Ледяное сердце не болит - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 25
- Предыдущая
- 25/64
- Следующая
– Па-анятно, – протянул Савельев. – Я должен просмотреть записи обеих ваших наружных камер.
– Так ведь не положено, – неуверенно сказал охранник. – Только с санкции начальника.
– Что, будем звонить ему сейчас? – нахмурился опер. – Прямо домой?
– Н-ну… – замялся мужик в черном.
– Если не будете оказывать содействие, – поднажал майор, – придется вас, гражданин, немедленно задержать как важного свидетеля, доставить в отделение, а затем опросить под протокол.
Несчастный цербер махнул рукой:
– Ладно, пошли посмотрим наши камеры. Только я вас запишу сейчас. Можно еще раз ваши документики?
Охранник долго переписывал данные с удостоверения майора. Дима тоже полез было за пазуху (опер смотрел на него с неподдельным интересом: какую он-то ксиву покажет?). Однако страж махнул рукой:
– Одного хватит.
Затем в каптерке, расположенной в бельэтаже, Полуянов и Савельев при непосредственном участии печального охранника отсмотрели все, что снимали нынче утром обе камеры наружного наблюдения предприятия «Транскредитгаз – Центр».
Одна из камер все время демонстрировала участок, расположенный непосредственно перед входом в подъезд: тротуар, обочину и даже малую часть дороги. Человек, следующий не внутрь особняка, а лишь проходящий мимо, появлялся в поле зрения объектива на одну-две секунды. Ради того, чтобы рассмотреть каждого, приходилось всякий раз останавливать запись. В числе спешащих утренних прохожих Диме удалось узнать Надину начальницу – ту самую, с которой подруга познакомила его вчера. (Вчера! С ума сойти! Кажется, так давно это было!) Начальница проследовала мимо особняка в восемь пятьдесят четыре. Среди знакомых лиц была также и Надина напарница, игривая красотка Кристина. Та с явным опозданием пробежала мимо камеры в девять тридцать три. Однако Надежды среди тех, кто спешил мимо особняка в Историко-архивную библиотеку, не оказалось.
– Значит, ее схватили раньше, – вполголоса заметил Полуянов.
– Или она шла по другой стороне улицы, – хмыкнул майор.
Затем они взялись просматривать записи второй камеры. Та «простреливала» пространство вдоль особняка, от подъезда и метров на тридцать, практически до самого угла. На нее Полуянов возлагал большие надежды, чем на первую, но… Он опять ясно разглядел в мониторе и Надину начальницу (та хмурилась, торопилась), и потом безмятежную свистушку Кристину. Однако вновь он не заметил никаких признаков Митрофановой. И – ничего подозрительного. Ни странных машин, ни околачивающихся вокруг, караулящих жертву людей.
– Что будем делать дальше? – шепнул Полуянов майору, когда они отсмотрели видеопленку.
Опер не ответил, потянулся, встал.
– Вы до которого часа дежурите завтра? – резко спросил у черного охранника.
– Смена у нас в восемь тридцать.
– Во сколько начинает работать ваше предприятие?
– В девять ноль-ноль.
– Кто-то ведь и пораньше, наверно, приходит?
– Ну да. Есть у нас такие. Трудоголики.
– Отлично. Тогда завтра сюда в восемь ноль-ноль прибудет капитан Полуянов. Опросит сотрудников. Может, кто-то из них наблюдал в окно что-то подозрительное. Не забудьте, капитан, – повернулся Савельев к Диме, – захватить с собой фотографию гражданки Митрофановой.
– Есть, – браво бросил постепенно входящий в роль мента журналист.
– Ребят, а что случилось-то? – спросил страж. – Чего вы ищете?
– Есть основания полагать, – отрубил опер, – что утром здесь, в непосредственной близости от вашего здания, было совершено преступление: похищение человека. Женщины. Молодой женщины.
– Охо-хо, – покачал головой охранник – явно отставник, бывший служака. – Что за времена гребучие настали…
– Спасибо вам за сотрудничество, – пожал ему руку опер.
– Благодарю вас, – поручкался с ним и Полуянов.
Когда они вдвоем с опером вышли в полутемную стынь переулка, Савельев спросил:
– Ну, что, крыспондент, тебе ясна твоя программа на завтра?
– В принципе ясна. А что делать, если они тут у меня ментовское удостоверение будут просить?
– Ну, это твои проблемы. Я завтра занят под завязку.
Они медленно пошли в сторону метро, и Дима все зачем-то смотрел себе под ноги: будто хотел найти еще что-то, какую-то улику или след исчезнувшей Нади.
– Кроме того, – опер указал пальцем на старинный доходный дом, возвышающийся в глубине Солянского проезда, – советую опросить жильцов двух верхних этажей того дома. Оттуда из окон они вполне могли видеть место происшествия. Если происшествие, конечно, действительно имело место быть.
– Слушаюсь, товарищ майор, – ухмыльнулся Полуянов.
– Ну, если будет что-то новенькое, немедленно мне звони.
– Спасибо тебе, Вася, что помог, – с чувством ответствовал журналист.
– Пока совершенно не за что.
– Может, тебя подвезти куда?
– А где твоя тачка?
– На проспекте Мира я ее бросил, у «Алексеевской».
– Не, мне совсем в другую сторону.
А когда они уже спустились в переход метро и дошли по длиннющей подземной кишке до стеклянных дверей станции, опер вдруг сказал:
– Ты, Полуянов, в памяти-то поройся: кому ты за свою жизнь хвост успел прищемить.
– А что? – нахмурился Дима.
– Есть у меня подозрение: это преступление – против тебя направлено. Это либо месть, либо предупреждение.
– Откуда ты взял?
– Ниоткуда. Нюхом чую. Ну, бывай, крыспондент, – Савельев быстро протянул свою лапу и, не успел Полуянов ни о чем его больше спросить, отправился в сторону эскалатора, ведущего к «Таганской».
Сам журналист потащился в противоположную сторону.
Слава богу, что сегодня ему помог Савельев. Дима был благодарен оперу не только потому, что тот направил его на какое-то подобие следа. Майор еще поспособствовал Полуянову убить вечер. Что бы он делал без Нади, в одиночестве, в ее квартире? Тупо ждал бы ее звонка?.. Оставалось только пить – а пить журналист совсем не собирался, ведь, возникни экстренная ситуация, надо иметь голову ясной.
После подобия следственных действий, коими они занимались с опером, Дима приехал в Надину квартиру только в начале двенадцатого. Родион встретил его бурным лаем и прыжками – хотя на морде его застыл невысказанный вопрос: куда ты, мужик, подевал мою хозяйку? Не раздеваясь, Полуянов прошел в комнату. Первым делом послушал автоответчик: кроме своего собственного отчаянного призыва, адресованного Наде, и трех швыряний трубки на нем ничего не было.
Журналист вздохнул, нацепил на таксу шлейку, ошейник, взял поводок – и они отправились с псом гулять. Ни о чем думать не хотелось, и Дима на прогулке просто побродил в ущельях меж девятиэтажек, привычно подивился: сколько светится окон, сколько живет вокруг людей… И тут же пронзила мысль: «Ну почему именно Надя? За что – Надя? Совершенно безобидное существо, никогда и никому не делала ничего плохого… Может, прав милиционер – в той своей последней фразе? И похищение Надежды – это месть (или предупреждение) ему, журналисту?..»
Потом мысли перекинулись на видеозапись незнакомой девушки, просящей о помощи «папочку». И – на закадровый текст. Монолог Гамлета. Его сверхзадача: пробудить в матери-королеве совесть… Совесть… Совесть… Может быть, в контексте покушения на Надю именно это понятие – ключевое?
Родион бестолково носился по снегу туда-сюда, рылся в нем. Затем принялся галантерейно ухаживать за добродушной овчаркой (в три раза его больше). Дима прервал интенсивные обнюхивания: «Родя, домой!» Таксик безо всякой охоты прекратил ласковые обнюхивания, но к подъезду послушно побежал. Правда, при этом от Полуянова отвернулся: обиделся, значит.
С животными приятно иметь дело. В отличие от людей, они непосредственны в выражении своих чувств и не держат камня за пазухой.
Дома Дима покормил Родика, а сам, недолго думая, достал из холодильника дежурную бутылку водки. «Пью не пьянства ради, – уверил себя Полуянов, – а исключительно для снятия стресса». Все равно он уже почал бутылку вчера. Вчера… Вчера…
- Предыдущая
- 25/64
- Следующая
