Путь побежденных - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/25
• Следующая

Молния ударила совсем рядом, и гром, тугой и резкий, как пушечный выстрел, оглушил Марта – голова, как колокол, долго еще гудела от удара, – и ствол огромной липы за брандмауэром напротив расселся пополам и полыхнул пламенем, и тут же начался ливень – не ливень даже, потому что дождь не стоял стеной, нет, здесь этого не было, как не было и первых предупредительных шлепков огромных капель о сухой асфальт; просто все вдруг сразу оказалось покрыто и пропитано водой, ливень выглядел, наверное, как генеральная репетиция потопа, и если бы она так быстро не кончилась, самого потопа, пожалуй, и не потребовалось бы…

Март закрыл окно, подобрал разлетевшиеся газеты, вытерся и оделся. Следовало, конечно, еще подождать, но ему хотелось на воздух. Он вышел из отеля и остановился. По улице, пузырясь, сплошным потоком шла вода. Проплыл, как отштормовавший корабль, полузатопленный зонтик. В одном месте течение волокло по дну что-то тяжелое, и вода, образуя бурунчик, перекатывалась сверху. На тротуарах среди обломленных ветвей лежали самые неожиданные вещи: синий почтовый ящик, обложка от книги, нераскрытая консервная банка без этикетки, кукла-пупс, собачий ошейник с поводком; на протянутом через улицу проводе висел, лениво покачиваясь, кокетливый кружевной лифчик. Городок понемногу приходил в себя. Открылись окна, зазвучали голоса. Из приоткрытой калитки навстречу Марту выбежал тонкий, совершенно мокрый кот; подбежал поближе, понял, что обознался, и со вздохом отошел в сторону. Во многих домах были выбиты окна, стекло хрустело под ногами. Дважды Марту попадались сорванные с петель оконные рамы. Наконец, в довершение картины, прямо посередине ратушной площади лежала, распластавшись, но еще не до конца потеряв очертания, красная железная крыша. Вокруг стояли люди и что-то обсуждали.

Погода весь этот день стояла прекрасная. Март распахнул окна в зале и время от времени через подоконник выбирался во внутренний дворик мэрии – размяться. Работалось хорошо, по самому верхнему пределу возможного (разумеется, в отведенных им для себя рамках). Чувствовалось, что гроза эта разрядила что-то и в нем самом. К вечеру ближе зашел господин мэр, посмотрел, поговорил о незначительном и ушел очень довольный. Март работал до сумерек – и мог бы работать еще, были и силы, и желание, и настроение, но он собрал кисти и пошел их мыть, это было правильно – прекращать работу, когда остаются еще и силы, и желание, он знал, что это правильно, и потому с легкостью пошел мыть кисти, но все-таки что-то в себе – то неуловимое и невыразимое ощущение, когда свершается переход от нормального состояния в это , – то ощущение он упустил, потому что в тот момент, когда он наклонился над банкой, по телу его медленно, снизу вверх, прошла тугая волна, и Март понял, что пропал, что этого не избежать, а спрятаться негде, негде… Он бросил кисти, запер зал и почти бегом бросился к отелю, взлетел по лестнице – успел! – перехватил-таки взгляд Тригаса – Тригас сидел в холле и ждал кого-то, возможно, что и его, – заперся в своем номере на два оборота. Тело существовало уже совершенно отдельно и не отдавало ему отчета в своих действиях, но шторы он задернуть смог, хорошие, плотные шторы, сбросил рубашку – было уже легче, не надо было сдерживаться, и он не сдерживался, он схватил лист плотного картона. Рука сама нашла ящик с пастелью и выбрала мелки. Сейчас главное было – не пытаться вмешиваться, не мешать самому себе, и он не вмешивался и не пытался командовать рукой, она сама знает, чего хочет… На листе проступили контуры зданий, взметенные кроны, потоки воды, и Март узнал сегодняшнюю грозу, все это было взято с какой-то странной точки, и перспектива ускользала, пока Март не понял, что дома и улицы тоже взметены вихрем и скручены им в спираль, ее витки просто не видны за предметами, и что в точке перспективы сходятся не воображаемые линии, а вполне реальные земля и небо – они со страшной силой втягиваются в эту точку, в эту маленькую, но сквозную пробоину, сминаясь при этом морщинами и складками… Как всегда, начала, самого начала он не уловил – он заметил свет, когда тот набрал уже полную силу. Свет от Марта шел ровный и чуть желтоватый, почти солнечный. Давно, когда об этом еще можно было говорить без риска быть убитым, Март узнал, что у всех имеются свои оттенки света и что спектр его настолько же индивидуален, как отпечатки пальцев; говорили также, что в первые секунды свечения на теле появляются узоры, и узоры эти имеют куда большее значение, чем линии на ладони, и Март, хотя не очень верил в эту новую хиромантию, не прочь был бы взглянуть на них, но всегда начало свечения пропускал – так увлекала его сама работа. На картоне тем временем разворачивались события: кого-то ветром несло над крышами, кто-то смотрел вверх, двумя руками удерживая шляпу, а еще кто-то тянулся вслед улетевшей – но не дотягивался. Лицо девушки было полузнакомо, шляпу держал Тригас, а тянулся, оказывается, он сам… В дверь дважды стучали, Март, естественно, не отзывался; раз звонил телефон, дал звонков пять и смолк. Постепенно Март остывал. Он принял душ, осмотрел себя, удостоверился, что свечение погасло везде; постоял у окна. В окно медленно втекал теплый пресный воздух. В голове было пусто и тихо. Март бесцельно походил по комнате, полежал на тахте, храня эту пустоту и тишину, но лист картона, брошенный рисунком вниз, притягивал к себе, и не было сил сопротивляться, да и смысла сопротивляться не было, все равно никогда он этого не выдерживал. Просто хотелось продлить немного эту благословенную пустоту в себе, а если вот так поднять этот лист и посмотреть на него, все взметнется…

Взметнулось.

Март вглядывался в собственный рисунок, как в зеркало, в темное колдовское зеркало, в котором появляется самое сокровенное, скрытое и скрываемое от самого себя, он сам не знал, что хочет увидеть там – душу? Дьявола? Или просто запомнить это все? А может, покориться этому чудовищному вихрю, скрутившему спиралью даже свет и тени, и закружиться в нем, не зная ничего более… «Гады», – сказал наконец он. Картон был прочный, разорвать его оказалось делом нелегким. Куски картона Март сложил в раковину и сжег. Он не нашел в себе сил положить их рисунком вниз и поэтому вынужден был смотреть, как сгорают, превращаясь в обычный пепел, дома, и небо, и он с Тригасом, и девушка, летящая над крышами. Смыл пепел, а потом долго, плача, отмывал раковину от сажи и дегтя.

• Предыдущая
• 4/25
• Следующая