Птица пустыни - Берте (Бертэ) Эли - Страница 19

• Предыдущая
• 19/50
• Следующая

– Ничего, – Клара чуть не плакала. – Но не отказывай мне в этом удовольствии. Если бы ты знала...

– Полно, полно, не мучь себя из-за такой безделицы, – сдалась мадам Бриссо. – Я уступлю твоему капризу, хотя не могу объяснить себе подобного ребячества.

Она поставила шкатулку на стол и, сняв с шеи шелковый шнурок, на котором висел ключик, открыла ее.

Клара поспешно заглянула в шкатулку. Там лежали браслеты, ожерелья, брошки старинного фасона, и несколько связок пожелтевших писем. Но странно, эти вещи, которых Клара требовала так настоятельно, как будто уже не интересовали ее. Она равнодушно перебирала их и все еще искала что-то на дне шкатулки.

Клара действительно приметила между этими блестящими безделушками маленькую коробочку из цветной соломки, она как будто нарочно была спрятана под другими вещами. Клара хотела ее открыть, но мадам Бриссо, с тревожным вниманием наблюдавшая за дочерью, вырвала коробочку у нее из рук.

– Не бери этого, – сказала она. – Там лежит то, чего ты не должна видеть.

Клара, однако, имела время убедиться, что в коробочке катается какой-то довольно тяжелый предмет.

– Мама, покажи мне, что там лежит, прошу тебя!

– Нет, – твердо повторила мадам Бриссо, начиная терять терпение. – До сих пор я исполняла твои глупые капризы, но теперь довольно.

И она заперла шкатулку. Клара, закрыв лицо руками, закричала:

– Так это правда! Праведное небо! Неужели это правда? Она хотела убежать, но мать ее удержала.

– В чем дело, Клара? – строго спросила она. – О какой правде ты говоришь?

Но Клара неспособна была отвечать, захлебываясь в рыданиях.

Несколько минут мадам Бриссо с горестным волнением наблюдала за дочерью.

– Напрасно я делаю это, – наконец сказала она, – но я не могу устоять против твоих слез, как ни безрассудна их причина. Твое желание будет исполнено... Только помни, что ты сама вынуждаешь меня обратиться к печальному прошлому.

Она открыла шкатулку, достала коробочку и вынула оттуда свинцовую пулю, покрытую черноватым налетом.

– Ты ее узнала? – прошептала мадам Бриссо глухим голосом. – Это та самая пуля, которую твой отец... на ней моя кровь.

Клара бросилась матери в ноги, и, покрывая поцелуями и слезами ее руки, взмолилась:

– Прости меня, мама... я сумасшедшая! Неужели Бог покинул меня?

С этого дня Клара изменилась. Холодная, молчаливая, она машинально исполняла свои обязанности в магазине, едва прикасалась к еде. Мадам Бриссо очень переживала, опасаясь, что такое состояние могло пагубным образом сказаться на рассудке дочери.

Она, как могла, старалась развлечь ее. Закрывая раньше обычного магазин, мадам Бриссо возила Клару кататься по городу, водила гулять в окрестностях Дарлинга. Это были единственные минуты, когда девушка, по-видимому, забывала о своих тревогах.

Одна из таких прогулок была запланирована на воскресенье, через несколько недель после отъезда Мартиньи на прииски. Оинзу в качестве землемера поручили отмерить землю миль за пятнадцать от Дарлинга на границе пустыни. Он намеревался ехать туда вместе с дочерью и своим помощником. Мадам Бриссо и ее дочь были приглашены на эту прогулку и приняли приглашение, мать – с поспешностью, Клара – с угрюмым равнодушием. Ричард Денисон, не перестававший окружать Клару робкими знаками внимания, выразил желание сопровождать их верхом.

Предполагали выехать рано, потому что в это время года к полудню жара становилась нестерпимой. Едва рассвело, а шарабан с полотняным пологом уже стоял перед магазином. В нем сидели Рэчел и ее отец. Мисс Оинз, очень хорошенькая в кокетливом шелковом платье взяла с собой сеть для ловли бабочек, ящичек для насекомых, портфель для трав – она хотела извлечь пользу из прогулки, занимаясь своей любимой наукой. Землемер держал под мышкой толстый реестр, в котором он записывал свои кадастровые операции. Денисон, в щегольском летнем костюме, в тростниковой шляпе, в сапогах с отворотами, тоже был здесь, держа под уздцы лошадь. Ждали только мать и дочь Бриссо.

Оинз ворчал:

– Побьюсь об заклад, что это миссис Бриссо еще прикалывает булавкой свою шаль или ленту к шляпе! Женщины так...

Нельзя было узнать, каковы женщины по мнению раздражительного англичанина, потому что мать и дочь наконец-то появились. При виде наряда мадам Бриссо легко можно было понять, почему она так долго заставила ждать своих спутников. На ней был кринолин и великолепное платье из античного моаре, на плечи она набросила индийскую шаль. Шляпа с цветами, полученная из Парижа, дополняла туалет, на котором было в изобилии кружев и лент. Непонятно, для чьих глаз предназначался этот умопомрачительный наряд, так как прогулка предстояла по местности совершенно пустынной.

На Кларе было скромное платье из светлой кисеи и соломенная шляпка. Несмотря на ее бледность и печальные глаза, этот наряд очень шел ей.

Мадам Бриссо извинилась за опоздание и села в шарабан, между тем как Клара приветствовала своих друзей кроткой улыбкой. Кучер сел на козлы, и шарабан быстро покатил.

Подобная прогулка в воскресный день шокировала местных пуритан, наблюдавших за шарабаном из окон своих домов. Участие в ней судьи Денисона в особенности раздражало пастора, недавно прибывшего в Дарлинг. Но Ричард не более своих друзей думал об этом, считая воскресенье днем отдохновения и не чувствуя угрызений совести.

Скоро шарабан с дороги, ведущей на прииски, свернул на тропинку. По мере того, как они удалялись от Дарлинга, обработанные участки земли встречались все реже. Тропинка стала почти невидимой, и кучер с трудом различал ее. Шарабан то въезжал в рощу, где ветви больших деревьев были опущены, как у плакучих ив, то катился по бесплодным местам, где колеса едва не утопали в мелком, как пыль, песке. Здесь не слышалось других звуков, кроме пения хохотунов, криков попугаев, с шумом разлетавшихся при приближении повозки. Солнце изливало на землю потоки света и жара, на горизонте возвышались горы, казавшиеся совсем черными на фоне лазурного неба. Мириады насекомых порхали и жужжали в знойном воздухе, а иногда черная змея, разбуженная стуком колес, приподнималась в нескольких шагах от тропинки, шипя и высовывая свой раздвоенный язык.

Между путешественниками завязался разговор. Оинз вежливо осведомился у мадам Бриссо о ее муже, и она принялась в красках описывать происшествие, о котором получила известие несколько дней назад.

– Да, – говорила она, – мой бедный муж чуть не погиб! Злодеи хотели взорвать магазин и уже просверлили стену, чтобы поджечь порох, но виконт де Мартиньи, наш соотечественник, разгадал их намерение и убил негодяя, которому поручено было привести в исполнение этот план. Ты видишь Клара, как мы были неправы, что так дурно думали о виконте, – обратилась она к дочери.

– Да, мама, – машинально ответила девушка.

– Мы ему обязаны жизнью твоего отца, и если опять увидим его, я надеюсь, ты приветливо его примешь?

– Да, мама.

– Ах, мсье Оинз, – продолжала мадам Бриссо, – если бы вы знали, как мне хочется, чтобы муж поскорее вернулся! Я очень беспокоюсь за него, на приисках вечно что-нибудь случается. Но он намерен пробыть там еще несколько месяцев и рассчитывает, что виконт де Мартиньи поможет ему в делах. Ты будешь рада обнять своего доброго отца, Клара?

– Да, мама.

Так как во время этого разговора шарабан катился по твердой рассохшейся земле, Денисон, скакавший рядом с повозкой, не пропустил ни одного слова. Со своей обычной невозмутимостью он сказал мадам Бриссо:

– Я очень рад узнать, что этот француз, ваш соотечественник, совершил храбрый поступок. Однако, несмотря на это, господину Бриссо следовало бы остерегаться человека, с появлением которого ваше семейство постигли разные огорчения.

– Боже мой, мсье Денисон, в чем вы упрекаете виконта?

– Ни в чем, кроме беспринципности. Не одного ли вы мнения со мной, мисс Клара?

– Да, мсье Денисон, – ответила девушка с тем же равнодушием.

Мадам Бриссо передернула плечами.

• Предыдущая
• 19/50
• Следующая