Предпоследний герой - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 39
- Предыдущая
- 39/70
- Следующая
Тогда Насте удалось его вылечить – любовью, заботой и валериановыми настойками (Сенина же бабушка когда-то ее и научила, что лучшее лекарство от напряжения и стресса – это банальная валерьянка). А сейчас ситуация совсем другая. Тогда, два года назад, Настя была Сене нужна. Она ластилась к нему. Укутывала пледом его ноги, таскала в гостиную, к телевизору, чай с шоколадными конфетами. Присаживалась на ручку кресла, и Сеня часто засыпал, уложив голову ей на плечо и стиснув ее руку так, что немели пальцы… А теперь ему, кажется, безразлична ее любовь… И домой он не спешит. Все вечера – то на встречах, то на пьянках (которые он, впрочем, тоже именует «деловыми встречами»). Некогда Сене отвечать на Настины ласки, и некогда благодарить ее за заботу – обычно он приходит так поздно, что и жена, и сын уже спят, а ужин, пусть и укутанный в три толстых полотенца, давно остыл…
И раз уж в кои-то веки выпало вместе посидеть за вечерним столом, то лучше Сеню не дергать. Не до воспитания тут. И не до придирок, когда муж сидит бледный и все время прислушивается – не зазвонит ли телефон (не знает, дурачок, что Настя аппарат отключила. Потерпит его Ванька Тау, нужно же человеку хоть иногда отдых давать!).
Теперь Настя тщательно избегала любых разговоров о Сенином кооперативе. Ей давно стало ясно: консенсуса, как теперь говорят, им никогда не достичь. А сил, чтобы отвратить мужа от этого дела, у Насти не хватает. Значит, ей остается только смириться. И ждать, пока Сеня поймет сам, что катранный кооператив ничего, кроме неприятностей, не принесет. Никому. Ни ей, ни людям, ни ему самому. Одна беда – Сеня любой, даже обычный, ничего не значащий, разговор пытается свести к своему бизнесу. Вот и сейчас – Настя без всякой задней мысли пожалела бабулек, что в любую погоду торгуют у метро какими-то уродливыми трусами да бирюльками. А Сеня тут же щетинится: «Бабулек ей жалко! Ты бы лучше меня пожалела!» Будто она его не жалеет! До работы – помчалась на рынок, чтобы захватить самый лучший кусочек вырезки. Потом потащилась вместе со шматом мяса на работу (она уже была редактором), нарвалась на неудовольствие директорской секретарши – нечего, мол, загромождать начальственный холодильник. (А что поделать, если других холодильников в их издательстве нет?) А после работы – пулей в садик, за Николенькой, еще быстрее – домой, сына – в оперативном режиме накормить кашей, усадить за игрушки и снова – бегом на кухню, колготиться с отбивными до самой программы «Время». Это она для себя, что ли, старается? Ей что мясо, что жареная картошка – все равно. А Николенька и вовсе мяса не ест – мимолетная детская дурь, коровок ему жалко и свинок. Настя не настаивает – пусть пока без мяса обходится, а чуть-чуть подрастет и поймет, что коров со свиньями растят специально для того, чтоб их ели.
Поэтому без Сени Настя с сыном прекрасно бы обошлись картошкой с хрустящей корочкой и баклажанной икрой на свежем хлебе (тоже, кстати, хлопотно – доставать «французские» батоны в получастной пекарне). Но нет, все сделано в угоду любимому мужу – и отбивные, и картошечка, и даже салат из узбекских, с рынка, огурцов с помидорами, – а Сеня, понимаешь ли, наелся до отвала, а потом заявляет, что никто его здесь не жалеет.
Настя осторожно произнесла:
– Ну, мне этих бабушек… в том смысле жаль, что они целыми днями стоят на улице. А погода-то сам видишь, какая. Вчера даже мокрый снег шел…
– Какая квалификация – такая и работа, – пожал плечами Сеня.
Настя еле удержалась, чтобы не влепить ему по губам. Ах ты боже мой! Какие мы стали пижоны… высококвалифицированные.
Она подавила гнев и спокойно сказала:
– Квалификация, я думаю, у этих старушек достаточная. Я как-то с одной разговорилась – учительница, с сорокалетним стажем. А другая вообще – оперная певица. Знаешь, как она поет вечерами, когда народу мало! А остальные ей подпевают…
– Ну, есть же у этих бабуленций дети! Вот пусть они о них и заботятся!
Снова фраза с подтекстом: «Как я, например, такой-сякой, содержу всю семью, да роскошно!»
«Чует мое сердце – недолго тебе осталось нас содержать», – язвительно подумала Настя. А вслух примирительно произнесла:
– Да и бог с ними, с бабульками. Может, они просто от скуки у метро стоят. Дома-то делать нечего – по телевизору одна муть.
– С внуками могли бы сидеть, – не сдавался Сеня. Он явно намекал на то, что их единственная бабушка, Ирина Егоровна, молодой семье не помогала – в традиционном смысле этого слова. То есть с внуком никогда не оставалась, квартиру им не драила, ужины не готовила. Только деньгами способствовала (то бишь продуктами из заказов да порой, очень редко, спиртным из «дьюти-фри»).
«М-да, – вздохнула про себя Настя. – Даже отбивные не помогли – все равно, так и норовит придраться. Или он коньяка перепил?»
– Давай уж, Настя, эту бутылку добьем, – тем временем предложил-приказал Сеня. И, не дожидаясь ее реакции, бросился разливать коньяк – Насте полрюмки, себе – полстакана.
– Не сопьешься? – не выдержала она.
– Подумаешь! – Муж скривил губы в презрительной усмешке. – Одна-единственная бутылка!
«Пьянь ты, – подумала Настя. И немедленно мысленно оправдала мужа: – Впрочем, я бы тоже столько пила, если даже не больше. Если бы каждый день колготилась в этом их кооперативе».
Настя уже знала, что сын той женщины из Магадана, за которого она просила Сеню, умер, а грузинская княжна с последней стадией лейкемии должна умереть со дня на день, несмотря на весь оптимизм кооперативного врача Вани Тау… Умирали и другие – Настя однажды нашла в Сениной папке график летальных исходов и ужаснулась: кривая смертей неуклонно ползла вверх… Да и по телефонным разговорам, которые Сеня изредка вел из дому, чувствовалось: над «Катран-медом» сгущаются тучи.
Бурю предчувствовали все. Даже крошечный Николенька, который теперь изо всех сил старался «не огорчать папу». Даже мама, Ирина Егоровна, – а уж той-то на Сенькину жизнь точно плевать. Как раз вчера она сказала Насте:
– Не дело твой Арсений затеял. Чувствует мое сердце – скоро будут у него неприятности. Как же так можно – браться за всех, даже самых тяжелых, и всем обещать счастливое исцеление? Да, кто-то исцелится. Но остальные-то – умрут! А с раком в последней стадии никому тягаться не под силу – даже вашему катрану…
Настя закусила губу:
– А-то я ему не говорила! Но он уперся, как дикий бык. Говорит, раз уж тебя вылечили, то и остальным помогут.
Мама серьезно сказала:
– А меня не катран вылечил. Меня твоя любовь спасла. Твое желание, чтоб я выздоровела.
Настя только вздохнула. Конечно, доказательств у нее никаких нет – но сердце подсказывает: мамуля права. И ее случай – случай необъяснимого, удивительного, счастливого исцеления – связан отнюдь не с катраном…
Впрочем, что толку с того, что подсказывает сердце! С Сенькой-то все равно не поспоришь. Слишком давно они знакомы – и слишком хорошо Настя знает: если уж муж что задумал, никогда со своего пути не свернет. Что бы ему ни говорили.
И от бесконечной пьянки его тоже не отвратишь. И противные, презрительные искорки из его глаз не изгонишь…
…Сеня выпил свои полстакана залпом – будто не коньяк, а остывший чай. Зажевал помидориной. Глаза заблестели, а привычная уже бледность сменилась румянцем.
«Неужели приставать начнет? А Николеньку-то я еще не укладывала… – подумала Настя. – Ладно, сейчас отправлю его в постельку по-быстрому. Со сказкой по сокращенной программе. И – к Сене».
От доброй порции секса она ох как не откажется! В последнее время муж очень редко баловал ее постельными ласками. Мимолетно поцелует – и тут же забывается в тяжелом сне.
Но приставать к ней Сеня не стал. Отодвинул пустой стакан, прищурился, пожевал губами – верный признак, что запланировал какой-то серьезный разговор. Наконец произнес:
– Слушай, Настя. Давно хочу тебя спросить. Почему меня тогда, два года назад, из тюрьмы выпустили?
Настя растерянно откинулась на табуретке – чуть равновесие не потеряла:
- Предыдущая
- 39/70
- Следующая
