Автопортрет - Каралис Дмитрий Николаевич - Страница 61

• Предыдущая
• 61/93
• Следующая

Ваня нарисовал самолет и танк.

Ему говорят:

- Нет, ты нарисуй цветочек или натюрморт.

Ваня нарисовал страшную штуку, и ему вернули документы.

Они с другом поехали по другим городам. Там Ваню тоже не брали - не подходил возрастом. А друга брали - он по возрасту подходил. Друг говорит:

- Ты иди учись еще годик, а я пока начну работать. А на следующий год поступишь, и я буду тебе помогать.

Так и сделали.

На следующий год Ваня поступил в ФЗУ, и друг ему помог: купил на толкучке брюки за сто двадцать рублей, пиджак и ботинки.

- Эти вещи как сейчас помню, - сказал Ваня.

Он ничего не знает о судьбе друга. Последний раз виделись после армии, давно это было.

До армии, одной шальной зимней ночью Ваня обогатился - выиграл в карты 30 тысяч. Это было в 1958 году. Утром он нанял за тысячу двух охранников и доехал с ними до районного центра, где и положил деньги на книжку.

Во время игры фортуна дважды отворачивалась от него: сначала он проиграл всю зарплату - 1200 рублей, затем пальто, заложенное в соседней комнате у перекупщика за 400 рублей, и лишь с последних рублей пошла пруха. Он складывал деньги за пазуху, и грудь у него была раздутая и шуршащая.

Тысяч двадцать Ваня взял в армию, по сберкнижке, и там, в Архангельской области, проел их. Не пропил, а проел в чайной при гарнизоне. Кормили в армии худо, без масла и булки. Утром - каша, хлеб, чай. В обед - суп, второе с мясом и хлеб. Третьего не было. На ужин - каша. Вот Ваня и проел двадцать тысяч за три года. И купил некоторые носильные вещи к демобилизации.

Во время войны Ваня голодал, в 1946-1948 тоже голодал. Живот был, как при водянке, и в бане его отца спрашивали: а что с парнем-то? Это когда отец только вернулся из лагеря (с трудового фронта) и еще не успел подкормить сына как следует. Отец привез три мешка сухарей и американские ботинки с подковами во весь каблук. Ботинки были взрослые, но Ваня надел их и пошел по деревне. Да! Еще батя привез шапку, которая сползала на глаза. В шапке и ботинках Ваня и прошелся по деревне.

- Как сейчас помню - шлеп! шлеп! по лужам. Ничего, кроме луж под ногами, и не вижу. Довольный - страшное дело! Батя вернулся! Сапоги есть! Шапка! Что ты!..

4 декабря, 6-30 утра. Гараж.

Ночью была пурга, снегу навалило по колено, а к утру температура поднялась до +5, и все потекло - каша, жижа. "Вот она, наша погода! ругается пожилой шофер Петренко. - Скоты несчастные..."

Сейчас все кого-нибудь ругают. Такое ругательное время.

7 декабря 1986 г. Дежурю в гараже. Воскресенье. Морозно: - 7.

Читал Нину Катерли - "Цветные картинки", сборник. Женская проза.

Писал "Шута".

В пятницу получил 120 руб. за сценарии - остатки.

Денег до весны не предвидится, будем жить на одну зарплату.

Вчера заходил Б.

Рассказывал про мафию Южного кладбища. Один цыган продал могильщику фальшивые драгоценности. Могильщик с приятелями приехали на машинах в Горелово, вычислили цыгана, отслюнили его от компании, сунули в машину и привезли на кладбище, где была вырыта могила и лежали два больших пластиковых мешка. Цыгана с кляпом во рту привязали за ноги к дереву, а руки привязали к ковшу трактора "Беларусь" и стали проводить воспитательную работу: нельзя обманывать людей, это нехорошо.

Дело было поздно вечером, в дальнем углу кладбища. Вот сейчас, дескать, разорвем тебя на два куска, сложим в мешки и закопаем. Понимаешь, цыган? Цыган кивнул - понимаю! Его отпустили, он привез деньги за камни плюс приличную сумму сверху. Вместе с ним приехал старейшина цыганского клана, который принес глубочайшие извинения честным могильщикам и картинно ругал своего непутевого цыгана.

11декабря 1986 г. Гараж.

Вчера зашел в "Неву". Суров сидел в комнате один - в носках и с выражением глубокого страдания на лице. Он читал рукописи.

Разговорились. Валера стал жаловаться на бухгалтерию, которая не доплатила ему двадцать рублей, и он - молодой здоровый мужик получил в зарплату 26 руб. с копейками.

- Они мне все яйца заморочили, - жаловался он. - Начислили сначала червонец, а удержали с него дважды: в общей сумме и отдельно. Понимаешь? А потом... - И он стал рассказывать, какая неудача вышла с зарплатой.

Я думал, он хочет занять у меня денег, но он не хотел.

О литературе так и не поговорили. Я ушел.

1987 год

4 января 1987г.

Отпраздновали Новый год в Зеленогорске.

Я дежурил в гараже и бегал весь день туда-сюда. Топил печку, которая долго не хотела растапливаться - забило снегом трубу, и я лазил на крышу пробивать пробку. При этом уронил в трубу молоток - оборвалась веревка.

Саша Дергач пел под гитару. Андреев привез спирт с лимонными корочками в красивой бутылке. Пили. Танцевали. В 6 утра легли спать. В 8-30 из гаража прибежал сторож Иван - как бы за мной, но первым делом попросил опохмелиться.

- Что случилось? - спросил я. Мы договаривались, что он меня прикроет.

- Да просто... Хотел узнать, как у тебя дела...

Выпивки уже не было. Пошли в гараж. Я отпустил Ивана домой, а сам дождался сменщика, подремывая.

Пришел сторож Коля, принес бутылку одеколона "Бемби", предложил мне, нахваливая полезные качества напитка, но я, естественно, отказался. Коля выпил четверть стакана - в будке запахло, как в парикмахерской. Он сказал, что теперь, после подорожания спиртного, "Бемби" его любимый напиток. Он брал на Новый год три флакона.

Бывший военный моряк, живет один в жактовской комнате на улице Строителей. Дом деревянный, кругом щели, пол проваливается, ходить можно только в валенках. С женой давно в разводе. В блокаду был мальчишкой, жил на Петроградской.

Морозы стоят 30-40. Обещают такую Якутия еще дней пять.

Вновь пишу "Шута". Взял новую композицию - ретро.

11 января 1987г. Сегодня -32.

Вечером идем с Ольгой в театр "Эксперимент", чтобы посмотреть артиста Олега Зорина, который, возможно, будет инсценировать моего Кошкина ("Маленькая битва...")

17 января 1987г. Деж. в гараже.

Из рассказов Ивана Ермилова.

Подмосковье. Шатура. Покров. Деревни с ткацкими фабриками - остались от Саввы Морозова

Неграмотная баба Нюра сидела в 37-м году "за агитацию".

Отцу Ивана дали в 36-м году 4 года, член партии, начальник базы. В тридцать девятом он вышел, сделал Ивана, младшего, пожил немного с семьей, началась война, и его направили, как врага народа и контрреволюционера, на трудовой фронт во Владивосток, где он работал завхозом в лагере военнопленных японцев (их было много после Халхин-Гола).

Мать умерла от водянки в 1949 году. Она лежала на печи, Иван спал с ней, и она просила: "Ванюша, походи по мне". Худенький десятилетний Иван на коленках ползал по ее спине, делал массаж.

Из дер. Мелисово посадили 136 мужиков, вернулись лишь двое; один из них - Иван Петрович Ермилов - Ванин отец.

Через год после высылки отца, к ним приехали с обыском. Конфисковали истлевшую конскую сбрую, висевшую на чердаке, и каменные жернова ручной мельницы, валявшиеся под крыльцом - два круглых камня с дыркой посередине для засыпки зерна - "кулацкие средства производства".

Когда мать умерла, а отец жил в Покрове, Иван мыкался с сестрами. Старшая работала на фабрике, младшие учились в школе. Спали на полу. Русская печь дымилась, когда ее растапливали, и дети ложились на полу, на тюфяки. Дым не опускался до пола, стоял на уровне колен.

Ваня ходил в гости к соседям, которые его подкармливали. У них была корова и участок с картошкой. Хозяйка числилась в колхозе, и им дали участок. Муж приторговывал ворованными с фабрики нитками и тряпками. Сам не воровал - лишь спекулировал. Возил мануфактуру в Поволжье и привозил оттуда постное масло и другие продукты. Они жарили картошку на огромной чугунной сковороде, а что не доедали, сушили на противне в духовке, ссыпали в мешки и вешали между русской печкой и стенкой. Ваня с хозяйским сыном залезал на печку. "Серега, жрать хочу!" - "А вон, бери из мешка, вот из этого, здесь масла побольше". Иван набивал рот сушеной картошкой и не мог разговаривать, только мычал.

• Предыдущая
• 61/93
• Следующая