Метромания - Майорова Ирина - Страница 13
- Предыдущая
- 13/58
- Следующая
Общаться не хотелось – хотелось просто надраться до беспамятства, до глубокого забытья.
– Почему из милиции решил уйти.
Андрей дернул подбородком: дескать, и почему же?
– Не могу больше среди этих… Предки, конечно, в панику ударятся: я ж в ментовский вуз пошел, чтоб в армию не загребли. Хотел в органах до двадцати семи лет прослужить, а уж потом куда-нибудь в службу безопасности. Хоть к отцу в банк, хоть еще куда. Но уж лучше в армию… Или на бабки, которые на машину копил, военный билет себе куплю. С отметкой, что срочную прошел, или белый, что больной.
– С белым тебя в приличную СБ не возьмут, – со знанием дела заявил Шахов.
– Возьмут. Там половина таких… инвалидов липовых.
– Так чего ты уйти-то решил?
– Да устал от скотства всякого – не могу больше. Ну, что хачиков обирают – ладно, я с этим уже смирился. У музыкантов, которые в переходах играют, чуть не всю выручку вытрясают, – тоже пусть. Мафиям всяким – нищих там, инвалидов – крышу дают, и это, будем считать, нормально… Хотя какое нормально! – Витек вдруг сорвался на крик: – Какое, я тебя спрашиваю, нормально, если чуть не половина этих безногих-безруких стали такими по собственной воле! Ампутанты-добровольцы, твою мать!
– Так что, это правда, что некоторым специально что-нибудь отрезают, чтобы больше собирали? – протрезвел внезапно Шахов. – Я слышал про такое, но думал: вранье. Что-то вроде крыс-мутантов.
– Какое вранье, если на одной из станций моего отдела такой есть?! – снова негодующе вскинулся Витек. Потом обхватил себя руками за плечи, будто ему стало морозко, и, страшно оскалившись, спросил: – Видал мужика без обеих ног, что на деревянной тележке катается? На руках у него щетки, какими паркет натирают… Ими отталкивается. Голос у него еще сильный. Хороший, богатый голос. Арии всякие, народные песни поет.
Шахов кивнул. Описанного Витьком мужика видеть приходилось не раз, Андрей даже подавал ему как-то.
– Его тут недавно избили сильно. Я ходил перекусить, возвращаюсь, а он недалеко от входа на станцию в луже крови валяется. Я «скорую» вызвал, а пока врачи ехали, все пытал: кто его так отделал? «Не помню», – твердит, а сам ухмыляется. А губы все в кровище…
Витек прикрыл глаза и, стиснув зубы, поиграл желваками. А когда поднял веки, Шахов поразился: взгляд у младшего лейтенанта был совершенно трезвый.
– Видно, дед перед своим начальством провинился, – тихо продолжил Витек, – денег в казну не донес иль на работу разок не вышел, вот они псов своих и науськали. Не удивлюсь, если кто-то из наших рядом стоял и смотрел, а то и сам участие принимал. Ведь безногий, получается, и на их долю покусился, куска хлеба с икрой лишил.
– Так я его, по-моему, вчера… ну да, в пятницу видел, – припомнил Шахов. – Значит, не так уж сильно и отделали…
– Перелом трех ребер, сотрясение мозга, множественные ушибы внутренних органов, – выпалил без запинки Витек, будто читал протокол или запись в медкарте. – Я к нему в больницу ходил: сигареты отнес, сок, яблоки. – И, словно стесняясь своего поступка, добавил: – Представь, каково ему было смотреть, как к другим больным родственники то и дело с полными авоськами шастают… Он сначала со мной настороженно: дескать, чего пришел, я заявления не писал и не собираюсь, дружки твои могут не беспокоиться. А когда понял, что я просто так, по-человечески, чуть не расплакался.
Когда младший лейтенант Милашкин вышел из палаты, его уже ждал лечащий врач безногого. Пригласил к себе в ординаторскую, усадил на диван и спросил: «А вы не знаете, где вашему подопечному ампутацию делали?» Виктор удивился: «Откуда мне знать? А в чем дело?» Доктор поднял на милиционера глаза, в которых застыла усталость, и тяжело вздохнул: «А в том, что мы тут всей хирургией-травматологией его культи рассматривали и пришли к однозначному выводу: ампутация была проведена явно не в больничных условиях – раз, не профессионалом – два и без медицинских показаний – три. Такое впечатление, будто орудовал мясник с рынка, а в подручных у него был кто-то мало-мальски смыслящий в анестезиологии, иначе бы у бедолаги сердце не выдержало. Ну, и послеоперационная терапия явно была проведена, раз ампутант от сепсиса не погиб…»
Витек продолжал говорить, уставившись на непочатую бутылку водки, но Андрей его уже не слушал. Он думал о старике. Что могло заставить того добровольно лечь под топор мясника, а теперь кататься половинкой человека по пыльным платформам и заплеванным вагонам, собирая мелочь и мятые десятки? Что заставляет его держаться за жизнь? За такую жизнь? Вот он, Андрюха Шахов, здоровый, молодой, с хорошей, перспективной профессией, без особых материальных проблем… Тут Андрей усмехнулся собственным мыслям: получилось, будто брачное объявление составляет… Миллионы бы с ним своей судьбой поменялись, а у него внутри от боли и тоски все готово разорваться. И он хочет, чтобы разорвалось! Хочет, чтобы эта боль и эта тоска исчезли, пусть и вместе с ним.
Шахов вынырнул из своих мыслей от окрика:
– Ты заснул, что ли?!
Андрей потряс головой:
– Нет, извини. Задумался. Про старика этого… Так ты из-за него решил уйти?
Витек молчал. По его напряженной позе, по тому, как собрался в складки высокий лоб, Андрей догадался: решает, рассказывать о чем-то или нет.
– Давай еще выпьем, – предложил Витек и рывком сорвал с бутылки пробку.
Они выпили и с минуту молча жевали давно остывшие котлеты.
– Позавчера, – Витек мельком взглянул на настенные часы, – нет, уже получается позапозавчера… короче, утром в четверг поезд переехал девчонку. Разрезал на части.
– Сама бросилась?
– Нет.
Повисла пауза, во время которой Милашкин остервенело тер губы бумажной салфеткой, а Андрей смотрел ему в переносицу.
– Кто-то положил на рельсы в тоннеле – метрах в двадцати от выезда на платформу. Уже мертвую. Экспертиза так определила. А еще все признаки изнасилования нашла: сперму, синяки на руках, на внутренней части бедер…
– Маньяк?
Витек помотал головой.
– А кто?
– Откуда мне знать?! – зло выкрикнул Витек. – Вполне может быть, что кто-то из наших!
– Как это?!
– А так! Ты что, никогда не слышал, как менты девчонок к себе на пункты таскают и там насилуют? Летом две тысячи пятого начальника угро одного из отделов УВД на метрополитене на три с половиной года закатали за то, что девчонку прямо у себя в рабочем кабинете испоганил. А им по фигу – все равно таскать продолжают!
– А чего девчонки-то туда идут?
– А ты попробуй не пойди! Все ж отработано. Едет какая-нибудь одна поздно вечером, к ней мент в форме, под козырек берет: «Ваши документы». Она паспорт или студенческий дает, тот начинает его так и эдак крутить. Если регистрации нет, разговор вообще короткий. А если и есть, все равно прикапывается: «А это точно ваш документ? Москвичка, говорите? Тогда быстро перечислите нам все цирки Москвы? А вокзалы?» Викторину, понимаешь, устраивают… А вот ты с ходу, не запинаясь, сможешь назвать все девять вокзалов? Начнешь перечислять – обязательно собьешься… Кладут документ в карман – и быстрым шагом в пункт охраны правопорядка. А девчонка, как собачонка, за ними трусит. Плачет, твердит, что на последнюю электричку опоздает. Но трусит. А куда ей без документов-то? Была б постарше, плюнула бы, развернулась и домой поехала, а утром телегу на этих уродов накатала… А в пункте ей предлагают открытым текстом: «Хочешь аусвайс вернуть – отрабатывай! О том, как до дому потом доберешься, не переживай. На машине прямо к подъезду доставим».
– Во хрень! И отрабатывают?
– Кто как. Некоторые вообще как кролики перед удавами. Не сопротивляются даже. Другие истерики закатывают, царапаться-кусаться начинают, орут, что засадят всех, отцами, братьями, бойфрендами грозят. У одной эпилептический припадок случился. Эти гады испугались, вытащили ее на платформу и на лавочку положили.
А у той, что в четверг погибла, эксперты на шее полосу от удавки обнаружили и сказали: когда ее поезд переехал, она уже несколько часов мертвая была.
- Предыдущая
- 13/58
- Следующая
