Костер для инквизитора - Мазин Александр Владимирович - Страница 47
- Предыдущая
- 47/63
- Следующая
Холуек. Красавец с плакатным профилем и мужественными плечами. Ласковину почему-то всегда хотелось дать ему по морде. Вероятно, из-за несоответствия между этой самой мордой и ее подобострастным выражением.
– Машину отгони,– скомандовал Ласковин.– Пойдем, Вошь, попаримся. Три часа в слякоти провалялись, так и простудиться недолго.
Шутка. Единственная болезнь, которую Андрей принимал всерьез,– переизбыток свинца в организме.
Баню Ласковин уважал. В равной степени и русскую, и сауну. У каждой – свои достоинства. А чего не любил, так это водку в баньке пить. Да и пиво тоже. Расслабон не тот. Мутный. Зато любил перед банькой в бассейне поплавать. Хотя десять на двенадцать – это не бассейн, а лужа. Трахаться, а не плавать. Но что есть, то есть.
Разбежавшись, крутанул сальто в воздухе и плюхнулся в воду. Четыре гребка, поворот, толчок, четыре гребка, поворот… Волк в клетке.
Вошь задумчиво глядел на голубую воду. Жилистый, загорелый, подкопченный… как вобла.
– Ныряй,– крикнул Андрей.
Вошь кивнул, оттолкнулся и плавно, по дуге, вошел в воду. Вынырнул, подплыл.
– Хорошо живете.
– Хорошо,– согласился Ласковин.– Ладно, пошли погреемся.
Девушек в парилке не было. Только Абрек и Дед. Красные, умиротворенные.
– Здоро€во! Это кто с тобой?
Ласковин с удовольствием смотрел, как Абрек и Вошь прицениваются друг к другу. Как два матерых зверя разной породы.
– Знаменитый человек,– пояснил Ласковин.– Ты о нем слыхал, Абрек. Гоблин.
Оба одновременно напружинились. И одновременно стегнули Андрея взглядами: ты как, крышей не поехал? Даже флегматичный Дед привстал с полки.
– Спокойно,– усмехнулся Ласковин.– Никто никого не мочит. Просто знакомимся.
– Ну ты даешь, Андрюха! – рыкнул Абрек.
Вошь ничего не сказал, но чувствовалось: очень ему не хватает оставленной в предбаннике железной машинки.
– А я думал, тебе будет любопытно,– заметил Ласковин.
Абрек, гора красного мяса, увенчанная маленькой, с приплюснутыми ушами, головой, аккуратно расправил простыню, сел.
– Дед,– позвал он.– Плесни на камешки.– Поерзал, устраиваясь.– Да, Спортсмен. Мне любопытно, ты прав. Здорово, Гоблин!
– Меня зовут Вошь.
– Как?
Дед фыркнул. Но Абрек даже не улыбнулся.
– Вошь.
– Абрек,– протянул лапу.– Лично у меня к тебе претензий нет, Вошь. Я таких, как ты, уважаю. Что скажешь?
Вошь шевельнул плечами:
– Поживем – увидим.
Расстелил простыню на свободной полке, улегся на живот, закрыл глаза.
Дед жестом привлек внимание начальника, показал на Вошеву спину, поднял палец.
И тут Андрей с опозданием сообразил, что оставило шрамы на мускулистой спине напарника. Выругал себя: мог бы и раньше додуматься, у самого аналогичные отметины, хоть и заделанные поаккуратнее. Дело, конечно, не в косметике. Дело в том, что люди с такими дырками обычно располагаются на пару метров ниже поверхности земли.
Абрек потянулся за веничком, принялся нахлестываться, сладострастно ухая. Дед последовал его примеру. Минут эдак через пять директор «Шлема» деловито изрек:
– Надо охладиться.
Дед с готовностью отложил веник.
– Андрюха, пошли на снежок! Чистенький, только вчера из лесу привезли!
– Шутишь? Я и согреться толком не успел.
«Шлемовцы» вышли, Ласковин полез наверх и улегся голова к голове с Вошем.
– Зря сказал,– негромко произнес Вошь.
– Абрек не заложит.
– Знаю.
– Тогда, извини, не понял.
– Жизнь – штука неоднозначная.
– Философ,– проворчал Андрей.– Там в кадушке еще веники мокнут. Не хочешь немного поразмяться?
Спустя час все восполняли убыток жидкости. Ласковин – чаем, прочие – пивом.
– Спортсмен, он и есть Спортсмен,– ухмылялся Абрек.
– А вы по какому виду спорта? – поинтересовалась, сделав томные глазки, обслужная девушка.
– По смертоубийству,– объяснил Дед и подмигнул.
– Правда, что ли? Киллер? – девушка постаралась как можно шире распахнуть голубенькие, навыкате, глазки.
– «Киллер» – это английское слово,– назидательно изрек Ласковин.– А мы люди русские.
– А по-русски – как? – спросила девушка.
Вопреки стойкому убеждению, среди питерских лялек не так уж много студенток университета.
– По-русски – душегуб,– охотно перевел Ласковин.
– Фи!
– Он еще и садист,– злорадно сообщил Дед.
Слово тоже было иностранное, но у лупоглазенькой, вероятно, имелся печальный опыт. Посему при первом же удобном случае она поменяла вектор атаки и прильнула к Вошу. А Ласковин поймал себя на том, что близость голенькой, вкусно пахнущей и приятной во всех отношениях девчушки не вызывает в его организме никаких побуждений. Что это, возраст? Или дело в Наташе? И тут, с некоторым удивлением, Ласковин сообразил: с того момента, как он переехал на Пестеля, у него не было других женщин. Вот это круто!
Федя сидел на скамеечке и охмурял одноклассницу. Одноклассница охотно охмурялась, поскольку в классе Федя шел под номером три. Причем, номера первый и второй обыгрывали его только по пункту финансовой поддержки. Дело срасталось. Оставалось прикинуть, куда на часок отправить из дома бабульку.
– Кузяка!
Сосед. Колька Грузин по кличке Грузин. Сотоварищи.
– Кузяка, дай стоху.
Выдрючивается, сучок. Знает, что у Кузякина с деньгами – проблемы.
– За Кузяку – в лоб,– флегматично отозвался Федя.
– Ты чё, крутой? – возник один из «сотоварищей». Федя его не знал, но проигнорировал. Шелупонь приблатненная.
– Ты это, Клерасил… – забеспокоился Грузин.– Слышь, это, не надо…
– Крутой, да? – ощерился Клеросил.– Козел ты! Понял?
Одноклассница на всякий случай отодвинулась, но глазки заблестели. Какая сопливка не любит поглядеть на хорошую драку?
Федя встал подчеркнуто лениво… и вдруг быстро и резко толкнул Клеросила в грудь. Тот отлетел пушинкой, приземлился на седалище, но сразу подскочил, очень недовольный. Другой сотоварищ перетаптывался на месте. Первым вступить в бой не рвался.
Клеросил достал нож, повертел в воздухе не очень умело.
– Ща, бля, порежу на хрен! – пообещал он, надвигаясь.
– Ножик у мамки на кухне скиздил? – поинтересовался Федя.– По жопе не надает?
Клеросил вякнул и попытался полоснуть Федю по руке. Ну полный придурок! Ничего, кроме своего ножичка, не видит. Федя без подшага, без финтов, пробил маваши с передней ноги.
Буц! Попал точняк по затылку. Борзой Клеросил даже не дернулся, осел кучкой говна.
– Убивать не буду,– веско сказал Федя Грузину.– Раз твой кореш. Схвачено?
– Ну, ясный пень, Куз… Ну, то есть… – Грузин неожиданно обнаружил, что не помнит имени своего соседа. Кузяка и Кузяка всю сознательную жизнь.
Корешки отвалили. Клеросил брел, слегка поматывая головой. Вот как бывает: бац – и ты лежишь, даже сообразить не успевши, откуда плюха прилетела. Такое оч-чень успокаивает.
Подружка восхищенно приникла к плечу.
– Пойдем, что ли, музончик послушаем? – предложил Федя.
«Блин, куда же бабульку сплавить?»
Юра Матвеев отрабатывал стойку дзэн. Уже тринадцатую минуту. И находился между двумя состояниями, первое из которых сэнсэй характеризовал как «правильную медитацию», а второе как «ох, мои рученьки-ноженьки». Юра был абсолютно уверен, что станет мастером. Таким, как Ласковин, чья фотография красуется на стене. Юра тишком скопировал ее со «Стены Славы», увеличил и пристроил над кроватью. Вместо плаката с бритым Бутусовым. Фотография крутая: Ласковин разбивал доску сложнейшим тоби-уро-маваши с поворотом. Тем самым «ван-даммским» ударом, который в реальном кумитэ и Ласковин, и Зимородинский полагали экзотической глупостью. Лицо Андрея Александровича выглядело не зверским, а спокойным и сосредоточенным. И доска, подвешенная на нитках, распадалась, как склеенная. Кажущаяся легкость, которой Юра нестерпимо завидовал. Лупишь, лупишь по макиваре, а она только пружинами скрипит, зато подходит мастер, рукой махнет небрежно и «Дзинь!» – железо об железо. Или остановит твою ногу, двумя пальчиками, а ты уже летишь черт-те куда. Утешало одно: прежде Юра даже не успевал заметить, как его останавливают. А теперь успевает. Восемнадцатая минута. Кап-кап – пот на паркет. Приближалась вторая стадия. Блин! Как медленно меняются секунды!
- Предыдущая
- 47/63
- Следующая