Картежник - Логинов Святослав Владимирович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/42
• Следующая

– И так заживёт, – Людка приложила ладонь ко вздувшимся мордасам.

– Да не тебе «Скорую» – Ганне! Ведь с ума сошла, мебель порубила, курам головы скрутила всем как есть…

– Какое – с ума?.. Здоровёхонька твоя Ганна! Ушла она от тебя. Насовсем ушла. Вещички свои ни единой не позабыла, всё в кутули, на корову навьючила – и была такова.

– Да с чего?! – стосильным трактором взревел Казин.

– А это уж тебе лучше знать. С кем она тебя на свиданке застукала, муженёк?

Вот пришла судьба и выведала, что не только блудный син, но и Казин ударов её держать не может. От первого жизненного хука полетел бравый мелиоратор в нокаут. Ну, может быть, в нокдаун, ибо секунды рефери отсчитывает неспешно, позволяя сильному подняться. Вот только подниматься Казину не хотелось. Сладкое состояние – грогги, мир плавает в тумане, и ничего-то тебе не нужно.

Казин запил.

Деньги, что дома были, Ганна выгребла до копеечки, но у Казина была припрятана добрая заначка, а следом пошло на продажу то немногое, что оставалось в доме целым. Первым отправился на базар поросёнок Борька. А цуцик, которому Казин в расчёте на грядущий зверский нрав успел дать имя Зюган, так и вовсе хозяина не дождался, убежал следом за Ганной.

Казин ни о чём не тужил. Начинал утро с водки и водярой заканчивал. Жратвы не покупал, питаясь сбалансированной бурдой, что варила инозвёздная хреновина. Водки хреновина выдавать не желала, считая сдуру, что этот продукт земному метаболизму чужд.

В деревне Казина жалели, но подходить остерегались, опасаясь буйства. Только супруга участкового – милиционерша Жанна, прозванная приезжими дачниками жандарметкой, пару раз приходила и пыталась выяснить, что тут произошло и не требуется ли вмешательства властей. Жандарметку Казин отшил невежливо; с некоторых пор бабский пол вызывал у него чувство отвращения. Жанна отбыла, решив в случае чего привлечь хулигана к административной ответственности.

В какую-то минуту, решив по пьяни, что во всех бедах виноват блудный син, Казин собрался было в Синляндию. Едва не разворотив сарай, надул муровину, извлёк и подготовил к работе спасительную бандурину. Но потом недопропитые остатки разума подсказали ему, что домой возврата не будет, и Казин ушёл допивать початую поллитру. Бандурина осталась стоять возле верстака.

Больше Казин к инопланетной технике не обращался. Продавать её – так кто купит? – а самому пользоваться… Однажды мелькнула мысль о полевом «Модусе», но даже в запойном состоянии нехорошо стало Казину от этой мысли. Понял, что не буженину с карбонадом увидит, а целый, не разграбленный дом, зеркальный шкаф, незнакомый с ударами колуна, услышит густое дыхание Пеструхи в хлеву и привычную ругань Ганны. Врут инозвёздные рекламщики, говоря, что не бывает от «Модуса» похмелья. После такого сеанса – хоть в петлю. Лучше уж самогоном спасаться.

Запой продолжался две недели, потом деньги иссякли и кончились желающие покупать недоразгромленные пожитки. Всё, что было получше, уплыло в чужие руки. Как говорится, сто лет копил и влёт пропил. Ведь подумать только – двадцать годочков хозяйство ухичивал! И всё прахом… Хотя много ли оставалось в доме после Ганниного ухода? Посуда перебита, одежда порвана, мебель порублена… Ни одного стула не осталось, так что сидеть Казину приходилось на круглой табуреточке, которую накануне печальных событий хозяин для какой-то надобности занёс в сараюшку, да и забыл там. Тем и спаслась единственная мебелинка. Только много ли в корыте корысти?

Казинский подсобник Воха лишь с виду казался человеком грубым и уголовным, а на деле имел душу нежную и легкоранимую. Через то и страдал неоднократно. Не мог Воха спокойно взирать на творящиеся кругом беззакония и, когда видел несправедливость, немедля вступался во всю мощь привычного к разборкам кулака. Одна беда, Вохины понятия о беззакониях и несправедливостях сильно рознились с положениями Уголовного кодекса, отчего правдолюбец претерпел немало заушений. Ещё в несовершенные годы не раз и не два влекли Воху в районную ментовку, и на учёте держали, и внушения делали. Однако пороки мироздания вновь и вновь заставляли Воху пускать в ход верный кулак. А закон, как говорят секущие в юриспруденции латиняне, хоть и закон, но дура. Одна за другой последовали пятнадцатисуточные отсидки, а потом и срок замаячил.

Дело такое Вохе не понравилось, и при первой же возможности, отучившись в техникуме на электромонтёра и отмаршировав своё в ракетных войсках, Воха покинул родной Николаев и перебрался в город на Неве, где его ни одна собака не знала и менты на улице не оборачивались. Однако просчитался монтёр из Николаева, после первой же серьёзной драки выяснилось, что никто не забыт и ничто не забыто. Казалось бы, всего-то дал какому-то лоху по соплям… ну, пару зубов вышиб и мозговину сотряс, а получил… хорошо получил.

А самое обидное, что после зоны взявшийся за ум баклан был выслан на сто первый километр и стал деревенским жителем. Ни тебе тёплого моря, ни северной столицы. Живи в посёлке Лядицы. От такой обиды Воха новое место жительства иначе как с добавлением второй буквы алфавита и не называл.

С годами и гонор, и обиды сошли на нет. Жил Воха по-холостяцки, трудился разнорабочим в передвижной механизированной колонне краснознамённого треста Ленмелиорация, выпивал в меру заработка и ни о чём не жалел, ну, может, о том лишь, что всей водки не выпить.

Казина Воха не любил, считая куркулём. Как-никак, в соседних деревнях живут, и хозяйство крановщика было Вохе вполне известно. Почему-то Олег всегда успевал прибрать плохо лежащее добро раньше, чем на него пытался положить глаз Воха. Вот в прошлом году Воха хотел поживиться в бытовке молочным бидончиком, в котором привозили воду. Но пока приискивал покупателя, бидон исчез. Теперь в нём у Казина бражка ходит. По весне с заброшенной фермы привезли новый бидон, так ведь и его небось Казин сопрёт.

Сейчас, когда Казин ушёл в запой, у его помощников наступил вынужденный отпуск, который Воха также тратил на неумеренное пьянство. А мысли о бидоне и бражке разбередили природную жажду, и в одну прекрасную ночь монтёр с монтировкой в руках появился в Подсосонье.

Воха сам не мог бы сказать, на что он надеялся, направляясь к дому крановщика. Вся колонна знала, что сахар на алкогольное дело Казин переводить не станет. Олег курил самогонку из кислой падалицы, болотных ягод – шикши и голубики, а если выпадал урожайный год, то из сливы-терновки, целые заросли которой произрастали в заброшенных садах. Июнь в деле ягодного самогоноварения сезон мёртвый, и бидон в казинском гаражике стоит пустой. Карамельщики, конечно, во всякое время гонят слезу, но их первач так просто не добудешь. А Казин был ягодником и гнал для собственного потребления. Грамотен был крановщик, сливянку называл ракией, яблочную самогонку – кальвадосом, а отгон ягодной бражки – синюхой, уверяя, что синюху ещё древние греки потребляли.

Вохе было всё равно – греки так греки, лишь бы ему тоже досталось. Ведь пьёт же что-то Олег? – так, может, и поставил брагу на конфетах…

Июнь в Подсосонье – время белых ночей. В полчетвёртого и следа не остаётся ночной тьмы, и на золотых небесах спешит показаться солнце. С одной стороны, это для взломщика удобно – не надо с фонарём возиться, всё видать, как среди дня. С другой стороны, и тебя видать всякому. Умучает бессонница кого из соседских старух, выглянет она от бездельной тоски в окошко, вот тебе и свидетель. Казин, конечно, к жандарметкину мужу не потащит, сам разбираться станет, но всё равно неприятно.

Однако обошлось. К деревне Воха прошёл заглохшими садами, дорогу пересёк не скрываясь, будто кто по делу идёт, а там – и казинский двор, лишённый собаки и жены, беззащитный пред всяким злоумышлением.

Сарай встретил взломщика незапертым замком, болтающимся на одной дужке. Выходит, зря тащил с собой монтировку. Но кто же подумать мог, что куркулистый Олег, даже упившись до зелёных человечков, способен забыть о замке?

• Предыдущая
• 8/42
• Следующая