Сироты небесные - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 6
- Предыдущая
- 6/55
- Следующая
– Ну и хрен с тобой, господин учитель, – беззлобно сказал пан Ярек, вытащил из кармана свёрнутый листок и оглядел аудиторию. – Никто не возражает?
Разумеется, никто не возражал.
– Сказка называется так: "Сказка о пастушках"…
В одной деревне жил глупый пастушок. Пойдёт он с большими пастухами стадо пасти, дождётся, когда стемнеет и сядут пастухи юшку трескать, да как закричит: "Волк! Волк!" Пастухи, конечно, бегут волка ловить, головешками бросаются, кричат. А волка-то и нету. Раз он так пошутил, два раза, десять раз. Потом пастухам надоело, и перестали они эти крики слушать. Он, бедняга, вопит: "Волк! Волк! Волк!" – а они и ухом не ведут, сидят, юшку трескают. Вот как-то пришли волки, пастушок их заметил, закричал – ну а пастухи, разумеется, сидят себе. Волки зарезали с десяток овец и утащили, а пастухи разозлились на пастушка и порвали его.
Стали пасти стадо без пастушка. Но это им быстро надоело: во-первых, надо же кому-то мыть котёл после юшки, а во-вторых, пастушки во многих отношениях куда лучше овец. Поэтому они взяли другого пастушка, умного. Объяснили ему, что к чему, и он всё понял. Драил котёл песочком и помалкивал в тряпочку. Пришли как-то волки, а пастушок котёл драит и молчит. Волки полстада перерезали и утащили, а пастухи ещё сильнее на этого пастушка разозлились и тоже его порвали.
Взяли третьего. Всё-всё ему растолковали, а чтобы лучше усвоил, стали пороть каждый день. Пастушок способный попался и скоро уже не только котёл драил, но и юшку варил. Вкусную – и день ото дня вкуснее и вкуснее. Пастухи уж подумали было: а может, хватит его пороть? – да решили, что от добра добра не ищут, а пастушок взял и приправил юшку сонной травой. Пастухи уснули, и пастушок перерезал им глотки и тогда сам уснул, наконец-то непоротый и счастливый.
Тогда снова пришли волки и задрали всё стадо.
– Чего-то я не понял… – задумчиво сказал Вовочка. – А почему это про Олега?
– Я не говорил, что про Олега. Я сказал, что почти… Ну, в общем, орать надо в меру. И вовремя. И уж если орёшь, то так, чтобы тебя слышали. Можно и в морду дать – для ясности…
– Кому? – не отставал Вовочка.
– Кому-кому… Тому, кто любит Фому. Вон, дождь уже перестал, а вам ещё чапать и чапать. Если там вдруг зацепитесь да пойдёте обратно в темноте, я на вышке фонарь проблесковый зажгу. На него и рулите.
– Так вы не одобряете, что мы с Олегом увязались, а не косички заплели? – спросил Артём.
Пан Ярек ответил не сразу.
– Пожалуй, что и не одобряю. Но я и этих ироев не одобряю, не тот у них метод… А уж которые с первого раза в мужики не попали – тех вообще кастрировать надо двумя кирпичами. И по жизни от них толку никогда уже не будет, и в ночь такого наваляют, потом год расхлёбывать… В общем, не знаю я, нет у меня железной точки зрения. Надо нам с обособленностью нашей кончать, и не самотёком, и не как попало, а умно… да вот ум в нужную сторону не поворачивается. Боюсь, что мы с Олежкой уже с этим не совладаем, а вот вы… хотелось бы.
– Думаете, не вернёмся мы на Землю?
– Ничего не думаю, потому что не знаю. Может, и Земли уже никакой нет. Может, там миллион лет прошёл, пока мы летели, – согласно паршивцу Эйнштейну. И вообще – исходить надо из того, что во всей вселенной осталась только наша Мизель да ещё те козлы, что на орбите засели. Потому что когда не видно звёзд… в общем, ничего другого в мой лысый череп не приходит.
– Может быть, всё-таки пылевая туманность… – сказал Петька.
– Может быть, – охотно согласился пан Ярек. – Правда, тогда непонятно поведение тех… – он ткнул пальцем в небо. – Им-то чем пыль мешает? Я ведь когда-то понимал кое-что из их трёпа. И мне показалось, что они, во-первых, когда попали сюда, были очень озадачены, а во-вторых – что у них разом пропали все ориентиры, и куда дальше лететь, они не знают. Или не могут – без этой своей навигации. Или просто стало некуда лететь…
Глава вторая. БУНТ
"Так и знал, так и знал, так и знал…" – твердил про себя и. о. начальника школы каперанг Данте Автандилович Геловани. Он шагал по стартовому столу, почти сбиваясь на бег, но иногда приостанавливался и вглядывался… нельзя сказать чтобы в даль – видимость была метров пятнадцать. Ветер взбалтывал снежную муть, валящуюся с неба, и расшвыривал во все стороны – преимущественно в морду. Ноги проваливались выше щиколоток, за воротником полурасстёгнутой лётной куртки было мокро.
Ну, почему сегодня не оттепель? Или хотя бы просто ясный тихий погожий денёк, какие в Питере всё же бывают, что бы там ни говорили москвичи…
Чтобы различить циферки и стрелки, часы пришлось поднести к самому носу. Прошло уже почти полтора часа. Хорошо, что не улетел в Москву, как собирался… Нет, об этом лучше не думать. Думать надо о том, что он сейчас скажет. О том, как разыграть эту «бескозырку» с наименьшими потерями…
За пасмурной пеленой снега проглянула невысокая тёмная стена. Геловани сбавил шаг до строевого, взял чуть левее. Теперь, когда он знал, куда смотреть, он стал различать и отдельные фигуры, стоящие чуть в стороне, и силуэты санитарных машин, и платформу с прожекторами, выключенными до поры. Подбежал офицер-воспитатель, Геловани отмахнулся от рапорта, пошёл вдоль строя.
Чёрная форма, сугробчики на плечах и головах, белые лица, чёрные провалы глаз и редко у кого – обжигающий румянец.
Никто из мальчишек даже головы не повернул. Быть может, они и не в состоянии были уже реагировать, все силы ушли на то, чтобы удержаться вот так, в струнку, глядя прямо перед собой невидящими глазами. Декабристы малолетние!
Так и знал… Не нужно было быть телепатом, чтобы увидеть, как дело неудержимо катится к бунту. Вчерашние защитники, единственная надежда Земли, последний рубеж обороны – в одночасье превратились в обыкновенных мальчишек и девчонок и несколько месяцев, бурля и кипя, пытались осмыслить это превращение. И вот сегодня… По всему выходило, что детонатором стали новые учебные планы на второе полугодие, где большинство учебно-военных курсов сменились обычными школьными.
На это можно было бы списать всё, если бы бунты не вспыхнули в десятках школ по всему миру и не покатились с востока на запад вместе с солнцем. Причем в двух – Хайфонской и Бомбейской – дело дошло до стрельбы. Слава богу, в воздух. А в Осаке ребятишки захватили ангар, выкатили все исправные катера – девять штук – и ушли в небо вслепую. Обнаружить их пока не удалось.
И ещё Новосибирск… хотя это мог быть и несчастный случай…
Надо было начинать говорить. Хоть что-нибудь. И Геловани, бросив мегафон, начал говорить, громко и ясно, без обращения, словно все и так прекрасно знали, о чём он заговорит:
– Я думаю, всем понятно, что вы пришли сюда, потому что не хотите выходить из боя. И это правильно. Хотя и не служит оправданием тому, что вы нарушили приказ.
Он по-прежнему шагал вдоль строя, вглядываясь в застывшие лица и гадая, насколько далеко разносится его голос и – когда же его наконец осенит.
– Но я предпочитаю исходить из того предположения, что никаких приказов вы не нарушали.
Легкое, почти неуловимое движение, не голов даже, а глаз, причём не многих, но теперь Геловани знал, что его услышали.
– Наоборот, вы поторопились выполнить приказ, который в сложившейся обстановке был совершенно неизбежен. Земле нужны добровольцы. И я полагаю, что именно их и вижу перед собой. Однако задача вам предстоит сложная, секретная, и, к великому моему сожалению, опасная. И пойти смогут только лучшие из лучших. Даже не так. Я всех вас прекрасно знаю. И кто из вас лучшие, знаю тоже. Но…
Он развернулся и пошёл вдоль строя в противоположном направлении. И головы гардемарин одна за другой поворачивались вслед за ним.
– Но то, что нам предстоит сделать, потребует от вас качеств, на которые мы вас не проверяли, не тестировали. Нам раньше и в голову не приходило, что на них следует обращать внимание. Поэтому мы будем срочно проводить новые собеседования с каждым, кто… кто рискнёт. Заставлять вас я не имею права.
- Предыдущая
- 6/55
- Следующая
