Бесконечная свобода - Холдеман Джо - Страница 26

• Предыдущая
• 26/56
• Следующая

Исходя из сложившегося положения, мы действовали как можно быстрее, стараясь при этом лишь избегать упущений и обходиться без нарушения законов. К счастью, среди тех, кто решил остаться дома, не оказалось никого из наших выборных, так что немногочисленная бюрократия не пострадала. А за эти две недели нам, похоже, предстояло принять больше решений, чем в будущем, на борту корабля, за пару лет.

Но это было не просто поселение, но и космический корабль, и капитан его обладал особыми полномочиями, большими, чем у мэра и даже у совета. На должность капитана были выдвинуты я, Мэригей и Анита Шидховска, которая вместе со мной участвовала в кампании на Сад-138. Анита отказалась в нашу пользу, а я отказался в пользу Мэригей. Никто против этого не возражал. И Анита и я были избраны в совет. В него вошли также Ченс Дилейни, Стивен Функ и Мухаммед Тен. Называлось также имя Дианы Алсевер-Мур, но она сняла свою кандидатуру, заявив, что она единственный врач на корабле и у нее вряд ли найдется время для развлечений.

Только на то, чтобы доставить всех на борт корабля, потребовалось двадцать дней. Наблюдая за тем, как челноки в последний раз отчаливали от «Машины времени», я задумался, пришел ли кому-нибудь, кроме меня, в голову старомодный даже в дни моей юности образ большого пассажирского судна, отваливающего от высокого пирса и выходящего из безопасной гавани в неизведанную океанскую даль.

Предполагалось, что последний челнок доставит на борт наших детей. Но одного из них не хватало. Сара подплыла к нам и без слов вручила мне листок бумаги.

«Я люблю вас, но никогда не намеревался идти с вами. Сара уговорила меня притвориться, будто я решился на это, чтобы мы прекратили пустую трату времени на препирательства. Это было нечестно, но, я думаю, следует согласиться, что это оказалось наилучшим выходом.

Я в Центрусе. Не пытайтесь найти меня.

Если бы я не был лоялен к вам, то я мог бы прекратить все в тот же день, когда мы высадили вас у полицейского участка. Но, полагаю, что все мы должны сходить с ума по-своему.

Желаю счастливо провести сорок тысяч лет.

С любовью, Билл».

Кровь отлила от лица Мэригей. Я вручил ей письмо, но она, конечно, еще раньше поняла, что в нем было написано.

Я чувствовал потерю, но также и странное облегчение. К тому же это не оказалось для меня полной неожиданностью: видимо, на уровне подсознания я знал, что что-то идет не так.

Вероятно, у Мэригей тоже было подобное ощущение. Она взглянула на записку, а затем засунула ее под другие бумаги в планшет, который носила на поясе, откашлялась и заговорила со вновь прибывшими. Ее голос почти не дрожал.

— Сейчас вам отведены вот эти каюты. Если кому-нибудь что-то не по вкусу, то потом можно будет поменяться. Но сейчас сложите туда ваши вещи и приходите в зал собраний. Кто-нибудь ощущает симптомы космической болезни?

Руку поднял лишь один крупный мужчина, чья кожа уже обрела зеленоватый оттенок.

— Я провожу вас к доктору, — предложил я. — У нее есть кое-что получше, чем пилюли. — На самом деле я просто хотел отвести его в клинику — так мы называли медицинский отсек — прежде, чем он начнет блевать.

На корабле имелось десять каналов связи, и Мэригей предоставила каждому по десять минут для последних прощаний. Мало кто использовал это время полностью. Через час с небольшим все сошлись в зале собраний перед экраном, на котором была видна Мэригей в капитанском кресле. Каждый из ста сорока восьми человек пытался поудобнее «улечься» на «полу» (в невесомости оба этих понятия, естественно, были условными) перед экраном.

Мэригей смотрела на нас с экрана, держа палец на вмонтированной в пульт красной кнопке.

— Все готовы? — спросила она.

Толпа нестройно закричала: «Да», и с почти военной точностью наше путешествие началось. (Я спросил себя, сколько народу знало или хотя бы догадывалось, что к красной кнопке не был присоединен ни один провод Это была всего лишь шутка инженера. Корабль должен был двинуться в путь, руководствуясь заложенной программой, а его электронный мозг определял время старта с точностью до миллионной доли секунды.)

Ускорение нарастало очень медленно. Я плыл примерно в футе над полом, затем медленно опустился на пол и еще секунд через десять-двенадцать обрел небольшой вес. Послышался негромкий гул, которому предстояло являться фоном наших жизней в течение десяти лет: крохотное проявление той невообразимо могучей силы, которая вышвырнет нас прочь из галактики.

Я поднялся и сразу же упал. Такое происходило со многими людьми, пробывшими несколько дней, а тем более недель в невесомости. Сара взяла меня за руку, и мы, смеясь, неуверенно встали рядом. Потом я осторожно присел и снова встал, преодолев боль в протестовавших против непривычной нагрузки мышцах и суставах.

Вокруг около сотни людей осторожно переступали с ноги на ногу. Остальные сидели или лежали, у некоторых можно было заметить признаки беспокойства или даже паники.

Их предупредили, каких ощущений следует ожидать, сообщили, что на первых порах даже дыхание потребует некоторых усилий. Те из нас, кому пришлось в течение последних месяцев мотаться на орбиту и с орбиты, успели привыкнуть к этому. Но то, о чем вам рассказали и что вы ощущаете на деле, всегда сильно разнится.

Мэригей переключила изображение на панораму планеты. Сначала она просто вращалась под нами: несколько тонких облачков на фоне неровного белого снежного покрова. Люди оживленно заговорили между собой, послышались сочувственные вздохи.

Но уже спустя несколько минут, когда наше движение стало заметным, разговоры прекратились. Люди молча сидели и смотрели на экран, погрузившись в свои мысли; возможно, это была какая-то разновидность гипнотического транса.

Вот на краю экрана появился один изогнутый горизонт, а затем, на противоположной стороне, другой. Они неуклонно сближались, и спустя пятнадцать-двадцать минут планета обратилась в большой шар и продолжала уменьшаться.

Мэригей, пошатываясь, спустилась по лестнице и села рядом со мной.

— Прощай, прощай, — шептала она, и я повторял это слово вслед за нею. Но, думаю, что, говоря это, она прощалась прежде всего с нашим сыном. А я же прощался с планетой и со временем.

По мере того как планета уменьшалась, удаляясь, я чувствовал некое странное прозрение, порожденное наукой и математикой. Я знал, что пройдет месяц — 34,7 дня — прежде чем мы разгонимся до одной десятой скорости света и официально вступим в царство теории относительности. И пройдут еще месяцы до того, как релятивистские эффекты станут заметны при взгляде на звезды.

Но на самом деле мы уже вступили в это царство. Огромная сила, которая заставила палубу судна обратиться в пол, уже изгибала пространство и время. Правда, наши разумы и тела не были достаточно тонко организованы для того, чтобы непосредственно ощутить это. Но ускорение уже медленно уносило нас прочь от мирской иллюзии, которую мы именовали действительностью.

Большая часть вещества и энергии во вселенной, благодаря своим огромным массам или скоростям, живет в царстве теории относительности. Мы должны были вскоре присоединиться к этому обществу.

Изображение Среднего Пальца находилось в центре экрана еще около двух дней, постепенно уменьшаясь Затем оно превратилось в яркую звезду, вскоре исчезнувшую в ярком сиянии Мицара. Но уже к концу первого дня, чтобы глядеть на светило, нам даже не требовались светофильтры: Мицар был лишь самой яркой из звезд на небе, и только.

Люди постепенно приступали к своим делам. Они знали, что многие из их занятий были надуманными — корабль при необходимости мог вести полет самостоятельно. Даже уход за сельскохозяйственными культурами, входившими в систему жизнеобеспечения, в основном контролировался его электронным мозгом.

Порой я испытывал беспокойство от того, что корабль был разумным и обладал самосознанием. Он мог сильно упростить свое существование, отказавшись от поддержания жизни своих пассажиров.

• Предыдущая
• 26/56
• Следующая