Штурмфогель - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 14
- Предыдущая
- 14/55
- Следующая
До отправления цеппелина было еще полчаса. Дул легкий южный ветер. Штурмфогель подошел к ограждению, оперся о перила и стал смотреть на город.
Вон – здание «Факела». Вон – Цирк. Родной ангар не виден за кронами высоких дубов. Зоопарк, веселое место… Бездна – глубокий обитаемый провал, этакий подземный город. Без провожатых туда лучше не соваться… И позади Бездны – высокий холм и призрачная крепость Абадон – все, что осталось от попытки девяти сумасшедших раввинов бросить вызов фюреру. На треть горизонта вправо – начинается Темный Замок, место со своими делами и законами; там правят древние Маги; там обитает фюрер. Темный Замок отсюда, с башни, похож на исполинский старинный броненосец, вкопанный в землю; по мере приближения (Штурмфогель знал это) картина будет меняться: наклонные стены сначала поднимутся вертикально, обрастут зубцами и башенками, нависнут над головой, потом, словно на фотобумаге, проявятся рвы И мосты – и вдруг в какой-то неуловимый момент стены сомкнутся за спиной…
Там все иначе, в этом Темном Замке. Внутри он необъятен. Во всех смыслах.
Штурмфогель еще постоял немного, пытаясь надышаться впрок первым весенним ветром, и пошел к трапу цеппелина.
В каюте он лег на легкую откидную койку, заказал стюарду две бутылки красного полусладкого вина и углубился в изучение досье сотрудников Спецотдела. Двести листков тонкой рисовой бумаги, мелкий шрифт… но качество печати отменное. На фотографиях даже различимы тонкие черты лиц.
Расстрелян… расстрелян… расстрелян… покончил с собой… расстрелян…
Что у русских здорово, подумал Штурмфогель, так это умение хранить тайны. Ведь так никто и не выяснил, что именно происходило у них в конце тридцатых. Да и не только в конце. А ведь происходило что-то космическое…
Ладно. Займемся этим, когда кончится война.
Смотри-ка: «Смерть в результате несчастного случая»… И что характерно – умер одним из последних, уже в сорок первом. Правда, уволен из кадров в конце тридцать девятого за критику советско-германского сотрудничества. Ух ты, а послужной список-то какой: Китай, Испания, Германия, США, Мексика… Да, и таких вот специалистов – в отстрел. Штурмфогель не сомневался, что «несчастный случай» ему устроили полуколлеги, «соседи» – так в «Факеле» называли разведку Шелленберга и гестапо. Наверное, и в Спецотделе существовал какой-то эвфемизм для НКВД и НКГБ…
Цеппелин отчалил так плавно, что только по наросшему звуку моторов Штурмфогель догадался: плывем.
…Потом члены экипажей В-26, выполнявшие рутинные прыжки со средних высот из салона С-47 (прыжки эти не имели ни малейшего практического смысла, но их положено было совершить, и все), рассказывали, что майор Джейкс, инструктор-парашютист, имеющий за плечами более десяти тысяч прыжков, был чем-то глубоко подавлен, но виду старался не показать. В самоубийство никто не поверил, однако не находилось объяснений, почему это он вдруг пронесся, обгоняя всех уже выпрыгнувших, безвольно мотаясь в потоке воздуха, и не сделал даже попытки раскрыть парашют, отлично уложенный и вполне исправный. И никто из тех, кто выполнял эти злосчастные прыжки, не осмелился поделиться с друзьями странным гнетущим ощущением: что в салоне, кроме парашютистов и инструктора, был кто-то еще…
Потому что никто не хотел отправляться на прием к психу-психологу, рыдавшему этой ночью на весь лагерь.
Волков же прямо с аэродрома поехал в Ираклион. Надо же, этот дурень майор осмелился угрожать ему… в суд он подаст… Ха! Эти американцы…
Неподвижное тело заместителя коменданта ожидало его в собственной теплой – и уже, наверное, мокрой – постели. Как утром он изумился и перепугался, бедняга… Волков почувствовал, что улыбается до ушей.
Именно для таких клиентов у него был припасен собственноручно изготовленный маленький складной ад.
Заместитель коменданта лежал, неестественно длинный, с костяным носом и желтыми бумажными щеками, – почти труп. Волков потрогал ему пульс: за сто двадцать. Ну-ну… Выдохнув и задержав на выдохе дыхание, Волков скользнул вверх. Изогнулся, вытянулся – и попал туда, где запер американца. Оставаясь пока невидимым, осмотрелся.
Спеленатый по рукам и ногам, американец раскачивался под кроной дерева. Прочные паутины образовывали гамак. Несколько лохматых пауков размером с овцу прохаживались по сучьям, поднимались и спускались по стволу. Когда паук приближался к гамаку, жертва начинала судорожно биться…
– Ну что, забрать тебя отсюда? – спросил Волков. – Или не надо?
Американец закричал, запрокинув голову. Голоса у него уже почти не было, но он кричал.
Волков схватил предателя за волосы и рывком вернул в Ираклион, в его собственную постель. И, не давая тому ни секунды передышки, зашептал на ухо:
– Слушай меня, ты, сопля! Сейчас я тебе задам один вопрос. Если ты отвечаешь «да», мы с тобой работаем. Если «нет», возвращаешься к паучкам. И больше я за тобой не приду. Понял? Повтори: понял?
– По… нял…
– Теперь отвечай: будешь работать на меня?
– Да…
– Не слышу!
– Да-а-а!!!
– Вот и молодец… Сеанс связи у тебя во сколько?
– М-меж… ду… пятью и… семью…
– Ну и прекрасно, дружище. Все, вылезай из койки, умывайся, стройся. Тебе сегодня выходной лично от генерала Донована. Сейчас обсудим наши дела и планы… Кстати, ты еще не был в Италии? Сказочная страна, и туда мы направимся вместе – и скоро… И вот еще что, малыш. Я не голубой, да и ты, насколько я знаю, тоже. Но любить меня ты будешь – пылая страстью! Понял, сука?
– По… нял…
– Ну вот и чудненько, котик. А теперь вставай, вставай, утро давно…
План Антона был заманчив именно своей простотой и безыскусностью. Штурмфогель задал два-три уточняющих вопроса и остался вполне удовлетворен.
У них имелись вечер и ночь на подготовку….
Антон исходил из того, что братец Рекс неизбежно страдал от спермотоксикоза: разделял кров с чувственной и красивой женщиной, вдыхая ее привлекательные испарения, он не мог в силу каких-то предрассудков разделить с нею и постель. Вчера вечером Ультима прямым текстом сказала Рексу, что сама найдет и приведет ему женщину и чтобы тогда он не смел воротить морду, на что получила совсем уже робкий и нерешительный отказ.
Оставалось заинтересовать Ультиму…
Мерри едва не взлетал над землей при каждом шаге – таким легким он чувствовал себя. Старый, привычный, родной панцирь страха был содран с него, сброшен… а новый еще не нарос. Произошло самое страшное – а он все равно жив. Жив. И теперь… теперь… теперь никто…
Он даже не поседел за этот день. И глаза не ввалились. И не появился в них бешеный блеск. И руки не дрожали. Мерри шел весело и свободно.
Волков знал свое дело.
На краю маленькой площади с памятником Эль Греко посредине сидел на тротуаре у порога винной лавочки, скрестив по-турецки ноги, дурачок Аигеус. Он был настолько неподвижен, что по губам его ползали мухи. Рядом с ним лежали три такие же неподвижные неопрятные кошки.
Мерри свернул в переулочек, поднимающийся круто вверх, и вошел в вечно открытую дверь…
Волков не стал заходить следом, а обошел веселый дом с другой стороны. Там стояли грубый деревянный стол и несколько древних гнутых стульев с плетенными из лозы сиденьями. Он взял кружку местного светлого вина и сел спиной к стене, глядя на море. Оно было необычного цвета: дымчатым и лиловато-серым, будто вылиняло до основы, до дна.
Немного подождав, Волков поднялся вверх. Он не стал уходить в невидимость: это снижало восприимчивость. Да и зачем? Никакой угрозы для себя он не ожидал.
Да. Изменилось только море, став ультрамариновым, да еще – возник ветер, полный запахов: дыма горящей сухой листвы и травы, разрытой земли, свежих лепешек…
- Предыдущая
- 14/55
- Следующая
