Путь императора - Мазин Александр Владимирович - Страница 12
- Предыдущая
- 12/104
- Следующая
– Но я не могу думать о двух руках одновременно! – запротестовал Фаргал.
– А кто сказал, что ты вообще должен думать? – зарычал Большой.– Бросай, криворукий, а не болтай!
Фаргал метнул ножи… Правый – в цель, левый – куда-то в области «живота» мишени.
– Пятнадцать шагов,– презрительно процедил Большой.– Может, тебе попробовать с трех?
Фаргал надулся.
– Не могу я,– обиженно пробурчал он.
– Сможешь,– сказал бывший десятник.– Это не труднее, чем бросать вверх раскрашенные палки.
– Ну это-то у меня выходит получше, чем у тебя,– с оттенком превосходства заявил Фаргал.
Большой многозначительно щелкнул по своему ремню. Фаргал на всякий случай отошел подальше.
– Дядя, давай я ему скажу,– вмешался Мимошка.
– Ты? – Большой состроил гримасу.– Да ты и так-то не сможешь.
– Неважно. Слушай, малой, ты правую ногу вперед не ставь, нет, и левую тоже, ровно встань, понял? Во! Теперь бросай!
Фаргал метнул ножи. Левый опять ушел в сторону, но намного меньше, чем раньше.
– Шею не напрягай,– посоветовал Мимошка.– И на мишень прямо не смотри, пусть руки смотрят.
Большой открыл рот, чтобы высказать все, что он думает по поводу советов племянника, но тут Фаргал снова метнул ножи… и оба клинка угодили в цель!
– Еще раз! – потребовал бывший солдат.
Новый бросок был так же точен.
– Не понимаю, в чем тут дело,– пробормотал Большой,– но прими мое уважение, племянник. Может, сам попробуешь?
– Не, это не мое! – засмеялся Мимошка.– Мое – вот! – и махнул сальто назад.
– Я тоже так смогу! – заявил Фаргал.
– Сможешь,– согласился Мимошка.– А вот он – нет! – и сделал пренебрежительный жест в сторону Большого.
– А в лоб? – поинтересовался бывший солдат.
– Если поймаешь! – ухмыльнулся Мимошка.– Это тебе не железяки кидать.
– Дурак,– констатировал Большой и, Фаргалу: – Ты что стоишь, работать будем или уши чесать?
Пройдя по северному Эгерину с запада на восток, труппа Тарто повернула на юг. Через десять месяцев фургоны цирковых уже были в двух тысячах миль от самерийской границы. Труппа кочевала от города к городу, нигде не останавливаясь дольше чем на три дня, если не считать Мокрого месяца, который цирковые провели в гостях у Владыки Земли Шуруж, предоставившего Тарто кров в обмен на шесть представлений, данных во дворце. В этот месяц умерла жена Налуса. Умерла так же тихо и незаметно, как жила.
Фаргал продолжал расти как на дрожжах. В семь лет он выглядел ровесником Бубенца, хотя тот и сам был не из мелких. Внешне мальчик тоже изменился. Волосы его потемнели, брови стали совсем черными, а на переносице образовалась горбинка – намек на характерный «хищный» профиль, который через много лет будут чеканить на золотых монетах Карнагрии. Еще он выучился читать и писать. Причем не только по-эгерински, но и ажурной фетской звукописью, которую мало кто понимал к северу от гор Яго. Нифру находила, что у Фаргала способности к каллиграфии. Сам же мальчик изучил фетское письмо только из уважения к жене Тарто. Он привязался к фетсианке больше, чем к кому-либо из цирковых. Фаргал восхищался ею и завидовал Мимошке, который называл ее мамой.
В конце предпоследнего месяца года, именуемого в Эгерине месяцем Благодеяния, а в Карнагрии – Желтым, труппа остановилась в маленьком южном городке со смешным названием Корешок.
Фаргал подрался с Бубенцом. Повод был ничтожный. Когда Фаргал наконец ухитрился прижать противника к мостовой, он уже и забыл, что они не поделили.
– Сдаюсь,– пискнул Бубенец.
Все чаще и чаще их потасовки заканчивались победой Фаргала, хотя Бубенец был на три года старше.
– Ну ладно,– сказал победитель, убрал колено с груди побежденного, поднялся и увидел прямо перед собой брюхастого, богато одетого горожанина.
– Молодец! – похвалил тот и манерно похлопал в ладоши.– Как тебя зовут, малыш?
Фаргал молчал. Толстяк ему сразу не понравился, а уж когда назвал малышом…
И это – в полных семь лет!
– Ты очень красивый мальчик! – произнес толстяк и умильно улыбнулся.
Длинноногий и мускулистый (результат постоянных тренировок), Фаргал уже в семь лет был сложен как юноша. Но черты его лица, тонкие и гармоничные, в сочетании с большими серыми глазами в обрамлении длинных загнутых ресниц вполне могли бы принадлежать девушке, а не семилетнему мальчику…
Фаргалу никто раньше не говорил, что он красив. А ему самому это в голову не приходило. Вот Нифру – действительно красивая. Или маленькая дочка Мили.
– Очень. Очень красивый,– повторил толстяк и вытянул гузкой влажные губы.
Фаргал опять промолчал.
Бубенец поднялся с земли, отряхнулся и встал рядом.
Горожанин щелкнул пальцами.
Тут Фаргал обратил внимание на носилки, около которых топталась четверка рабов, и еще одного человека, не раба, свободного, почтительно стоящего в нескольких шагах позади.
По знаку толстяка этот человек приблизился и подал хозяину вместительную бархатную сумку.
– На вот, возьми!
На пухлой ладони горожанина лежал ком липкой медовой пастилы.
Фаргал не шелохнулся. Толстяк ему не нравился все больше и больше.
– Ну тогда ты возьми.– Горожанин протянул сласть Бубенцу.– Вы – не здешние?
– Нет,– ответил Бубенец, взяв угощение: он никогда не отказывался от подарков.– Мы – цирковые. Вечером будем давать представление на площади. Приходите.
– Обязательно приду! – Толстяк, подмигнув Фаргалу, двинулся к носилкам.
– Богатый,– уважительно сказал Бубенец.– Видал, какие перстни?
Фаргал передернул плечами.
– Ну что,– спросил он,– двинем к нашим или еще пошатаемся?
– Вернемся – Мили нам опять какую-нибудь дурацкую работу найдет,– сказал Бубенец.– Будто у нас рабыни нет…
О богатом горожанине они забыли еще раньше, чем съели подаренную пастилу. И удивились, когда, вернувшись на рыночную площадь, обнаружили рядом с фургонами труппы знакомые носилки.
Толстый горожанин толковал о чем-то с Тарто. В руках он держал кошелек, но, судя по лицу старшины, разговор был неприятный. Наконец Тарто решительно мотнул головой и отошел, оставив толстяка в одиночестве. Тот постоял немного, глядя, как Кадол, Мимошка и Налус готовят место для вечернего представления, затем спрятал кошелек и ушел.
– Ага, явился,– сердито сказал Тарто, увидев Фаргала.– Марш в шатер и чтоб до завтрашнего утра оттуда ни шагу!
– Деда, ты что? – изумился мальчик.– А представление?
– Без тебя обойдемся! Ишь, любимец публики! – Старшина хмыкнул.
– Это из-за того, толстого? – догадался Фаргал.– Что ему надо?
– Купить тебя хочет, – сказал Тарто.
– То есть как? – удивился мальчик.– Я же не раб!
– Покупают и продают, парень, не только рабов.– Тарто взял его за руку и повел к шатру.
– Но это несправедливо!
– А кто тебе сказал, что у нас справедливый мир? – Старшина усмехнулся.– Ладно, не бойся, никто тебя не продаст!
– Я не боюсь! – Фаргал нахмурился.– Но почему я должен сидеть в шатре из-за какой-то жирной крысы? И зачем я ему?
– Ты будешь сидеть в шатре, потому что я тебе велю! – рассердился Тарто.– Марш! – и, подзатыльником придав названому внуку нужное направление, отправился к сыновьям.
«Жирная крыса» заявила, что является старейшиной и казначеем этого города. Власть и деньги. Такой не понимает слова «нет».
Никого из своих Тарто в случившееся посвящать не стал. Им – выступать. Старшина лишь сообщил, что сегодня труппа работает без Фаргала. И еще, без всяких объяснений, попросил Большого присмотреть за парнем.
Фаргал сидел в шатре и сквозь щель смотрел на сполохи факелов вокруг помоста. Он видел множество голов и изгибающуюся в танце фигурку Нифру. И огромную луну, повисшую над крышами домов. Из-за этого гигантского, налившегося мертвенной синевой шара все остальное казалось игрушечным. Игрушечные домики, люди-куклы и рокоток барабана – словно стрекочущий кузнечик.
- Предыдущая
- 12/104
- Следующая