Обладатель великой нелепости - Левандовский Борис - Страница 43

• Предыдущая
• 43/77
• Следующая

На фоне постоянного пережевывания его «солдафонских замашек», последние высказывания о «дезертире, расшатывающем сплоченные ряды…» – или, тьфу! как там у них? – «выскочке, ставящем себя вне коллектива!» – ясное дело, ему указывали на дверь. Ибо в случае с Маркевичем он «зашел слишком далеко, перешагнул некое святое табу!» и так далее в том же духе. В результате что-то там у кого-то лопнуло.

И весь этот бред пришлось выслушивать больше часа в кабинете завотделением, вот так – стоять и выслушивать, словно он нашкодивший мальчишка! Да еще после сумасшедшего дежурства, проведения двух экстренных операций. Казалось, полгорода попало в одну огромную аварию и захлебывается в крови…

В такие дни ему хотелось сделать что-то с кем-нибудь из пациентов. Например, изыскав возможность остаться наедине с пострадавшим в автомобильной катастрофе… пройтись без анестезии тупым скальпелем по открытым переломам, а затем щедро полить это кровавое месиво из раздробленных костей, трепещущих кусков плоти и сухожилий прямо из банки с йодом. Или кислотой. Может, кипятком? А потом…

(…ты сможешь делать с ними все, что захочешь… ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ!)

…посмотреть, что из этого получится. Или вкачать через анус с помощью большой клизмы концентрированный раствор хлора, которым уборщицы пользуются для дезинфекции туалетов. Или использовать точно так же разбавленную в воде негашеную известь и затем поднести к выходу прямой кишки зажженную спичку…

В такие моменты он вдруг ловил себя на том, что даже о самом принципе действия он рассуждает совсем не как врач, а как некий сумасшедший экспериментатор… в этом было даже что-то детское, по-зверски детское… и какое-то патологически однообразное. Но он практически никогда не связывал это напрямую с ушедшими в далекое прошлое мальчишескими снами о маленьком пухлом докторе… кажется, его звали Ай-Болит – впрочем, тот никогда не представлялся, и знание возникло как-то само собой.

Испытывать подобные желания было мучительно. Обычно, Лозинский пытался чем-нибудь отвлечься, иногда, неожиданно покидал даже палату реанимации, чтобы привести мысли в порядок, успокоиться, не видя никого вокруг, и выкурить две, а то и три сигареты подряд.

Он иногда подозревал, что страдает каким-то слабовыраженным психическим расстройством (не профессиональным ли?), причиной которого запросто могли послужить шесть лет проведенных полевым хирургом в Афганистане. Но что бы там ни было, он надеялся, что никогда не позволит себе ничего подобного. Никогда. А если однажды он начнет понимать, что оно сильнее…

Хотя, возможно, именно здесь и таилась главная опасность – когда он это поймет, может оказаться уже слишком поздно.

Такие вот дела, дорогие друзья и коллеги.

Когда желтки целиком прожарились, Лозинский переложил яичницу со сковородки на тарелку и приступил к ужину. Пакет молока нагревался рядом у плиты. Хирург порезал содержимое тарелки на примерно равные части, затем полил густым слоем кетчупа «Чумак» с чесноком – с приправой, как иногда шутил сам Лозинский, он был готов сожрать даже кусок старого собачьего дерьма.

Одной рукой, в которой находилась вилка, он подцепил одну дольку яичницы, другой снова потер висок с левой стороны: головная боль усиливалась, возможно, уже из-за погоды.

Ну и плевать! В конце концов, на их больнице свет клином не сходится, и Земля не изменит орбиту, если он уйдет сам. Еще не известно, кто от кого избавится – они от него или он от них!

Приняв окончательное решение, Лозинский удовлетворенно подул на раскачивающуюся дольку яичницы и поднес ко рту…

Когда из единственной комнаты донесся приглушенный звук упавшего на пол предмета.

Лозинский вытаращился на кусочек яичницы, болтавшийся перед носом, словно стрелка импровизированного метронома, и, тупо пронаблюдав секунды три за его колебаниями, вернул в яичный батальон, дислоцировавшийся на поверхности тарелки.

Хирург медленно поднялся из-за стола, головная боль исчезла моментально.

Прислушался.

Это могла быть книга, свалившаяся на пол, которую он читал перед уходом на дежурство в больницу и оставил на краю тумбочки. Сборник детективов…

Лозинский вошел в комнату, стараясь удерживать в поле зрения все ее пространство.

«Ты в курсе, – спросил он себя, глядя на сборник детективов, лежащий рядом с тумбочкой, – что некоторые предметы имеют обыкновение валится на пол, если их бросить, как попало? Слышал о законе всемирного тяготения?»

Только… откуда у него это странное ощущение чужого присутствия?

Лозинский нагнулся за книгой и вдруг замер, уже не сомневаясь в постороннем присутствии.

Что это было? Движение? Или, может быть…

Одно теперь он знал наверняка – на его территорию вторгся неизвестный враг.

Лозинский схватил с тумбочки длинную отвертку, повернулся вокруг своей оси и занял позицию спиной к стене.

Вся комната была перед ним как на ладони – спрятаться было попросту невозможно.

Однако, поворачиваясь, он боковым зрением успел заметить метнувшееся в сторону гибкое и стремительное нечто. Настолько стремительное, что инерционность зрения не позволила определить направление движения этого… кого?

Вот именно.

Лозинский продолжал осматриваться по сторонам. Казалось, той чертовой хреновине, проникшей в его квартиру, спрятаться просто негде. Негде, черт возьми! Но он все равно не мог это увидеть. Происходящее было совершенно ирреальным. Нелепым.

С другой стороны, он не привык не доверять своим ощущениям. И что бы там ни пробралось к нему в дом, он собирается достать это.

Достать и хорошенько вздрючить!

– Ладно! – произнес он вслух, обращаясь неизвестно к кому, но, по его убеждению, явно находившемуся в комнате, и, выставив немного вперед свое импровизированное оружие, медленно, шаг за шагом, пересек комнату по диагонали. – Хватит морочить мне… голову, черт возьми! Такие фокусы со мной не пройдут, ясно?

Никакой реакции на это грозное заявление…

Сосредоточившись, Лозинский продолжал двигаться по комнате, решив выждать, когда неведомый противник обнаружит себя сам. Вопросы типа «кто» и «зачем» его сейчас не интересовали. Всему свое время.

Он почувствовал, как воздух за спиной колыхнулся… Лозинский сделал резкий крутой разворот, и отвертка со свистом рассекла…

…Пустоту.

Врач выругался.

А через секунду кто-то вновь оказался за его спиной. Лозинский решил на этот раз не торопиться – замер на месте… и вдруг услышал:

– Никудышная реакция, док! Вы слишком медлительны…

(словно у вас чугунный хребет…)

– Удивительно, как вы вообще сумели выжить до сегодняшнего дня в этом мире… х-х-хххх!!! Хх-ххрр-х!!!

Это было произнесено невообразимо режущим голосом, полоснувшим словно бритва по барабанным перепонкам.

И что это за «хххррр»? Будто какой-то огромный рот собирается смачно харкнуть, только этот звук все равно казался намного резче и суше – пронзительнее, как…

Лозинский болезненно поморщился.

Он больше не двигался, однако попытался определить расстояние до обладателя это самого мерзкого голоса, который он когда-либо слышал в жизни. Сколько? Если до стены за его спиной (беря во внимание шкаф перед ним, как точку отсчета) около полутора метров…

Итак, левее или правее?

– Я выбрасываю это, – сказал Лозинский, медленно отводя руку с отверткой в сторону и разжимая пальцы.

Когда та звякнула о паркет, хирург быстро развернулся к гостю, одновременно начиная переносить вес тела на левую ногу, а правую слегка сгибать в колене, чтобы нанести удар внешней стороной стопы…

Но когда нога распрямилась и по идее должна была попасть в цель – она просто мотнулась, не встретив никакой преграды на своем пути, и Лозинский, потеряв равновесие, грянулся об пол.

Падение оглушило его, как удар по голове средней силы.

Тоже нашелся Уокер Техасский Рейнджер!.. – фыркнул он про себя.

• Предыдущая
• 43/77
• Следующая