Директива – уничтожить - Нестеров Михаил Петрович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/93
• Следующая

Рябов, резко развернувшись, стремительно покинул приемную Писарева. Это была пощечина. Двойная пощечина. Одна от Писарева, другая от недоноска-адъютанта. Сейчас Рябову хотелось провести небольшую акцию с автокатастрофой и лично передать соболезнование Писарева жене его помощника.

Подполковник вернулся в свой кабинет и решительно достал из ящика стола чистый лист бумаги. Проведя по нему тыльной стороной ладони, он в правом верхнем углу нервной рукой начертал:

Скомкав лист бумаги, Рябов бросил его в корзину. Как все чертовски несправедливо, думал он; ведь только что сошел с трапа самолета. Что бы всем событиям не развернуться, когда он собирался в дорогу и летел?.. Смотрел бы спокойно на облака в иллюминаторе, ничего бы не знал. А тут получается, что он был в курсе всех деталей, хотя на самом деле, кроме какой-то поверхностной бодяги, не знал ни о чем. Поиграв на щеках желваками, Михаил Анатольевич уговаривал себя успокоиться: гонор показывать еще рано, пока обеими ногами в дерьме, нечего рыпаться.

Сегодня был явный перебор в отношении подчиненных и начальства. Вынув связку ключей, Рябов подошел к сейфу. Оказалось, что бутылка с коньяком еще наполовину полная. Он наполнил две рюмки и вызвал Кожевникова. Кивнув на убого сервированный стол, он глазами попросил у капитана прощения и выпил свою порцию залпом. Кожевников любил вкус хорошего коньяка, поэтому опорожнил свою рюмку в три-четыре мелких глотка.

«Быстро тебя сделали, – думал он, поглядывая на шефа. – Гораздо быстрее, чем я думал».

Рябов не вызывал сейчас у капитана сочувствия. Пока не вызывал. Потом все станет на свои места: чувство неловкости после обычной служебной размолвки пропадет. «Обстановка стабилизируется», – с интонациями диктора ТВ пронеслось в голове Кожевникова. Он поставил рюмку на стол:

– Хороший коньяк, шеф.

Рябов на секунду-другую поднял на него глаза; улыбнуться он пока не решился.

– Да? – спросил он. – Вообще-то я в первый раз такой покупаю. Название понравилось: «Сократис». Греческий.

Кожевников кивнул: знаю.

– Еще? – предложил Рябов.

Капитан отказался, они не так давно начали работать с подполковником, и с выпивкой он решил повременить. Рябов, убрав коньяк в сейф, вернулся на свое место.

– Давай вместе посмотрим видеозаписи, найденные в машине.

Кожевников вышел из кабинета и вскоре вернулся с двумя видеокассетами. Кассеты были трехчасовыми, формата VHS, капитан включил магнитофон, поставив первую кассету; запись на ней шла с 4.29, когда еще только начинало светать.

– Как закреплена была камера в машине? – спросил Рябов, глядя на экран телевизора; там неподвижно висела картинка подъезда Никишиных. – Между сиденьями?

– Нет. – Кожевников вооружился пультом, проматывая «неинтересные» места. – Специальный штатив, кустарно приделанный к рычагу ручного тормоза. На этой кассете почти ничего интересного нет. Любопытна только смена. Причем тот, кто сменил наблюдателя в машине, подошел сзади и в кадр, естественно, не попал.

– Парень, которого вы упустили?

– Да. А вот другой, которого сменили, пошел прямо, камера снимала только его спину. Сейчас я перемотаю до того места.

– Когда же вы успели все просмотреть? – Рябов делал большие шаги к примирению.

– В режиме быстрого просмотра, – Кожевников стрельнул в подполковника парфянской улыбкой, – да и то, конечно, не все. Вот, смотрите: качнулась панорама – пришел сменщик, садится в машину. Послушаем короткий разговор:

«Привет».

«Ага».

«Ничего серьезного?»

«Все по-прежнему».

«Ночью не снимал?»

«Нет. Начал в половине пятого. Ну что, я пошел?»

«Да, счастливо».

Панорама снова качнулась, человек вышел из машины.

– Коротко, – буркнул Рябов.

– Вот, Михаил Анатольевич, смотрите, – Кожевников нажал на «паузу». – В кадр попала только часть лица. Надежда на то, чтобы сделать по этому фрагменту фоторобот, ничтожна. – Он возобновил воспроизведение.

Рябов понимал это, он видел на экране крепкую фигуру в пиджаке, удалявшуюся в сторону четвертого подъезда. Вскоре она пропала из виду. Кожевников перемотал почти до конца, дав возможность шефу увидеть окончание. Потом он поставил другую кассету. Та начиналась интересно и во многом неожиданно. Вначале Рябов услышал специфическое, еле слышное потрескивание рации и голос, сообщивший, что в сторону гаража направляются парень лет 17 – 18 и мужчина лет сорока. Рябов машинально подался вперед, но никого не увидел. Очевидно, те приближались сбоку и в кадр не попали. Вслед за этим подтверждением, человек в машине отчетливо произнес: «Двое направляются от угла дома № 3, корпус 1, строго к углу дома № 6. Один из них… Под описание Никишина не подпадает. Второй…»

Да, теперь Рябов на сто процентов был уверен, что слежку за домом Никишиных вел заказчик. Прошло всего несколько часов с того времени, как следователь получил по телефону первое сообщение о «волнении» возле главного объекта, а в руках у него уже были практически все – и Никишин, и заказчик. Пусть даже не в руках, но они были настолько близко, что сейчас просто не верилось в их исчезновение. Ушли все без исключения, не оставив после себя почти никаких следов. Правда, видеокамера и кассеты, оказавшиеся в машине, серьезные улики. Пожалуй, Рябов, оглянувшись назад и посмотрев вперед, мог бы назвать это удачей, однако как ни крути, а главная удача и, наверное, полная победа все же ускользнули от него.

Тот же голос внятно произнес: «Михаил Шабунин, квартира № 10, время 7.35».

– Он назвался мне как раз этим именем и назвал ту же квартиру. Мы проверяли, такой человек действительно проживает по этому адресу.

– Это он? – спросил Рябов, глядя на стройную фигуру на экране телевизора, идущую вдоль дома.

– Я с ним лично не общался, его проверял Лезин. По видеозаписи Лезин подтвердил: это Шабунин.

На экране надоедливым прямоугольником продолжал висеть дверной проем в подъезде, но Рябов смотрел на него отсутствующим взглядом; сейчас он слушал. Слушал, как офицеры наружного наблюдения докладывали на пульт о том, что они сменились.

«Так и под трибунал недолго залететь, – удрученно думал следователь. – Они прослушивали нас, а мы вообще не подозревали о существовании нескольких постов наружного наблюдения с автомобилем-диспетчерской почти посередине двора. Как давно они следят, если знают даже по фамилиям некоторых жильцов дома?»

«Третий! Гена! Она вошла в контакт!»

«Берите его».

«Гена, похоже, мужик не при делах».

Рябов почувствовал, что багровеет; ему было стыдно за собственный непрофессионализм. А может, оттого, что рядом работали более слаженно и хладнокровно. Хотя и его противники допустили ряд ошибок, но кое-что все же исправили.

Рябов сосредоточился на прослушивании, обращая внимание Кожевникова на имена, произнесенные человеком из машины.

– Да, Михаил Анатольевич, мы составили список из нескольких фамилий. Того, кто… кого я упустил, зовут Андрей. Во всяком случае, к нему трижды так обращались: один раз некто Лобанов – это мы вычислили, анализируя данные, и дважды Куликов. Много фраз в разговорах, которые, так или иначе, остаются туманными.

– То есть?

– То есть нельзя сколько-нибудь точно определить число наблюдателей.

– Но хоть приблизительно вы определили?

– У нас получается разброс – от шести до десяти человек.

– Фамилии пустили в работу?

– В общем, да. Только результат будет к Новому году.

Рябов сделал вид, что не понял. Кожевников тут же подыграл ему, объяснив:

– Представляете, сколько в Москве Куликовых и Лобановых? А в области?

• Предыдущая
• 41/93
• Следующая