Тот, кто знает - Маринина Александра Борисовна - Страница 21
- Предыдущая
- 21/224
- Следующая
– Это не Иринка. Это я.
– Ты?
– Да, Туся, это я. Мне было два года, когда мой папа незадолго до смерти меня сфотографировал. Мы с Иринкой – одно лицо. Теперь ты понимаешь?
– Нет.
Она действительно не понимала. Марик молчал, и через какое-то время до Наташи стал доходить смысл происходящего.
– Ты… – неуверенно начала она, – ты хочешь сказать, что Иринка – твоя дочь?
– Да, именно это я и хочу сказать. И моя вторая просьба касается Иринки. Позаботься о ней тоже, на Нину никакой надежды, она легкомысленная, выпить любит. Не бросай мою дочь, я прошу тебя. Моя мама тебе поможет, если нужно, она все знает.
– А Коля как же? Он знает о том, что Иринка не от него?
– Слава богу, нет. Иринка такая же черненькая, как Ниночка, и все думают, что она просто похожа на свою маму. Боюсь, что и Нина не знает, от кого из нас двоих она родила. Туся, это сложно объяснить, но… Нина собиралась замуж, ей хотелось ярко провести последние свободные деньки, а с Николаем она… в общем, она уже была близка с ним. Но ей хотелось еще чего-то, сильных впечатлений, что ли. Не знаю… Она давно хотела, чтобы я на ней женился.
– Ты? На ней?
От изумления Наташа даже забыла обо всем остальном.
– Ну да. Она хотела, чтобы я на ней женился, все время оказывала мне знаки внимания, пыталась соблазнить. Тогда, в августе, все разъехались, моей мамы не было, вас тоже, Люся не в счет, она из своей комнаты почти не выходила. Турпоход наш не состоялся, я был в Москве. Вот тогда все и случилось. Нина сказала, что у меня есть единственный шанс, если я на ней женюсь, она пошлет к черту своего Николая. Я ответил, что не могу, моя мама этот брак не одобрит. Да и ее мама, Полина Михайловна, была бы против, она ведь у нас яростная антисемитка. Не мог же я сказать Ниночке, что она мне совсем не нравится. То есть она красивая, привлекательная и все такое, но жить с ней всю жизнь я не хотел. Мы долго разговаривали, а потом все кончилось… сама понимаешь как. На следующий день в нашу квартиру вселился Коля. Вот и все.
– Надо же, – Наташа разгладила на коленях юбку, не зная, куда девать руки, – а я думала, что Ниночка тебе нравится, что ты в нее влюблен.
– И ревновала? – грустно улыбнулся Марик.
– А разве было видно?
– Только слепой не заметил бы. Тусенька, через два дня я уеду и больше никогда тебя не увижу, поэтому сейчас я отвечу на тот вопрос, который ты мне когда-то задавала. Помнишь?
– Помню, – кивнула она, замирая от предчувствия неотвратимо надвигающейся катастрофы. Вот сейчас он признается наконец, что любил и любит ее, а через два дня уедет навсегда. И что потом со всем этим делать? Как жить, зная, что любимый и любящий тебя человек недосягаем никогда и ни при каких условиях?
– Ты спросила, есть ли девушка, которую я люблю.
– Да, я помню.
– Такая девушка есть. Я и сейчас ее люблю. Это твоя сестра Люся.
– Люся?!
– Ты удивлена? Моя мама знала. Больше никто. Даже Люся не знала. Она вообще меня не замечала, ведь я младше ее. А ты так похожа на нее, Туся. Я разговаривал с тобой, а видел ее.
Они еще долго сидели в скверике, то говорили, то молчали. Потом Марик проводил Наташу до троллейбусной остановки, на прощанье обнял ее и поцеловал.
– Ты будешь самым лучшим моим воспоминанием, я тебя никогда не забуду, – дрогнувшим голосом произнес Марик.
– Я тоже тебя не забуду.
Она проглотила слезы и поднялась на ступеньку троллейбуса. Обернулась, поймала взгляд его темных выпуклых глаз.
– Я тебя люблю. Я давно хотела тебе сказать…
– Я знаю.
Лицо его странно дернулось, Марик резко повернулся и пошел прочь.
Дома Наташа первым делом заглянула к Нине, подошла к детской кроватке, взяла малышку на руки. Боже мой, да она – вылитый Марик, как же никто этого до сих пор не заметил?
– Я никогда тебя не брошу, – шептала она в крохотное розовое ушко. – Я всегда буду рядом с тобой, что бы ни случилось.
– Меня хотят убить.
– С чего ты взял?
– Знаю.
– Тебе открыто угрожали?
– Нет, но…
– Может быть, тебе показалось? Приснилось?
– Не делай из меня придурка! Намекаешь на то, что я много пью?
– И на это тоже.
– Послушай, я говорю серьезно. Мне стало известно, что меня собираются убрать. Никто мне не угрожает, они в открытую не действуют, обстряпывают свои делишки потихоньку. Ты должен мне помочь.
– Как?
– Не мне тебя учить. Ты сам знаешь, как. Я назову тебе имена, а ты уж сам решай. Я на тебя надеюсь. Если ты не поможешь – никто не поможет. Сделаешь?
– Конечно. Давай имена.
Часть 2
Игорь, 1972–1984 гг.
– Мама, а папа увидит Никсона? – задал Игорь вопрос, который мучил его уже второй день.
В мае 1972 года президент США Ричард Никсон приезжает с визитом в СССР, а отца Игоря, Виктора Федоровича Мащенко, переводят на работу в Москву, так что всей семье придется переезжать из Ленинграда. Правда, отец уезжает уже сейчас, в апреле, а Игорь с мамой пока остается, чтобы мальчик мог закончить учебный год, а уж с сентября он пойдет в четвертый класс в новой школе в Москве.
– Не знаю, сынок. Вряд ли, – рассеянно ответила мама.
Она была занята тем, что аккуратно складывала в большой чемодан рубашки мужа. Игорь уже сделал уроки и прикидывал, чем бы ему заняться: то ли одному в кино сходить, то ли зайти за приятелем, живущим в соседнем доме, и позвать его погулять. Можно вообще никуда не идти, а помочь маме собирать папины вещи. Тоже интересное занятие. Он достал из шкафа сложенные стопкой отцовские шерстяные вещи – два свитера, теплую фуфайку и красивую красную жилетку.
– Не нужно, сынок, положи на место, – улыбнулась мама.
– Почему? – удивился мальчик. – Разве в Москве не бывает холодно?
– Сейчас папа возьмет с собой только то, что ему нужно на ближайший месяц. В начале июня мы с тобой приедем и привезем все остальное. Все равно нам нужно будет заказывать контейнер для мебели и вещей, зачем же папе на себе лишнюю тяжесть таскать.
Он обиженно засопел и стал засовывать вещи на полку. Ну и пожалуйста, не хотите помощи – не надо, тогда он в кино пойдет.
– Мам, дай на кино, – попросил он. – И на мороженое.
– А уроки?
– Я уже сделал.
– Ладно. Значит, не поедешь со мной?
– Куда? – встрепенулся Игорь.
– Папу встречать. Я поеду на машине, потому что папа должен забрать с работы все свои книги и бумаги.
– Я с тобой!
Кататься на машине Игорь любил, но больше всего ему нравилось, когда их красные «Жигули» вела мама, ведь это так необычно – женщина за рулем, в Ленинграде такое нечасто увидишь, все оглядываются, смотрят с интересом, а мама при этом такая красивая и модная, и Игорь так гордится ею! Ему кажется, что, находясь рядом с такой необычной женщиной, он и сам становится необычным в глазах окружающих.
От проспекта Непокоренных, где они живут, до университета путь неблизкий, и всю дорогу можно посвятить вопросам, на которые маме придется отвечать, потому что в машине нет телефона, по которому она постоянно с кем-нибудь разговаривает.
– А мы в Москве где будем жить? Возле Кремля?
– Вряд ли, сынок. Скорее всего, где-нибудь в новостройках.
– А там метро есть?
– Ну а как же! В Москве очень красивое метро.
– Лучше нашего? – ревниво уточнил Игорь.
– Сам увидишь.
– А в Оружейную палату пойдем?
– Обязательно.
– А в Большой театр?
– Сходим, если билеты достанем.
– Достанем, – уверенно пообещал Игорь, – ведь в Мариинский папа всегда билеты достает.
– Сынок, то – Ленинград, а то – Москва. Здесь у нашего папы есть связи, и он может все достать. А в Москве их пока нет. Так что насчет Большого театра ничего не обещаю.
Отец уже ждал их у входа в университет на набережной. Рядом с ним стояли еще двое мужчин, и у всех троих в руках были папки и огромные связки книг. Снег еще не совсем растаял, тротуары грязные и мокрые, и свою поклажу они держат на весу. Сидя на заднем сиденье, Игорь наблюдал, как книги и папки укладывают в багажник, потом папа прощается с мужчинами, пожимает им руки, они обнимаются. Лицо у Виктора Федоровича грустное, и пока машина едет по Дворцовому мосту, он несколько раз оборачивается и смотрит на здание университета. Игорь не понимает причину этой грусти, ведь впереди – переезд, Москва, новые приключения и новые впечатления.
- Предыдущая
- 21/224
- Следующая