Имперские ведьмы - Логинов Святослав Владимирович - Страница 14
- Предыдущая
- 14/56
- Следующая
– А ведь он прав, – сказала Чайка так, чтобы слышал только Влад.
Старик бросился в хижину, вынес оттуда три глиняных миски.
– К столу, к столу, – приговаривал он, хотя никакого стола не было и в помине. – Никаких разговоров, иначе кролики переварятся и будут уже не такие вкусные. Мадмуазель, я положу вам вот этот кусочек. Я понимаю: фигура, диета, но сегодня – никаких диет! Лейтенант, почему вы не кушаете? Ах, да – ложка! Вот она. Кстати, вы заметили, что у меня три миски? Представляете? Ровно три, хотя мне вполне достаточно одной. Видимо, я догадывался, что у меня будут гости, и сделал три миски. Я вижу в этом глубокий смысл, вы не находите, лейтенант?..
Кролик действительно показался вкусным, особенно после сублимированного боевого рациона. Закат отгорел для всех троих, на потемневшем небе высыпали огромные, с кулак, звезды. Некоторые мерцали неподвижно, другие заметно двигались. И тех, и других было очень много.
– Видишь, это планеты, – сказала Чайка.
– И до них не долететь?
– Никак. Я же рассказывала.
– Я вот что думаю… Может быть, здешнее небо – просто еще одна пелена, отгораживающая новую, неведомую покуда вселенную. Вселенную за голубой гранью. Инферно – за оранжевой, Новая Земля – за зеленой, а наш мир, – он ведь желтый, правда?
– Правда. Назад полетим – сам увидишь.
– Радуга миров!.. – нараспев произнес старик. – Был такой популярный ансамбль, года этак шестьдесят три тому назад. Отличную музычку играли ребята! Не слыхали? Пам-тирам-пам! Хотя, где вам слыхать, вы тогда еще небось не родились. А мне нравилось. Пилоту нельзя ничего постороннего на истребитель брать, но я обязательно протаскивал клипсу с записью. Не знаю, как сейчас, а в наше время на один кристалл хоть сто симфоний пиши – все влезет. Но я брал всего одну песню, заглавную: «Радугу миров». Вот она и крутилась, сто раз, двести, тысячу… Вот так: пам-тирам-пам! Хороший мотивчик, верно? Если его тысячу раз подряд, такая злость появляется, боевая. А мне тогда страсть капитана хотелось получить. У вас сейчас как, тоже капитана дают за пойманную торпеду?
– Или посмертно.
– А я так и не знаю, дали мне посмертно капитана или я в пропавших без вести числюсь. Теперь уже все равно, а тогда – ого! – я боевой был. Ну и вылез с манипулятором наперевес. А торпеда меня под самую боевую рубку и поцеловала. Дальше помню смутно. Только чувствую, я в кресле лежу, руки-ноги свинцовые, пальцем не шевельнуть, голова раскалывается, а в ушах «пам-тирам-пам!» без перерыва. И, представляете, вижу: торпеда – поганка – целехонькая, круги накручивает, все ближе и ближе. Злость меня взяла – представляете? – и я ее подловил-таки на повороте да со ста метров из главного калибра! Вы хоть представляете, как это в атмосфере из главного калибра лупить?
– Представляем, – сказал Влад. – Пришлось недавно.
– Потом в башке прояснело, гляжу – земля внизу. Батюшки-светы, в планету врезался и не заметил! Ведь в атмосфере уже… Ну, я двигатель на форсаж, и свечой вверх. И, представляете, я таким манером неделю шпарил, а улететь так и не смог. Продукты кончились, кислород на исходе, а земля как на ладони. И связи нет, эфир молчит, как убитый. Если приборам верить, я чуть не световой год отмотал, а как назад повернул – вот она, земля, родимая, рядышком. Представляете? С тех пор я знаю: все приборы врут, правду говорит только сердце. Ну да ты, лейтенант, и сам это знаешь, а если сомневаешься, то у спутницы спроси, она подскажет. Да не забывай ей почаще говорить, что она прекрасна. Старый волокита Якобсон понимает в этом толк.
Старик заклевал носом и задремал возле прогоревшего костра.
– Это что же получается, – сказала Чайка, – его тоже приняли за дикую ступу и пытались заарканить? И что это за торпеды? У нас не рассказывают ни о каких торпедах, никто из сестер не видал ничего подобного.
– Прежде всего, – произнес Влад и надолго замолчал, уставясь себе в колени, – прежде всего, никаких диких ступ нет. Ни одной. Они все сделаны. Руками, безо всякой магии и волшебства. Вот как эта хижина, на которую ты уже столько раз оглянулась. У вас что, и дома живые?
– Живые, – кивнула Чайка.
– А у нас – мертвые. Сложенные из разных кусков, из камней и прочего. И корабли, которые вы зовете ступами, тоже собраны из мертвых частей. Такой корабль никуда не полетит, если в нем нет пилота. Нужен человек, и он сидит внутри каждого звездолета. И когда какая-нибудь из твоих подруг кидает аркан, то она не зверя ловит, а берет в плен одного из моих товарищей. Теперь о торпедах. Ты знаешь, я вижу не так, как ты. И когда ты берешься за свою метлу, я перестаю тебя различать, а вижу лишь светящуюся сигару. И другие люди видят точно так же. Вот эти сигары мы и назвали торпедами. Старый волокита Якобсон был в юности истребителем торпед. Конечно, он ни одной не поймал живьем, но по меньшей мере одну – сжег. Не надо говорить ему правду, она не принесет ничего, кроме ненужной боли. Когда триста лет назад ваши прабабки заарканили первые дикие ступы, мы решили, что на нас напал чудовищный и злой враг. Вас мы приняли за оружие, а самого врага назвали торпедниками. Мы уже триста лет воюем с вами.
– А мы этого не заметили, – донесся голос из темноты. – Мы думали – глупые звери огрызаются…
– Действительно, бездарная война. Триста лет галактическая империя, обладающая миллиардной армией, сражается с горсткой шальных девчонок, а те даже не заметили, что с ними воюют.
– Пам-тирам-пам! – пропел во сне истребитель Якобсон.
– Погоди, – сказала Чайка, – а как же подруги рассказывали, что на их глазах ступы проглатывали некоторых сестер. Просто брали и заглатывали живьем.
– А у нас есть тысячи записей, как торпеда касается корабля, а затем следует взрыв. Тоже не слишком объяснимо.
– Это как раз понятно. Заарканенную ступу утаскивают сюда, усмиряют, здесь это легче, потому что в океане ступа начинает бросаться из стороны в сторону, а над Новой Землей все ступы идут вертикально вверх, и их проще объездить. Потом, когда вместо грубого аркана уже накинута узда, сестра влезает в пасть, удаляет ступе язык, огненные железы, ну… и прочее, что ей не нужно, и выбрасывает все это в океан через старый прокол. Его можно держать почти полчаса. Тоже удобно получается: ты здесь, а все опасные отходы – там. Ведь язык и после ампутации опасен. А через старый прокол отходы выбрасываются не только в старое место, но и в прежнее время, будто они оттуда и не исчезали. И, конечно, огненные железы взрываются и сжигают язык и все остальное. Чисто и никаких проблем.
– А мы видим взрыв артиллерийских батарей и считаем, что торпеда врезалась в звездолет и оба погибли, – закончил Влад. – Теперь все понятно. Так вот, когда ступа глотает наездницу, все еще проще. Ты сама видела, как я поймал твою подруженьку и втащил в амбразуру. Проглотил, можно сказать…
– Потому и амбразура, чтобы брать, а потом – ам! – и нету? – спросила Чайка.
– Не знаю. Вряд ли, это очень старое слово. Так вот, после того как затащишь торпеду внутрь, ее надо перепеленать, для этого возле створа камеры есть специальный маленький биоманипулятор, и поместить в створ. И тогда торпеда будет ускорять катер. Говорят, одной торпеды хватает на двадцать, а то и тридцать лет.
– Тридцать лет парализованной? – ужаснулась Чайка. – В этом коконе?
– Да. Не представляю, как девушка выживает там, без пищи, без воды, а порой и без воздуха.
– Помело кормит. Неужели ты не заметил, что ведьма и метла – единое целое, она без меня не может, я – без нее.
Влад представил, как Чайка в эту минуту нежно проводит пальцами по отполированной рукояти, и ощутил неожиданный укол ревности… к помелу.
– Что же делать? Получается, что люди и ведьмы сотни лет напрасно мучают и убивают друг друга. Мы могли бы летать вместе, а вместо этого ездим друг на друге, словно на диких зверях или мертвых торпедах.
– Найдем выход, – пообещал Влад. – В любом случае, правду должны знать и люди, и ведьмы. Сама же говорила, что придется тебе давать отчет старшим сестрам. Вот и расскажешь им все.
- Предыдущая
- 14/56
- Следующая
