Семь шагов к Сатане - Меррит Абрахам Грэйс - Страница 5

• Предыдущая
• 5/46
• Следующая

– Могу быть вам чем-нибудь полезен, сэр? – спросил он доктора, но глаза его были устремлены на девушку и полны восхищения. И я понял, что не могу рассчитывать на помощь его или его людей. Тем не менее ответил лейтенанту я.

– Можете. Меня зовут Джеймс Киркхем. Я живу в клубе Первооткрывателей. Не думаю, что вы мне поверите, но эти люди похищают меня…

– О Гарри, Гарри! – пробормотала девушка и коснулась глаз нелепым маленьким кусочком кружев.

– Все, о чем я прошу, – продолжал я, – позвоните в клуб Первооткрывателей, когда выйдете из поезда. Спросите Ларса Торвальдсена, расскажите ему о том, что видели, и передайте, что человек в клубе, называющий себя Джеймсом Киркхемом, самозванец. Сделаете?

– О доктор Консардайн! – всхлипнула девушка. – О бедный, бедный брат!

– Не отойдете ли со мной на минутку, лейтенант? – спросил Консардайн. И сказал, обращаясь к человеку, который назвал девушку Евой: – Уолтер, присмотрите за Гарри…

Он взял лейтенанта за руку, и они прошли вперед по вагону.

– Садитесь, Гарри, старина, – предложил Уолтер.

– Пожалуйста, дорогой, – сказала девушка. Держа с обеих сторон за руки, они усадили меня в кресло.

Я не сопротивлялся. Какое-то жестокое удивление, смешанное с восхищением, охватило меня. Я видел, как лейтенант и доктор о чем-то негромко разговаривают, а остальные моряки слушают их разговор. Я знал, что говорит Консардайн: лицо лейтенанта смягчилось, он и его люди поглядывали на меня с жалостью, а на девушку – с сочувствием. Лейтенант задал какой-то вопрос, Консардайн кивнул в знак согласия, и они направились к нам.

– Старина, – успокаивающе заговорил со мной лейтенант, – конечно, я выполню вашу просьбу. Мы выходим у Моста, и я тут же позвоню. Клуб Первооткрывателей, вы сказали?

Все было бы прекрасно, но я знал, что он думает, будто успокаивает сумасшедшего.

Я устало кивнул.

– Расскажите это своей бабушке. Конечно, вы этого не сделаете. Но если каким-то чудесным образом искорка интеллекта осветит ваш разум сегодня вечером или хотя бы завтра, пожалуйста, позвоните, как я просил.

– О Гарри! Пожалуйста, успокойся! – умоляла девушка. Она обратила свой взор, красноречиво благодарный, к лейтенанту. – Я уверена, лейтенант выполнит свое обещание.

– Конечно, выполню, – заверил он меня – и при этом полуподмигнул ей.

Я открыто рассмеялся, не смог сдержаться. Ни у одного моряка, офицера или рядового, сердце не устояло бы перед таким взглядом – таким умоляющим, таким благодарным, таким задумчиво признательным.

– Ну, ладно, лейтенант, – сказал я. – Я вас нисколько не виню. Я сам бился об заклад, что невозможно похитить человека в Нью-Йорке на глазах у полицейских. Но я проиграл. Потом я готов был спорить, что нельзя похитить в вагоне метро. И опять проиграл. Тем не менее если вы все-таки будете гадать, сумасшедший я или нет, воспользуйтесь возможностью и позвоните в клуб.

– О брат! – выдохнула Ева и снова заплакала.

Я сел в кресло, ожидая другой возможности. Девушка держала меня за руку, время от времени взглядывая на лейтенанта. Консардайн сел справа от меня. Уолтер – рядом с Евой.

У Бруклинского моста моряки вышли, неоднократно оглядываясь на нас. Я сардонически отсалютовал лейтенанту; девушка послала ему прекрасную благодарную улыбку. Если что-то еще нужно было, чтобы он забыл о моей просьбе, то именно это.

На Мосту в вагон вошло много народа. Я с надеждой смотрел на рассаживавшихся в креслах пассажиров. Но по мере того как я разглядывал их лица, надежда гасла. С печалью я понял, что старик Вандербильт ошибался, сказав: «Проклятая толпа». Нужно было сказать «Тупая толпа».

Здесь была еврейская делегация в полдюжины человек на своем пути домой в Бронкс, запоздавшая стенографистка, которая тут же принялась красить губы, три кроликолицых юных хулигана, итальянка с четырьмя неугомонными детьми, почтенный старый джентльмен, подозрительно глядевший на возню детей, хорошо одетый негр, мужчина средних лет и приятной наружности с женщиной, которая могла бы быть школьной учительницей, две хихикающие девчонки, которые тут же принялись флиртовать с хулиганами, три возможных клерка и примерно с дюжину других неприметных слабоумных. Типичное население вагона нью-йоркской подземки. Взгляд направо и налево привел меня к выводу, что о богатом интеллекте тут говорить не приходится.

Бессмысленно обращаться к этим людям. Мои три охранника намного опережали тут всех в сером веществе и в изобретательности. Они любую мою попытку сделают неудавшейся раньше, чем я кончу. Но все же я должен попытаться, чтобы кто-нибудь позвонил в клуб. У кого-нибудь может быть развито любопытство, и он в конце концов позвонит. Я устремил взгляд на почтенного старого джентльмена – он похож на человека, который не успокоится, пока не выяснит, в чем дело.

И только я собрался открыть рот и заговорить, девушка потрепала меня по руке и наклонилась к человеку в накидке.

– Доктор, – голос ее звучал четко и был слышен по всему вагону. – Доктор, Гарри намного лучше. Можно, я дам ему – вы знаете что?

– Прекрасная мысль, мисс Уолтон, – ответил тот. – Дайте ему ее.

Девушка сунула руку в свое длинное спортивного кроя пальто и вытащила небольшой сверток.

– Вот, Гарри, – она протянула сверток мне. – Вот твой дружок, ему было так одиноко без тебя.

Автоматически я взял сверток и развернул его.

В моих руках была грязная отвратительная старая тряпичная кукла.

Я тупо смотрел на нее и начал понимать всю дьявольскую изощренность подготовленной мне ловушки. В самой смехотворности этой куклы был какой-то ужас. И после слов девушки весь вагон смотрел на меня. Я видел, как пожилой джентльмен, как бы не веря своим глазам, смотрел на меня над стеклами очков, видел, как Консардайн поймал его взгляд и многозначительно постучал себя по лбу – и все это видели. Грубый смех негра внезапно стих. Группа евреев застыла и смотрела на меня; стенографистка уронила свою косметичку; итальянские дети очарованно уставились на куклу. Пара средних лет смущенно отвела взгляд.

Я вдруг осознал, что стою, сжимая куклу в руках, как будто боюсь, что у меня ее отберут.

– Дьявол! – выругался я и собрался швырнуть куклу на пол. И понял, что дальнейшее сопротивление, дальнейшая борьба бессмысленны.

Игра против меня фальсифицирована с начала и до конца. Я вполне могу сдаваться. И пойду, как и сказал Консардайн, туда, куда хочет «грандиозный мозг», хочу я того или не хочу. И тогда, когда ему нужно. То есть сейчас.

Что ж, они достаточно долго играли мною. Придется поднять руки, но, садясь обратно, я решил получить маленькое развлечение.

Я сел и сунул куклу в верхний карман пальто, откуда нелепо торчала ее голова. Пожилой джентльмен издавал сочувствующие звуки и понимающе кивал Консардайну. Один из кроликолицых юношей сказал «чокнутый», и девчонки нервно захихикали. Негр торопливо встал и отправился в соседний вагон. Один из итальянских мальчишек заныл, указывая на куклу: «Дай мне».

Я взял руку девушки в свои.

– Ева, дорогая, – сказал я так же громко и отчетливо, как и она, – ты знаешь, я убежал из-за этого Уолтера. Он мне не нравится.

Я обнял ее за талию.

– Уолтер, – склонился я над нею, – человек, который, подобно вам, только что вышел из тюрьмы, где отбывал заслуженное наказание, недостоин моей Евы. Хоть я и сумасшедший, вы знаете, что я прав.

Пожилой джентльмен прервал свое раздражающее причмокиванье и вздрогнул. Все остальные в вагоне, подобно ему, перенесли свое внимание на Уолтера. Я почувствовал удовлетворение, видя, как он медленно краснеет.

– Доктор Консардайн, – обратился я к нему, – как медик вы знакомы с клеймом, я имею в виду признаки прирожденного преступника. Посмотрите на Уолтера. Глаза маленькие и слишком близко посаженные, рот расслаблен из-за дурных привычек, недоразвитые мочки ушей. Если меня нельзя выпускать на свободу, то его тем более, не правда ли, доктор?

Теперь все в вагоне рассматривали то, на что я указывал, и взвешивали мои слова. И все это было почти правдой. Лицо Уолтера приобрело кирпично-красный цвет. Консардайн невозмутимо смотрел на меня.

• Предыдущая
• 5/46
• Следующая