Заблудившийся во сне - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 67

• Предыдущая
• 67/78
• Следующая

Что же – из этого и будем исходить.

Я встал, чувствуя, что солнечная ванна уже переливается через край. Медленно просканировал взглядом море.

Оно было пустым. Ни дымка, ни паруса.

Но море было живым. Об этом свидетельствовали и ракушки, устилавшие несколько метров береговой полосы, и птицы над водой – крупные, напоминавшие бакланов. Они то и дело пикировали – и возвращались в свой эшелон, глотая на ходу. Немало было на песке и водорослей, сухих и сохнущих, выброшенных морем. Но – никаких следов присутствия человека. Потому что вряд ли можно было счесть делом рук человеческих песчаную, вроде бы, гряду, что ответвлялась от цепи дюн и, пересекая пляж, доходила до самой воды. Видимо, до ее верхнего уровня: сейчас явно был прилив, иначе вдоль берега шла бы широкая полоса влажного песка.

Нет, на плод человеческого творчества этот отрог никак не походил. Но и дюны – насколько мне приходилось встречаться с ними в других местах – не делали таких скидок, всегда более или менее точно следуя за изгибами берегов.

Хотя одно объяснение, пусть и не очень убедительное, найти все-таки можно было: если в том месте в море впадала пусть и не очень большая речка, она могла, быть может, с течением времени нанести такое возвышение: возле пресной воды наверняка росли деревья – хотя бы той же, неизвестной мне, породы, какими поросла вершина гряды; потом деревья – или скорее даже высокий кустарник наподобие ольхи – занесло песком, вот и получилась такая не очень стандартная высотка.

Мысль о пресной воде мгновенно пробудила во мне жажду: я вспомнил, что давно ничего не пил. Пора бы уже.

(Я говорил, кажется, что мы, находясь в Пространстве Сна, ни в пище, ни в питье, строго говоря, не нуждаемся; правильнее будет сказать, что ни то, ни другое не является жизненно необходимым. Но из Производного Мира, из своего плотского тела мы уносим ощущение этой необходимости, захватываем в дорогу и голод, и жажду. Их можно побороть. Но порою это требует немалых сил, которых может и совсем не остаться для самой работы. Поэтому мы соблюдаем правило: о еде и воде не думай; но если все-таки ощущение возникло – постарайся его удовлетворить, это самый простой выход.)

Поэтому я, собравшись уже было взобраться на вершину гряды, изменил намерение, вошел в воду и вдоль берега, временами окунаясь и снова выходя на самую кромку, направился к заинтересовавшему меня месту.

Я переводил взгляд с берега на воду и обратно, пытаясь не упустить ни малейшей приметы людского присутствия. След пусть не колеса, но хотя бы босой ноги, обломок обработанной древесины – весла, лодочного борта, копья… Я почти бессознательно пришел к выводу, что того, что мы называем современной цивилизацией, здесь быть не может: в ее эпоху такой пляж, как этот, был бы усеян, словно тифозный вшами, шезлонгами, зонтами, киосками, качелями, площадками для пляжного волейбола и футбола, контейнерами для мусора, а при их отсутствии – самим мусором; ну и прежде всего, разумеется, – людьми; в воздухе висел бы смех, плач, визг, возгласы игроков и болельщиков, и все это перекрывалось бы оглушительной музыкой через усилители на столбах, которая прерывалась бы лишь для чрезвычайных сообщений или предупреждений слишком смелым пловцам; ну и для рекламы, разумеется.

Тут не было рекламы; следовательно, не было людей.

Впрочем, это как раз не говорило об отсутствии в этих местах Груздя: если он искал полного одиночества и безопасности, то именно здесь мог найти и то, и другое – если иметь в виду безопасность от людей. Но ничто другое подготовленному человеку не страшно. Хотя мне трудно было судить, насколько к такой обстановке подготовлен наш беглец.

Так или иначе, надо было двигаться. И я шагал к отрогу, чем дальше, тем более убыстряя шаг: жажда терзала меня все ожесточенней, а воевать с собою мне было недосуг.

Чем дальше я уходил от места, где выбрался на берег, тем яснее мне становились две вещи: первая – что я неверно оценил расстояние до цели: оно было, самое малое, в два раза больше. И второе – что и размеры ее, соответственно, значительно внушительнее, чем мне представлялось.

Я стал чувствовать, что изрядно устал. И хотя песок под ногами был плотным, почти не уступая укатанной дороге, я шагал все медленнее. Так что путь в общем занял более полутора часов (идти пришлось по дуге, берег здесь плавно изгибался). Когда я подошел к объекту, мне больше всего хотелось прилечь в какой-нибудь тени и поваляться в свое удовольствие.

Но, приглядевшись, я сразу же отказался от такого намерения и даже забыл о жажде, только что заставлявшей меня жадно хватать ртом воздух, не приносивший, впрочем, никакого облегчения.

Я увидел вовсе не то, чего ожидал.

Это никак не была просто гигантская куча песка.

Уже при подходе я обратил внимание на странную, ритмическую форму верхней части этого холма, которая становилась все яснее по мере приближения. Возвышения чередовались с провалами, седловинами, и расстояние, разделявшее их, оставалось одним и тем же. Я насчитал четыре таких вершины. Вряд ли это могло быть простой случайностью.

Склоны возвышения были крутыми. Я попытался взобраться наверх; но песок осыпался подо мной, я соскальзывал и после нескольких попыток оказался в том же месте, откуда начинал.

Тогда мне пришло в голову обойти эту формацию и поглядеть на нее со стороны моря. Тот склон – торцевой – отсюда казался совершенно отвесным, подняться там наверняка было невозможно. Но я подумал, что песок там, постоянно орошаемый брызгами от набегавших волн, должен быть твердым. Я подобрал двустворчатую раковину, чтобы ею вырезать в склоне ступеньки; может быть, такой замысел и увенчается успехом. Я бы с удовольствием прихватил с песка и еще что-нибудь; например, какую-нибудь старую тряпку, чтобы соорудить хотя бы набедренную повязку: я не нудист и нагишом даже в полном одиночестве чувствую себя не лучшим образом. Но тряпок в этом мире, увы, не было – как не было и тех, кто их производит.

Вооружившись раковиной, я стал обходить холм, раздумывая о том, что брызги от накатывавших волн почему-то были значительно меньше, чем должны бы, учитывая массу воды и скорость. Сейчас она понемногу увеличивалась: с моря задувал бриз. Это означало, что близок вечер. Об этом же говорило и солнце, неудержимо продвигавшееся по своей траектории, как баскетбольный мяч, в последнюю секунду игры брошенный от противоположного щита через все поле.

Когда я наконец вышел к торцу возвышения, причина несоответствия выяснилась, и я швырнул в воду не нужную более раковину.

Здесь не было склона. Была арка – заостренная кверху, словно готическая, доходившая почти до самого гребня и открывавшая доступ в глубь холма. Нанесенный волнами песок перекрывал вход не выше, чем на три метра, в то время как сама арка имела в высоту – я прикинул – не менее тридцати.

Без особого труда я взобрался наверх и попытался увидеть хоть что-нибудь в открывшемся пространстве.

Сразу это не удалось: как, впрочем, и следовало ожидать, там было темно – во всяком случае, при взгляде отсюда, со стороны света. Возможно, если бы солнце стояло напротив, то оно осветило бы хотя бы ближайшую часть темного пространства; но оно уже миновало нужную точку и сейчас находилось – по отношению ко мне – значительно левее. Озаряло оно только правый от меня край арки. Туда я и направился.

Песок, даже и влажный – не цементный раствор, если и удержится на вертикальной поверхности, то очень ненадолго. Поэтому я сразу же смог убедиться в том, что арка эта была, без сомнения, рукотворной конструкцией.

Из какого материала эта конструкция состояла, я так и не понял. Ни одно название из моего небогатого списка – дерево, металл, бетон, пластик, любым способом обработанная глина – не подходило для обозначения того, что я увидел и потрогал. Правда, сооружение это было покрыто достаточно толстым и плоским слоем соли: видимо, за конструкцией не ухаживали уже очень давно. Годы и годы. Пришлось, проклиная самого себя, снова спускаться, вооружаться раковиной – и, вернувшись, соскребать соль. Когда удалось, наконец, добраться до поверхности, очистив кусочек примерно десять на десять сантиметров, я удивился первозданному блеску открывшегося материала, и мне пришло в голову, что это, может быть, просто стекло, или, вернее, какое-то очень непростое, но все же стекло. Что же, во сне, как говорится, все бывает… А вернее – в Пространстве Сна.

• Предыдущая
• 67/78
• Следующая