День Дурака - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/4

Потом зачитали по бумажке что-то гневное, а саму бумажку вознамерились прилепить к стеклянным дверям, однако охранник не позволил: двери, как и узорчатая мостовая перед ними, являлись собственностью фирмы-арендатора. Русский бунт был, по обыкновению, бессмыслен – стать же беспощадным ему не давала малочисленность участников. Наконец, посовещавшись, прилепили рукописный упрёк к серебристо-серой доске с выпуклыми литерами – уж она-то наверняка принадлежала Союзу писателей.

Не доезжая десятка метров до сборища, к тротуару причалила легковушка местного телевидения, откуда выскочил и обмер, остолбенев, Мстиша Оборышев. Черты редактора как никогда напоминали теперь застывшую гроздь восковых струек.

Полчаса назад, получив от начальства задание отразить какой-то митинг, он, естественно, напомнил о своей принадлежности к редакции культуры. На это ему с угрюмой усмешкой ответили, что, во-первых, митингуют перед Домом литераторов, а во-вторых, сам заварил – сам и расхлёбывай. До последнего мгновения Мстиша надеялся, что слухи о происходящем сильно преувеличены.

Ай-яй-яй-яй-яй, что делается! Совсем народ сбрендил…

Оставив оператора искать ракурсы (выехали, как и полагается, вдвоём), Оборышев, доставая на ходу корочки, устремился прямиком к милиционеру.

– Здравствуйте! Телевидение. Не подскажете: митинг санкционирован?

– Разбираемся, – уклончиво заверил тот.

Подошёл охранник и попросил не брать в кадр слово «Клоацина», поскольку в связи с акцией протеста это может опорочить имя фирмы. Оборышев пообещал, что не будет.

Створки витринного стекла шевельнулись. Толпа, утробно заворчав, подалась к низенькому плоскому порогу, но из прозрачных дверей вышла всего-навсего Олёна Стременная, корреспондент «Вечёрки». К ней кинулись с расспросами. Выпытали, что творческая интеллигенция в лице напуганного секретаря СП затворилась в своей башне из слоновой кости и к народу, скорее всего, не выйдет. Разочарование было столь велико, что досталось ни в чём не повинному сержанту милиции.

– Ну вот чего ты тут маячишь?.. Чего маячишь?.. – визгливо крикнула ему самая ветхая из протестующих. – Криминалитет тебе в лицо смеётся, а ты маячишь!..

– Дурдом! – негромко, но отчётливо выговорила Олёна, поравнявшись с коллегой. – Ну что, господа телевизоры? Чья наводка была? Мирзоева, небось?

– Мирзоева?..

Страшна была Олёна, как смертный грех, и по нынешним временам это давало ей право держаться с высокомерием первой красавицы. Казалось, она и косметику-то употребляет не с тем, чтобы скрыть, а с тем, чтобы дерзко подчеркнуть все свои изъяны.

– Только не прикидывайся кабелем! – предупредила она. – Месяц назад Мирзоев в Думе на творческие союзы наехал. Никакой от них, дескать, прибыли – ущерб один. А господа писатели через прессу огрызнулись…

– Ты сама-то вчера передачу – видела?

– Видела…

– И?..

– Сработано чистенько, – вынуждена была признать Олёна. – Даже если Сильвестрыч в суд подаст, ловить ему нечего… – Покосилась на прилепленную к серебристо-серой доске бумаженцию. – Конец богадельне. Теперь им на волне народного гнева в аренде, верняк, откажут…

Чуть ли не со страхом Мстиша вгляделся в толпу. Восковые наплывы и бугорки, составлявшие его лицо, дрогнули, как бы начиная плавиться.

– Полагаешь, митинг проплаченный?

– Да ну «проплаченный»! Когда бы кто успел? Сами…

– Но ведь смех был за кадром! И объясниловка в конце! День дурака…

Пожала худыми, как вешалка, плечами.

– Да у этих каждый день такой! Один начал смотреть с середины, другой не досмотрел, третий – вовсе… думает: раз писатели, то, значит, крутизна – по-другому не достанешь… – Олёна вдруг осеклась и уставилась на Мстишу Оборышева. – Так ты что? – испуганно спросила она. – Нечаянно?.. Не по заказу?..

Два поколения. Два мира. Две судьбы. Циник-теоретик и циник-практик. Олёна Стременная зачарованно смотрела на безнадёжного перестарка с высоты своей блистательно уродливой молодости, не понимая, как можно было сделать пиаровский материал бескорыстно! Всё равно, что выйти на митинг и не взять за это ни цента…

– Извините… – прервал затянувшуюся паузу подошедший оператор. – Мстиш! Работать будем?

«А кто для себя и бесплатно дурак, тот очень немногого стоит…» – Горестно повторяя эти бессмертные строки Бёрнса в бессмертном переводе Маршака, Мстиша приблизился к толпе.

Лучше бы он этого не делал.

– Смотрите, Оборышев! – ахнул кто-то.

Мстишу окружили.

– Я вас сразу, сразу узнала! – трясла и теребила его коренастая хриплоголосая мегера в мохнатой вязаной шапке цвета утопленника. – Мы преклоняемся… Мы преклоняемся перед вашим гражданским мужеством!.. Если эти мерзавцы тронут вас ещё раз хоть пальцем… Мы вас в обиду не дадим! Слышите? Не дадим! До Президента дойдём!..

Внезапно Мстиша обнаружил, что уже стоит на крышке канализационного люка и что все на него смотрят.

– Послушайте, – сделав над собой усилие, заговорил он. – Это была юмористическая программа…

– Мы всё понимаем… Мы…

– Нет, не понимаете! – Впервые за многие годы Мстиша повысил голос. – До конца смотрели? Помните, что я сказал в конце?

– А то нет?..

– Да молодец! Продёрнул по первое число!..

– Чист, говорит, как слеза!.. Клейма, слышь, ставить негде, а всё чист!..

– Да! Чист!.. – Мстиша почти кричал. – Сторицын – такой же пенсионер, как и вы! Ему жить не на что! А вчера был просто розыгрыш в День дурака. Первоапрельская шутка…

Секунда-другая оторопелой тишины, а потом – кликушеский заполошный вопль:

– Сколько он тебе заплатил, иуда?!

2006

• Предыдущая
• 4/4