В футбольном зазеркалье - Кузьмин Николай Павлович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/89
• Следующая

Тем временем Иван Степанович, призывая к вниманию, громко хлопнул в ладоши и объявил:

– На сегодня все. Завтра в десять к автобусу. Кашлянув, Скачков поднял руку и попросил:

– Рановато в десять. В одиннадцать бы…

– Хорошо, в одиннадцать, – согласился Иван Степанович. – Все слышали? Попрошу без опозданий. Ждать никого не будем.

Как всякий футболист, Скачков был редким гостем в своей семье. Команда отпускалась по домам только после матчей, остальные дни ребята находились на тренировочной базе, вдали от города, от всех соблазнов, – режим.

Сыграв в Тбилиси, команда прилетела наконец домой, открывать сезон в родном городе, но тренер, угнетенный плохим началом и много думавший о первом матче на своем поле, объявил строгий режим и прямо из аэропорта увез всех на загородную базу. Исключения не было сделано даже ветеранам. С домашними ребята поговорили с базы по телефону, увидеться им удалось лишь вчера, на стадионе, на встрече дублирующих составов. После игры дублеров отпустили по домам, а игроки основного состава сели в автобус. Дождавшись отправления, Клавдия показала Скачкову два скрещенных пальца – давнишний условный знак о встрече. Скачков, прильнув лицом к стеклу, помахал ей рукой.

…Пустынным проходным двором, минуя арку, гулкую, высокую, Скачков шагал домой и торопился. Роса блестела на крышах темных запертых коробок гаражей. На детской площадке, не разглядев под ногами песка, Скачков увяз, запнулся и подобрал поломанный игрушечный грузовичок.

– Ах вы, люди-человеки, – проговорил он и, вытаскивая осторожно ноги, выбрался к покосившемуся «грибку», положил игрушку на скамейку.

Поверх деревьев отыскал он окна своей квартиры. Свет горел почему-то на кухне: конечно, Софья Казимировна, тетка Клавдии, коротает вечер за пасьянсом. «А Клавдия? – подумал он. – Может быть, еще со стадиона не вернулась?»

Скачков быстро вошел в подъезд, из руки в руку перекинул тяжелую сумку и тронул кнопку лифта.

Поднимаясь, Скачков обнаружил, что ключа от квартиры нет. После игры он так и не помылся, наспех переоделся в тренировочный костюм, набросил сверху плащ. «Помоюсь дома», – решил он, торопясь уйти из раздевалки. В бассейне остался плескаться один Комов и, видимо, не вылезал до тех пор, пока не разошлась вся команда, кроме Сухова. Федор его, конечно, обязательно дождется.

Дверь Скачкову открыла Клавдия, и он удивился:

– О, ты дома?

Клавдия встретила его в домашнем выцветшем халатике, с чалмой из полотенца на голове.

– Ты что так долго, Геш? Я уж решила, что вас опять не отпустили.

– Да так… – Поставив сумку и отодвинув ее ногой к стене, Скачков стал снимать плащ.

– Разувайся, – приказала Клавдия, с недоумением оглядывая мужа. – Чего-то в кедах, не помылся, не оделся… Ты что, в таком виде и по городу шел?

– Да там у нас… – Скачков поморщился. – Ерунда всякая.

Клавдия понимающе покачала головой:

– Поцапались?

– Вроде.

В одних носках он прошел в комнату и с удовольствием огляделся: чисто, тихо.

– А Маришка где?

– Анна Степановна была, взяла к себе. Я обещала, что мы за ней зайдем.

Мать Скачкова жила в старом железнодорожном поселке и время от времени забирала к себе внучку.

Клавдия не уходила, старалась поймать его взгляд, и Скачков догадался, что она видела его сегодняшний промах с Полетаевым, понимала, что с ним происходит. Она еще не знала, что в Тбилиси его пришлось заменить!..

– Ну, как тебе игрушка сегодня? – спросил он, стараясь говорить небрежно.

Вместо ответа Клавдия уклончиво пожала плечами.

Перед диваном с множеством разноцветных, искусно разложенных подушечек Геннадий стоял в сомнении. Всякий раз, попадая домой, он вынужден был осваиваться, как в гостях. Жалко было нарушать уютную мозаику подушечек, однако усталость пересилила – он сгреб их кучей в изголовье и лег, разбросив ноющие ноги.

Вытягиваясь, он пробормотал жене:

– Ты там валяй, занимайся… Я полежу… Что-то я сегодня… совсем… Присев на краешек дивана, Клавдия опустила руку на шершавый лоб мужа, слегка поворошила его жесткие, невымытые волосы.

– Ванна сейчас занята, подожди немного. – Потом спросила: – Переживаешь, да?

Все же она знала его, как никто другой.

Вздохнув, Скачков повернулся на бок, взял руку Клавдии и положил себе под щеку.

– Как там, на трибуне? – спросил он. – Наверное, хоронят? Болельщики, он знал, народ свирепый и не прощают ни одной ошибки.

– Да в общем-то… – замялась Клавдия, – немного есть.

Он лежал с закрытыми глазами. Клавдия не отнимала руки.

– А играли прилично, – похвалила она. – Мне понравилось. Не то что раньше. И, знаешь, в дубле у вас приличные ребята! Белецкий, Соломин… Валерка Турбин. Вчера как играли… Прямо кино!

Слушая, он расслаблял ноги, спину, давал отдых мышцам живота и плеч. После такой игры он испытывал одну огромную усталость, хотелось позабыть, что есть футбол, необходимость бегать, напрягаться из последних сил, спешить на перехват к мячу и постоянно, все долгих полтора часа игры, опасаться за собственные ворота.

– Но этот Комов ваш! – возмутилась Клавдия. – Все-таки за такие штуки надо бы судить.

– Да там… почти так и получилось.

– Ты устал? А может быть, помоешься, и мы немножечко пройдемся? Все равно же за Маришкой надо зайти. И к Звонаревым бы заглянули. А, Геш?

Бывая дома редко, наездами, Скачков привык к тому, что Клавдия живет своей, обособленной жизнью, которой он не знал, да и не интересовался. Какие-то у нее компании, знакомства, увлечения. Иногда она затаскивала к своим знакомым и его, но он уклонялся от таких встреч. Не до компаний, когда тащишься домой с таким усилием, словно на каждой ноге по гире! Они там веселятся, чокаются, треп идет о парижских кутежах знаменитого поэта, которого кто-то из присутствующих уподобился видеть «вот так вот, как тебя» в московском «Арагви», о неком завещании известного композитора в пользу опального писателя, о разводе режиссера и актрисы, – и все это с многозначительными недомолвками, с подмигиванием, с пальчиком к губам: дескать, не очень-то об этом следует распространяться, секрет-с… Тут же договаривались, что следует собраться завтра и пойти к одному художнику послушать запись модного перед революцией «Пупсика». И – тоже: где достал? Секрет!

– Геш, ты конечно с нами, старичок?

Какое там! Отказываясь, он опускал лицо и начинал сжимать и разжимать пальцы. Не поймут же, что ему через два дня снова выводить ребят на поле и – бегать, выносить тычки, толчки, подножки, удары локтем в шею, в плечи, – сплошные синяки потом! Но пусть бы синяки, и только. А если вдруг сфинтил и убегает подопечный, и ты торопишься за ним, вот-вот догонишь, а он, чувствуя твое дыхание, вдруг врежет с ходу по мячу!.. Хорошо, если выручит Алеха Маркин. А если нет? Кто виноват? Вернее – что? А виноват будет как раз тот час, что ты недоспал, сидя в компании за трепом, виновата рюмка, выпитая, чтобы не оскорбить сердечного расположения к тебе компании.

Для футболиста свободное от игр время – отдых. Совсем другое те, что около футбола, около команды. Для них вот этот треп, вот это околачивание в кругу спортсменов наполняет жизнь каким-то странным смыслом. А как они все принимаются судить о спорте! Можно подумать, что они жизнь провели на поле. А ведь всех знаний только и было, что потолкались возле автобуса с командой, да вот – за столом. Для Клавдии эти поклонники – хлебом не корми. Где-то в компании она и со Звонаревыми познакомилась.

– Ну их, слушай, – отказался Скачков, удобнее устраивая голову. – Потом как-нибудь.

– Не хочешь? Ну, смотри сам. Я в общем-то на всякий случай Валерии сказала, что у меня стирка. У тебя есть что стирать? Давай, выкладывай.

– Там… в сумке… – разбитым голосом сказал Скачков. – Возьми, пожалуйста, сама.

– Господи, Геш! – рассмеялась Клавдия, оглядывая засыпающего мужа. – Ты что это так развинтился сегодня?

• Предыдущая
• 7/89
• Следующая