Сегодня, мама! - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/38
• Следующая

— Стоп-стоп-стоп, — сказал папа и озабоченно потрогал мне лоб ладонью.

— Папа, он не перегрелся, — заступился за меня Стас, — но он еще не рассказал про Древний Египет. Меня там сварили в котле, но Костя меня оживил, и мы со сфинксом полетели в Ташкент…

Вид у папы стал совсем несчастным.

— Я всегда знал, что этот древнеегипетский до добра не доведет, — печально сказал он, а затем продолжил нарочито спокойным голосом: — Лежите смирно, а я пока вызову «скорую». Только не вставайте! Чтобы хуже не стало.

— Влипли, — сказал Стас мрачно, когда папа выскочил из комнаты. — В Департаменте нас в плену держали, сфинксы нас похищали, египтяне нас казнить хотели, теперь только в психушку лечь, и тогда уже будет полный букет.

— Лично я в психушку не собираюсь.

— Я тоже. Но что делать? — Он растерянно глянул на меня.

— Давай станем нормальными, — предложил я.

— Не, не выйдет. Потому что тебе уже и пытаться без толку, а я и так нормальный.

— Кончай острить, каракуц бесхвостый, — разозлился я. — Нашел время. Давай будем делать вид, что ничего не было — ни Венеры, ни Египта. Тогда никто не подумает, что мы сумасшедшие.

В этот момент в коридоре раздался звонок телефона. Странно: это папа должен был звонить, а не наоборот. К тому же время позднее.

Но мои мысли перебил Стас:

— А как мы папе с мамой про одежду объясним?

— А никак. Будем говорить, что мы ее еще днем испачкали и порвали, а за ужином они этого не заметили. В такое поверить все-таки легче.

— И что, никому никогда ничего не рассказывать?

— Думаю, да.

— Потому что нам никто не поверит?

— Никто.

— Никто и никогда?

— Соседи по палате в психушке поверят! — разозлился я.

Стас замолчал. Но ненадолго.

— Да, ты прав, — кивнул он обреченно.

И тут в комнату ворвался папа. Сев на стул, он обалдело посмотрел на нас.

— Звонили из музея, — сказал он. — Сторож. Он услышал шум в запаснике. Спустился туда, а глыбы нет. А на ее месте лежит серебряный сфинкс. Выходит, все, что вы тут несли, — не бред? Выходит, ваша одежда состарилась? Точно? — Он переводил испытующий взгляд с меня на Стаса. Как же все-таки здорово, что папа у нас такой прогрессивный.

— Ну, чего молчите?

— Костя, — посмотрел на меня Стас, крыша у которого продолжала активно ехать. — Костя, ау нипа, ламабай ля-ля?[30]

— Молчи, если хочешь, — огрызнулся я по-русски. И принялся заново все рассказывать папе. Только подробнее и понятнее.

Когда я закончил, папа долго сидел, обхватив голову руками. Потом сказал:

— Хорошо, что о вас заботились, чтобы беды не вышло. Хорошо.

Стас осторожно спросил:

— Так ты нам веришь, пап?

— Верю, — торжественно сказал папа. — Но больше никто не поверит. Даже мама. Доказательств-то нет, машина времени улетела…

— А Шидла?

— Что?

— Ну, сфинкс наш. Он ведь живой… ну, не совсем живой, но и не совсем мертвый. Он в музее лежит.

Папа подскочил и испустил сдавленный вопль. Потом ловко метнул в Стаса его одежду, а в меня — мою.

— Бежим в музей, чтобы быстрее сфинкса увидеть, чтобы первооткрывателями стать. В окно лезем, чтобы мама не услышала, чтобы объяснять не пришлось… — Папа набрал полную грудь воздуха и торжественно закончил: — Чтобы не задерживаться!

В таком состоянии папа для споров не приспособлен. Мы со Стасом быстро надели свои обноски и вслед за ним выпрыгнули в окно. Папа стоял на тротуаре, приплясывая от нетерпения. На нем были лишь штаны от трико, пузырящиеся на коленях, и тапочки на босу ногу. Но это его не смущало.

— Бежим, — велел папа, и мы побежали. Нами овладел азарт: здорово все-таки будет вновь увидеть Шидлу, пусть и в засушенном состоянии.

— А ключ от музея у нас, — похвастался я. — Вот. Можно сторожа не беспокоить, через служебный ход пройти.

— Знаю, что у вас, — на бегу ответил папа. — Как бы вы иначе в музей попали. Думаете, папа у вас совсем дурак?

Папа по-детски подпрыгнул на бегу и торжествующе закончил:

— Нетушки! Не совсем!

Дальше мы бежали молча. Войдя в музей, папа сразу защелкал выключателем, но свет не горел.

— Наверное, из-за старта машины времени все пробки перегорели, — предположил Стас.

— Возможно-возможно, — рассеянно сказал папа. Он двинулся в темноту, а мы пошли следом, ориентируясь по его шагам. Но папа пошел не в египетский зал, а в зал девятнадцатого века. Там он снял с экспозиции керосиновую лампу, быстрым шагом направился в свой зал доисторического периода и вытащил из шкафа графин с маслянистой жидкостью. Мы знали, что на графине написано: «Нефть».

— Нефть, нефть… — раздраженно сказал папа. — Где я им нефть найду? У нас не Баку и не Уренгой. Керосин тут… Но это даже хорошо.

Быстро заправив лампу, папа с поразительной ловкостью высек искру кремнем и куском железного колчедана, лежавшими под табличкой: «Огонь — друг первобытного человека».

Когда стало светло, мы с облегчением вздохнули. Все-таки в темноте как-то неуютно. Тем более что у меня вдруг возникло гнетущее предчувствие. Что-то мы забыли. Что?

— Костя, а чего мы забыли? — вдруг спросил Стас. Я даже не удивился и просто пожал плечами.

Вслед за папой мы спустились в запасник. И сразу же увидели среди каменных обломков бедного сфинкса, валявшегося лапами кверху.

Поставив керосиновую лампу на пол, папа присел возле Шидлы. Бережно перевернул его в нормальное положение, отряхнул пыль и каменное крошево.

— Видели бы сфинксы, как бережно люди к ним относятся! — с гордостью сказал мне Стас. Я кивнул.

— Наконец-то, — прошептал папа. — Так вот ты какой, инопланетянин!

— Это не ино… — пискнул было Стас. И замолчал. Действительно, Шидла ведь был не только пришельцем из будущего, но и инопланетянином! Сбылась папина мечта!

Минуту мы стояли в тишине, пока папа ощупывал, обнюхивал и осматривал Шидлу. Потом он повернулся к нам и виновато спросил:

— Исследовать вы его не дадите, да?

— Не дадим! — хором ответили мы. Потом я пояснил:

— Он ведь живой! Он в будущем оживет!

А Стас укоризненно добавил:

— Шидла нам жизнь спас, папа! И домой помог вернуться!

Тяжело вздохнув, папа поднялся, окинул взглядом зал. От керосинки по стенам бегали причудливые тени.

— Полиглоты, зачем оружие-то со стен сняли? — укоризненно спросил папа. — Только не говорите, что это не вы — не поверю!

Действительно, на стене больше не было древнеегипетских дротиков. И бронзовый меч, лежавший в застекленной витрине, исчез…

— Папа, ты, конечно, не верь, но это не мы, — сказал Стас.

— Да?

— Да.

Мы со Стасом посмотрели друг на друга. И вдруг мгновенно поняли.

Фараон!

На его руках были браслеты-оживители! А папа щелкал дистанционным пультом. Значит…

Мы повернулись к саркофагу. Неменхотепа там не было.

— Выходит, нам тогда не показалось! — непонятно чему обрадовался я.

— Папа, только не пугайся, — деревянным голосом сказал Стас. — По музею бродит ожившая мумия.

— Что? — Папа неуверенно улыбнулся. — Шутите, колумбы?

— Она всего одна, — неуверенно сказал Стас, словно даже в этом вопросе испытывал сомнения. — Бедный, напуганный маленький фараончик.

Из темноты, словно укоряя Стаса за неискренность, со свистом вылетел дротик. Брошенный меткой рукой и с недюжинной силой, он проделал в волосах Стаса аккуратный пробор и глубоко вонзился в кирпичную стену. Стас ошалело заморгал, явно удивленный тем, что еще жив.

— Кто кидается в моего сына дротиками? — строго спросил папа. Потом принял позу танцующего павлина из индонезийской народной борьбы башкахана и добавил: — Чтобы убить.

— Это фараон-н-н! — плаксиво сказал Стас и сел на пол. Маленький он все-таки, не выдержали нервы, подумал я, садясь рядом. А из темноты гордо вышел Владыка Верхнего и Нижнего Египта, четырехкратный победитель в гонках на колесницах, фараон Неменхотеп IV.

• Предыдущая
• 35/38
• Следующая