Россия за облаком - Логинов Святослав Владимирович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/59
• Следующая

Если сравнить с известной песней:

– много ли разницы наберётся? И там, и там требуют с рассказчика три рубля штрафу. А что касается названий, то догадайтесь с трёх раз без подсказки, как назывался проспект Двадцать Пятого Октября до семнадцатого года и как он называется сегодня?

Быстрее чужих детей растут только собственные года. Вроде бы только-только достиг заветной пенсии и, выражаясь словами почтальона Печкина, можно начинать жить, ан, годочки уже поднакопились, и понимаешь, что стал стариком. Здоровьишко уже не то, и от жизни хочется всё меньше и меньше. Потому, наверное, люди и умирают в конце концов, что им уже ничего не надо, а всего менее – жизни будущего века и загробного блаженства. Бабка Зина в последний год такой была: «Как подумаю, что на том свете опять что-то будет, так в дрожь и кидает! Нет уж, ну её, райскую жизнь, к бесу, зароют в земельку и буду себе лежать».

Выросли и чужие дети. Никита закончил десять классов и ушёл в армию. Горислав Борисович уговаривал парня поступать в институт; как-никак серебряная медаль получена. Сам себе удивлялся: вроде бы приводил Савостиных, чтобы они в деревне жили, а дошло до дела, сам же в город направляет. В институт Никита не захотел, напросился на службу в десантные войска. Мама его в детстве столько солдатской шапкой стращала, что поневоле захотелось эту шапку примерить.

Шурёнка после десятого класса пошла в экономический техникум. Какой уж из неё бухгалтер выйдет, Горислав Борисович не загадывал, с математикой у Шуры было не ахти, на одной старательности выезжала. Рядовому бухгалтеру, впрочем, большего и не надо. Зато техникум был поблизости, в райцентре, и общежитие имелось. Стояло общежитие неподалёку от новой церкви, где батюшка открыл воскресную школу для взрослых. Теперь всё чаще случалось, что Шурка не приезжала домой с пятничным автобусом, оставаясь на выходные в городе. Оно и понятно: автобус ходит дважды в неделю, вторник и пятница. В пятницу приедешь к родителям, значит, или понедельник прогуливай, или топай на занятия тридцать вёрст пешком. Хорошо, если кто знакомый едет, так подвезёт, а незнакомую попутку одинокой девчонке ловить опасно. С воскресной школой Шурка и на выходных оказывалась при деле: бухгалтерский учёт на буднях, а закон божий – для души.

Теперь уже не Феоктиста наставляла Шурку, а та учила мать:

– Ты сама подумай, что говоришь! Нет никакой Казанской божьей матери. Богоматерь у нас одна, а Казанская не богоматерь, а чудотворная икона!

– Пусть по-твоему будет, – соглашалась Фектя. – Чудотворная икона Казанской божьей матери.

Платон такими разговорами был недоволен.

– Девка у нас слишком богомольной задалась. Ей бы на гулянки да на посиделки, а она – богу молиться. Какие такие грехи отмаливает? Не нажила ещё грехов.

– Опомнись, Паля, что несёшь-то? Радоваться надо, что Шурёнка скромница. У других, сам небось знаешь, подолы драные, тут с этим строгости нет, не то что в прежние годы.

– Дура ты! – беззлобно внушал Платон. – Было бы ноне как в прежние годы, я бы Шурку давно замуж выдал. Ведь ей двадцатый год идёт. Засидится в девках – что тогда? Я на свадьбе гулять хочу. Вина пить нельзя, так я и тверёзый спляшу. Мне внуков охота потискать, чтобы целую охапку!

У самой Фекти после Миколки детей уже не было. Вроде и не старая, а от тяжёлых родов нутро повредилось, так что Фектя больше носить не могла. Врачиха из женской консультации утешала: мол, по нынешним временам и трое детей редкость, многодетная семья считается. Фектя соглашалась, а руки тосковали по малышам, которых можно нянькать, кормить, пеленать… Вся надежда оставалась, что внуки появятся, хотя дети внуками радовать не спешили. С Никитой понятно, он на службе, прежде солдатчины свадьбы не ладят. А Шура?.. Ведь и впрямь девке двадцатый год. У самой Фекти об эту пору уже Никита был, и Шурку ждала. Но Шура замуж не торопилась, словно не видела, что Миколка уже большой и мать скучает.

Миколке сравнялось двенадцать лет и, как водится среди младших сыновей, себя он считал умнее всего мира вообще, и родителей в особенности. Учился без особой старательности, перебиваясь с четвёрки на троечку, но в школе был на хорошем счету – двое старших Савостиных оставили по себе добрую память. Книгочеем в отличие от Никиты он не стал и, заходя в гости к соседу, предпочитал сидеть у телевизора. Родителей поругивал за скопидомство и отсталость. Телика у них нет, кассетник купили, но не той фирмы, да и вообще, кто сейчас кассетник слушает? Плеер нужен хороший, видак, комп…

– Где ты всё это в избе поставишь? – снисходительно спрашивал Горислав Борисович.

– Ага!.. Конечно, в избе не повернёшься. Все нормальные люди давно в городе живут, одни мы, как дураки, в Ефимках сидим.

– А ты знаешь, сколько квартира в городе стоит? Один квадратный метр дороже, чем весь ваш дом. Где ты такие деньги возьмёшь?

– Ну да, если сеном торговать, то и будешь век быкам хвосты крутить. А вот я бы привёз в Ефимково фонарик на фотодиодах и – прямо к царю! Он бы мне за него золота отсыпал – на сто квартир хватит.

Горислав Борисович смущался, вспоминая Платоновы гвозди и собственные свои грехи той поры, когда он только нащупал тропку в прошлое. Потом преувеличенно грозно предупреждал:

– Об этом и думать не смей! Не золота тебе отсыплют, а розог. К царю тебя никто не пустит, а едва свой фонарик вытащишь, тебя сразу в полицию загребут. Хорошо, если полицмейстер просто фонарь отнимет, а тебя взашеи выгонит. А если он спросит, где ты его взял? Тут ты и пропал.

– Ничего я не пропал. Фонарь мой, какое у него право отнимать?

– У него как раз все права и есть, а ты перед ним – прыщ в штанах. Так он и это живо исправит: штаны спустит и задницу розгами спрыснет. А будешь артачиться – ещё добавит.

– Права не имеет…

– Это ты тут о правах толкуй, а там – законы другие. «Уложение о наказаниях» читал? От телесных наказаний освобождено только дворянское сословие, да и то, если помнишь, унтер-офицерскую вдову городничий высек.

«Уложения о наказаниях» не читал и сам Горислав Борисович, не был уверен даже, существует ли таковой документ в натуре, но название придумалось очень кстати. Миколка задумался и убрёл изобретать другой способ моментального обогащения.

– Я туда ноутбук привезу запароленный. Пусть только попробуют отнять; у меня он включается, а у них – нет!

– И что дальше? Что им с этим ноутбуком делать? В игрушки играть? Так господин полицмейстер в твоём «Варкрафте» и не поймёт ничего. Зато спросит: «Где взял?»

– А я скажу: «Не ваше дело. Ведите меня к царю!»

– А он тебе по мордасам! Помнишь у Некрасова: «Удар искросыпительный, удар зубодробительный, кулак скуловорот!»

– Чего вы меня всё литературе учите? – обижался Миколка.

– Потому что литература жизни учит. В ту пору жили великие писатели, и они сказали о своём времени всю правду. А у тебя в голове сплошные фантазии.

Не нравились Гориславу Борисовичу эти фантазии, но окончательно переубедить Миколку он не мог.

Так они однажды беседовали, когда за Миколкой прибежала взволнованная Феоктиста.

– Шурка приехала! – выпалила она с порога.

– И что? – успел лениво поинтересоваться Микола.

– С женихом!

Тут Горислав Борисович первым вскочил.

Дома гостей никто не ждал, ужин у Фекти был самый простецкий: в печке доходила ячневая каша и топилась полная макитра молока. Ещё на трёхногом казанке стояла сковорода с луком, который потом в кашу замешают. Лука Савостины выращивали много и сдабривали им всякую снедь. Деревня не город, до магазина не сбегаешь, колбаски дорогим гостям не купишь. В народе говорят: что есть в печи, всё на стол мечи. Но по будням в печи, кроме каши и жареного лука, редко что бывает.

• Предыдущая
• 18/59
• Следующая