен.

По был спорщиком, причем всегда возражал присущим ему одному вежливым способом. Стоило лишь высказать мнение, а потом одно удовольствие было наблюдать, как его мозговые клетки начинают включаться в работу.

— Ты исходишь из постулата о непрерывном изменении, — сказал он Альдо, — но на самом деле Человек утверждает, что он совершенен и не имеет никакой потребности в эволюции. Он вполне может запретить себе всякое развитие даже на сорок тысяч лет.

— Но как же люди? — спросил Альдо. По щелкнул пальцем в воздухе, как будто сбивал нашу расу с доски.

— Я не думаю, что мы переживем две тысячи поколений. Скорее всего мы выступим против Человека и тельциан и будем уничтожены.

Мы сидели, как обычно, в нашей кухне-столовой. Эми и Тереза принесли два больших кувшина сладкого ежевичного вина, крепленого самогоном, и обсуждение пошло несколько живее, чем обычно.

— Вы оба недооцениваете человечество, — сказала Кэт. — Вероятнее всего, что Человек и тельциане застынут на одной ступени развития, а люди продолжат эволюцию независимо от них. Когда мы вернемся назад, то, может быть, сможем узнать только Человека. А наши собственные потомки превратятся во что-нибудь, недоступное пониманию.

— Все это неоправданный оптимизм, — заявила Мэригей. — Не можем ли мы вернуться к плану?

Сара, основываясь на наших с Мэригей набросках, начертила на большом листе бумаги аккуратную схему, в которой учитывалось все, что было необходимо сделать с этого дня до отлета. По крайней мере аккуратной она вышла из-под ее рук. В течение первого же часа собрания присутствовавшие внимательно изучили ее и всю исчеркали своими замечаниями и предложениями. Затем появились Ларсоны со своими кувшинами, и собрание утратило деловой характер, начались разговоры на общие темы. Но нам все равно было необходимо доработать план, чтобы составить твердый график подготовки к полету.

Вообще-то его следовало рассматривать как два разных графика, связанных между собой. Действительно, имелась непреодолимая граница, разделяющая деятельность до получения одобрения нашего плана и после его одобрения. На ближайшие девять месяцев мы были ограничены двумя полетами челнока в неделю, причем каждый второй из них следовало зарезервировать для доставки топлива — тонны воды и двух килограммов антивещества. Эти два килограмма, вместе с аппаратурой для предохранения антиматерии от аннигиляции, составляли половину полезного груза челнока.

После получения одобрения плана с Земли мы могли рассчитывать на почти ежедневные полеты. Тогда один из челноков будет загружаться на земле, а второй — разгружаться на орбите. Мы могли как следует использовать время «до» для приведения в порядок экологии корабля и отладки систем управления, но не могли настаивать на том, чтобы поднять на орбиту значительную часть оборудования, а также людей, помимо команды, которая устраивала плантации и рыбоводные садки, и троих инженеров, ползавших от носа до кормы, проверяя «системы» (такие, как туалеты и запоры на дверях) и устраняя неполадки, в тех случаях, если под рукой оказывались запасные части.

• Предыдущая
• 15/56
• Следующая