Мужская работа - Нестеров Михаил Петрович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/69
• Следующая

Сегодняшняя встреча с приятелем медленно – как назло, медленно – проплывала перед глазами и стоп-кадрами останавливалась на самых интересных местах. Он видел все глазами подонка Штерна, подсматривающего в замочную скважину.

Боже, какой позор!..

Нет, был бы пистолет, выстрелил бы вначале в себя, а уж потом в эту мразь.

Кентавр… Почему кентавр? И мужик в доме, и скотина в сарае?

Сука!

Уши Рощина налились кровью, словно кто-то подсвечивал их сзади фонариком. И за щеками, наверное, по лампочке. И неизвестно, молчание Штерна – это хорошо в данной ситуации или больше пошли бы на пользу его оскорбления?

– Если надо будет, я тебя продам, – сообщил он после долгой паузы. Сунув руку в карман пиджака, Зиновий вынул почтовый конверт. Обычно в конвертах передают деньги, но Рощин точно знал, что сейчас внутри нечто иное. Одну за другой Штерн вынимал из конверта цветные снимки, сделанные в гостиничном номере на Ньёрре Вольдгаде, и бросал их через спинку сиденья. – Можешь думать, что мы готовы удавиться за копейку, но босс велел сделать так, чтобы впредь тебе не платить. Возможно, мы прогадали и затраты на специалиста-фотографа не окупят себя. Вот хороший снимок. – Штерн держал в толстых пальцах последнюю фотографию. – Ты что, бреешь задницу, или она у тебя от природы лысая?

– Хватит! – оборвал его Рощин, попавшийся в так называемую «медовую ловушку»; не он первый, не он последний, кого таким вот примитивным, но всегда действенным способом ловят в капкан. – Хватит, – уже тише добавил он. – Наверное, вы действительно готовы удавиться за копейку.

– Да, чуть не забыл насчет намыленной веревки. Надумаешь вздернуться, помни о том, что точно такие же фото расклеят в МГИМО, где преподает твоя мать.

– Что?.. Что ты сказал? – Рощин беспомощно покачал головой: – Нет, ты не сделаешь этого.

– Нет?.. – Штерн цокнул языком. – Я уже говорил тебе, что я деловой человек и могу продать тебя. Хочешь работать на американцев? Не надо, не смотри на меня так и христосиком не прикидывайся. Ты не работал на иностранную разведку – это ты хочешь сказать? Но у нас есть своя разведка, контрразведка. Не слышал? Так что двушкой с отсрочкой приговора ты не отделаешься, пойдешь на пятерку с плюсом. Советую сразу ломиться в хату для «обиженных», иначе потом хуже будет.

– Чего вы хотите?

Штерн гнусаво рассмеялся. Именно такими словами чаще всего и дают согласие работать на ту или иную организацию. Пока он перхал, прикуривая очередную сигарку, Рощин вернулся к прежним мыслям. «Покрутись по городу», – сказал Штерн. Нет, он не играл, как думал о нем Борис, а забавлялся над уже давно проигравшим оперативным сотрудником внешней разведки. Неважно, кто делал снимки, важно, к кому они попадут. Штерн облегчил чью-то работу и вправе рассчитывать на определенную сумму. Но почему только сейчас он раскрыл карты? Снимки были сделаны два… нет, два с половиной месяца назад, а за это время Рощин встречался со Штерном несколько раз. Впрочем, Зиновий поступал правильно, не гнал события, но руку всегда держал на кармане пиджака. И как только третий секретарь посольства попытался встать в стойку, он тут же набросил на него строгий ошейник. Строже не бывает: позор на матери, друзьях семьи, многочисленных знакомых. Как убежать от этого? Куда скрыться?

Сейчас перед Рощиным действительно находился резидент – даже не вражеской разведки, а преступного картеля. Почему в голове никогда не возникало мыслей о вербовке? Или хотя бы о перепродаже? Продавая кое-какую информацию – когда секретную, а когда нет, – особо совестью не мучился, виделся себе спекулянтом, не более того. Упаси бог – предателем. За исключением сегодняшнего дня, не назвал ни одной фамилии сослуживцев.

– Теперь поговорим детально, – как сквозь вату услышал он картавый голос собеседника. – Кто именно заинтересовался моим боссом? – Штерн подобрал с коврика упавшую фотографию и бросил ее на переднее сиденье. – Собери снимки в конверт. Ну, так кто?

– Имени его я не знаю. Под него готовится тайниковая операция. В ней будут задействованы порядка десяти оперативников и пара «чистых» дипломатов. Со слов Лучкина, он профессионал, работник спецслужб.

– Что будет заложено в тайник?

– Автомат «галил», – начал перечислять Рощин, – с какой-то приставкой – «мар», кажется. Два магазина к нему…

Зиновий Штерн непроизвольно кивал. Как никто другой, он был знаком с этим типом оружия. «Галил» «МАР (MAR)» выпускается израильским военно-промышленным предприятием (IMI) «Рамат ха-Шарон». Вес – около трех килограммов с пустым магазином. Калибр 5,56, патрон 5,56х45. Длина 690 миллиметров с прикладом, 445 – со сложенным прикладом. Магазин – съемный рожок на тридцать пять патронов. Темп стрельбы – 650 выстрелов в минуту. Начальная скорость пули – 710 метров в секунду. Штыка нет. Ствол укорочен, шесть канавок, закрученных вправо. Безотказно действует как в условиях пустыни, так и в сыром климате.

Штерн продавал эти автоматы в Буркина-Фасо, неплохо они расходились и в Коста-Рике.

– Снайперская винтовка «СВД»…

Ну, этот тип оружия, с прицельной дальностью с оптическим прицелом 1300 метров, знает каждый, продолжал кивать Штерн.

– Пятьсот граммов пластита, детонаторы, инициатор взрыва, пульт дистанционного управления.

– Все?

– Нет. Пистолет «сигма» с глушителем и… из оружия больше ничего. Деньги – сколько именно, не знаю. Документы, кажется.

– Кажется или?..

– Об этом я не слышал, но однажды принимал участие в аналогичной тайниковой операции. Закладывали гранатомет, одежду, деньги и документы. Для кого это все предназначалось, сказать не могу. Просто не знаю. Вероятно, и в этот раз документы вошли в список.

– Теперь повтори еще раз дословно, что сказал консул про моего босса?

– Дословно? – переспросил Рощин. – Консул разговаривал с резидентом, я услышал конец фразы: «Издец Антону Альбацу!»

Все, что увидел Андрей Прозоров при встрече с Вадимом Салнынем, совпадало с характеристикой на бывшего офицера КГБ. Внешность латыша гармонировала с его же пасмурными шутками. Он был, безусловно, умным человеком – хотя в 7-м управлении КГБ (слежка за советскими гражданами – валютчиками, особо опасными преступниками, фарцовщиками) ум следовал за нижними конечностями: волка ноги кормят. Топтуны – они же филёры и шпики, сотрудники службы наружного наблюдения – берегли ноги, как только что переболевшие гриппом опасались сквозняков. Вадим словно на всю оставшуюся жизнь сохранил на лице выражение самого заурядного обывателя, человека с обычной внешностью, одевавшегося так же непримечательно. «Красавицы и красавцы перед выходом «на пост» маскируют свою красоту…» К этому постулату топтунов добавить нечего. Равно как и к правилу о «незаметности» – даже если вокруг вообще нет никого.

Умный… Знания в него, похоже, вбивали с помощью молота, заметил Андрей. Однако с ними он расстается легко и свободно. Прозоров кивал в ответ на откровения бывшего топтуна: мол, работая в «семерке», советские шпики бухали по-черному, снимая стресс напряженной работы.

– Я уже по-другому смотреть не могу, – делился самым сокровенным Вадим Салнынь, изредка делая глоток баварского темного. Они устроились в пивной, расположенной на территории порта Киль. Погода за окном – «теплого лета золотая уловка», по российским меркам, конечно. На Андрее синие джинсы, легкий пуловер серого цвета, кроссовки. Вадим, сидевший напротив, повесил короткую кожаную куртку на спинку свободного стула, оставаясь в темно-зеленой майке. – Отличия, сравнения, – продолжал он, – называй это как хочешь. Машинально отмечаю незнакомый автомобиль во дворе, человека, который якобы читает газету, а сам наблюдает за двором. Я способен на себе испытать чей-то наблюдательный взгляд – на спине, на затылке почувствую. У кого-то этот дар пропадает, у меня же он останется на всю жизнь.

«Ну как?» – чуть округлившимися глазами спросил латыш.

• Предыдущая
• 4/69
• Следующая