Астроцерковь - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/3
– А что привело вас ко мне?
Человек неловко поерзал в противоперегрузочном кресле и с беспокойством огляделся, как бы опасаясь, что каменный макет внезапно задрожит, загрохочет и, встав на огонь, всплывет вместе с ним в небеса.
– Зачем все это? – спросил он с тоской.
– Что именно?
– Ну… астроцерковь… служба в скафандре… записочки…
Так, подумал пастырь, третий диспут за день.
– Ну что же делать! – с подкупающей мальчишеской улыбкой сказала он. – Что делать, если душа моя с детства стремилась и к звездам, и к Господу! Но к звездам… – Тут легкая скорбь обозначилась на красивом лице пастыря. – К звездам мне не попасть… Повышенное кровяное давление.
– А если бы попали? – с неожиданным интересом спросил человек.
– Когда-то я мечтал отслужить молебен на орбите, – задумчиво сообщил пастырь.
После этих слов человек откровенно расстроился.
– Не понимаю… – пробормотал он с прежней тоской в голосе. – Не понимаю…
Пора начинать, решил пастырь.
– Человечество переживает расцвет технологии, – проникновенно проговорил он. – Но последствия его будут страшны, если он не будет сопровождаться расцветом веры. Вот вы мне поставили в вину, что я служу обедню в скафандре… А вы бы посмотрели, сколько мальчишек прилипает к иллюминаторам снаружи, когда внутри идет служба! Вы бы посмотрели на их лица… Разумеется, я понимаю, что их пока интересует только скафандр, и все же слово «космос» для них теперь неразрывно связано с именем Христа. И когда они сами шагнут в пространство…
– Вы – язычник, – угрюмо сказал посетитель.
– Язычник? – без тени замешательства переспросил пастырь. – Что ж… Христианству всегда были свойственны те или иные элементы язычества. Пожалуй, нет и не было церкви, свободной от них совершенно. Иконы, например. Чем не язычество?.. В давние времена вера выступала рука об руку с искусством – и вспомните, к какому расцвету искусства это привело! И если теперь вера выступит рука об руку с наукой…
– Да вы уже выступили, – проворчал посетитель. – Вы уже договорились до того, что Христос был пришельцем из космоса…
– Неправда! – запротестовал пастырь. – Журналисты исказили мои слова! Это была метафора…
– Хорошо, а записочки? – перебил посетитель. Он явно шел в наступление. – Откуда вообще эта дикая мысль, что молитва, поднятая на орбиту, дойдет до Господа быстрее?
– Разумеется, это суеверие, – согласился пастырь. – Для Бога, разумеется, все едино. Но люди верят в это!
– Так! – сказал посетитель, обрадовавшись. – Следовательно, вы сами признаете, что делаете это не для Господа, а для людей?
– Да, для людей, – с достоинством ответил пастырь. – Для людей, дабы в конечном счете привести их к Господу. Так что не ищите в моих словах противоречия. Вы его не найдете.
– Но они идут к Господу, как в банк за ссудой! – закричал посетитель. – О чем они просят Его в своих записочках! О чем они пишут в них!..
– Этого не знаю даже я, – резонно заметил пастырь. – Это известно лишь им да Господу.
– А разве так уж трудно догдаться, о чем может просить Господа человек, которому некуда девать деньги? – весьма удачно парировал посетитель. – Ваша паства! Это же сплошь состоятельные люди! Те, у кого достает денег и глупости, чтобы оплатить выброс в космос всей этой… бумаги.
– Вы кощунствуете, – сказал пастырь. Лицо его отвердело и стало прекрасным – как на рекламном щите при дороге.
Посетитель вскинул и тут же опустил темные глаза, в которых пастырь успел, однако, прочесть непонятный ему испуг.
– Опять… – беспомощно проговорил человек. – Опять это слово…
Надо полагать, обвинение в кощунстве предъявлялось ему не впервые.
– Да поймите же! – Пытаясь сгладить излишнюю резкость, пастырь проговорил это почти умоляюще. – Элитарность астроцеркви беспокоит меня так же, как и вас. Но рано или поздно все образуется: стоимость полетов в космос уменьшится, благосостояние, напротив, возрастет, и недалек тот час, когда двери храма будут открыты для всех.
Посетитель молчал. Потом неловко поднялся с противоперегрузочного кресла.
– Простите… – сдавленно сказал он, все еще пряча глаза. – Конечно, мне не следовало приходить. Просто я подумал… ну что же это… ну куда еще дальше…
Досадуя на свой глупый срыв и некстати слетевшее с языка слово «кощунство», пастырь тоже встал.
– Нет-нет, – слабо запротестовал человек. – Провожать не надо. Я сам…
Пастырь не возражал. У него действительно был трудный день. Попрощавшись, он снова опустился в кресло и прикрыл глаза.
Ученый написал на него донос, шофер грузовика, пусть в шутку, но предложил ограбить прихожан, безработный богоискатель обвинил в язычестве и фарисействе. Представители других церквей… Ну, об этих лучше не вспоминать. Кем они все считают его? В лучшем случае – достойным уважения дельцом. Правда, есть еще паства. Но, будучи умным человеком, пастырь не мог не понимать, что для его прихожан астроцерковь, на создание которой он положил все силы души своей, – не более чем последний писк моды.
Он открыл глаза и стал смотреть в окно. В окне по-прежнему сияли чистыми цветами постройки заправочной станции и тянулась параллельно полотну дороги бетонная кромка оросительного канала. Потом в окне появился его странный собеседник. Ссутулясь, он брел к автостанции и, судя по движениям его рук и плеч, продолжал спор – уже сам с собой. Внезапно пастырь ощутил жалость к этому бедолаге в поношенном костюме. Работы нет, жизнь не сложилась, с горя начал искать истину… Или даже наоборот: начал искать истину – и, как следствие, лишился работы… Ну вот опять – ну куда он идет? Он же сейчас упрется в оросительный канал, и придется ему давать крюк до самого мостика. Может, подвезти его? Он ведь, наверное, путешествует автостопом. Да, пожалуй, надо… Как-никак они с ним одного поля ягоды. Походит он так, походит в поношенном своем пиджачке, посмущает-посмущает святых отцов, а там, глядишь, возьмет да и объявит, что нашел истинную веру. И соберется вокруг него паства, и станет в этом мире одним исповеданием больше…
Пастырь поднялся с кресла. Серая полоска за окном раздвоилась, между бетонными кромками блеснула вода. Человек брел, опустив голову.
Как бы он в канал не угодил, забеспокоился пастырь и приник к стеклу. Так и есть – сейчас шагнет в воду, а там метра два глубины! Пастырь хотел крикнуть, но сообразил, что сквозь стекло крик едва ли будет услышан. Да и поздно было кричать: ничего перед собой не видя, человек переносил уже ногу через бетонную кромку.
Пастырь дернулся к двери и вдруг замер.
Точно так же, не поднимая головы и вряд ли даже замечая, что под ногами у него уже не земля, но хмурая водная гладь, человек брел через канал. На глазах пастыря он достиг противоположной бетонной кромки и, перешагнув ее, двинулся к шоссе.
Стены разверзлись. Скорбные оглушительные аккорды нездешней музыки рушились один за другим с печальных, подернутых дымкой высот, и пастырь почувствовал, как волосы его встают дыбом – состояние, о котором он лишь читал и полагал всегда литературным штампом.
Сердце ударило, остановилось, ударило снова.
– Господи… – еле слышно выдохнул пастырь.
Человек на шоссе обернулся и безнадежным взглядом смерил напоследок каменную копию космического корабля.
1988
- Предыдущая
- 3/3