Оперативное вторжение - Нестеров Михаил Петрович - Страница 42
- Предыдущая
- 42/66
- Следующая
«Укромное место», куда привел спецназовцев Жулебин, бойцам было хорошо знакомо: складское помещение «Погребка». «Спрятаться негде!» – снова ругнулся Чила. Приемщик тоже выругался:
– Блин, когда железную дверь-то успели поставить?..
Ильин, не теряя времени, отдал очередное распоряжение:
– Гений, Слон, Лилипут – берите под контроль выход. Дверь закрыть. Гадкий Утенок – проверь звукопроводимость. Вперед.
В экстремальной ситуации бойцы понимали друг друга с полуслова, с полужеста. Работали на доверии, держась вместе. И только сейчас им пришлось разбиться на две подгруппы – их разделил дверной стеклопакет. Хрупкая на вид преграда, но она вселила в души бойцов легкую тревогу. Разве что Слон, привыкший к «выполнению задач в одиночестве», не ощутил в груди этого тревожного чувства. Находясь на удалении от командира, Алексей тем не менее ощущал его призрачное присутствие: где-то совсем рядом, за спиной находится Чила, которому снайпер-разведчик доверял.
Слон занял позицию за будкой билетера, где несколько минут назад он вместе с Гадким Утенком страховал товарищей. И сейчас видел их. Гений и Лилипут также заняли свои старые места: Тропкин, находящийся ближе к снайперу, почти закрыл фигуру Лопатина. Сейчас его взгляд скользил по ступенькам, Лопатин же «отдыхал», не сводя глаз с напарника. Через минуту они поменяются, и уже Лилипут весь превратится в слух...
Через застекленную дверь Лилипут увидел Утенка. Тот махнул на всякий случай рукой и что-то сказал. Лопатин покачал головой: не слышу. И поднял большой палец. Утенок ответил тем же жестом и скрылся из виду.
– Готово, – Виталий появился перед командиром с докладом. – Они у лестницы и ничего не слышат.
– Встань за моей спиной, – кивнул бойцу Чила, – чтобы это чмо тебя видел.
Он рывком приподнял боевика и придал пока еще бесчувственному телу сидячее положение. Коротко замахнувшись, влепил ему хлесткую пощечину. И еще одну – тыльной стороной ладони. Боевик глянул на спецназовца мутным взглядом и открыл рот. Но снова сомкнул губы, тяжело сглотнув.
– Ну че, вояка? – приступил к горячей обработке Чила. – Захлопнул пасть – убрал рабочее место? Только языком можете, падлы! Ну, на кого ты выучился в полевых лагерях, на диверсанта, что ли? А кто на кого набрел – этому тебя не учили, гондон?
– Я...
Ильин несильно двинул его в челюсть.
– Че ты, еб-т-ать, якаешь? Все, бля, грузиться бесполезно, кончать тебя будем. Утенок, сколько у нас времени?
В этот раз Виталий Царенко понял командира по-своему:
– До хрена!
– Минута, короче, – подкорректировал бойца Ильин. Он резко толкнул боевика и оседлал его. – Все, Гриня: ку-ку. Утенок, принеси-ка водяры. Продемонстрируем этому гондону чеченскую национальную казнь. Не, брат, пасть не разевай, пить ты будешь жопой. Когда напьешься, закусишь стеклом.
Ильин проводил бойца взглядом и перевел его на боевика.
Чеченец истекал кровью. Пуля пробила ему грудину, и он дышал тяжело и прерывисто. На губах проступила кровавая пена. Ранение не смертельное, только кто ему поможет?
– А что дальше? – спросил Жулебин.
– Отнесем его назад, – ответил Николай.
32
Чила не мог процитировать Фазиля Искандера, который сказал, что сломать можно любого человека. А если не получилось, значит, ломали не в полную силу. Ильин не только понимал это, а знал наверняка. И умел ломать людей – жизнь, «о которой он ничего не знал», научила.
Информация, которую он получил от боевика, была на вес золота – иначе не скажешь. Николай ни разу не был на этом вокзале, но заставил себя представить первый зал ожидания. На выходе из торгово-сервисного этажа он находится справа. Ряды скамей для пассажиров расположены параллельно киоскам, вклинившимся между четырьмя лифтами, и залу игровых автоматов все с теми же застекленными стенами-перегородками.
«Одиннадцать рядов...»
«Ты их считал, что ли?»
Конечно, раненый «язык» считал их, знал каждый уголок вокзала. Боевики занимали места и позиции согласно четко разработанному плану.
Кемаль не запрещал заложникам пользоваться сотовыми телефонами. Наоборот, он требовал, чтобы заложники звонили родственникам, знакомым и призывали прийти на центральную площадь города на митинг – это тоже стало практикой. Кто-то, вероятно, сообщил приблизительное число террористов и места расположения взрывных устройств, и информация, наверное, дошла до руководства штаба по освобождению заложников. Это, конечно, ценные сведения. Но то, что среди заложников находятся смертницы, маскирующиеся под захваченных пассажиров, в штабе не догадывались. Может, недоумевали по поводу ухода чеченских террористов от еще одной традиции: это «пиковые дамы», своим облачением олицетворяющие смерть, одним лишь обликом наводящие смертельный ужас. Сейчас же они скрыли черные хламиды под модными куртками и дубленками, но разящей косы из рук не выпустили. Разящая коса с укороченной рукояткой. «РКСУ». Хорошее оружие. И название тоже.
Чила не стал недооценивать руководство штаба и сделал поправку: там знают о «камуфлированных» смертницах, но не ведают, где, в каком именно месте они находятся. Для снайперов и штурмовиков из «Альфы» это крайне ценная информация. Где именно находятся мощные взрывные устройства – важно для всех.
«Их шесть, а было семь. Таиса взорвала себя вместе с группой заложников на выходе с площади».
Значит, в штабе уже не догадываются, а знают наверняка.
Два зала ожидания. По одиннадцать рядов сидений в каждом. Шесть шахидок. Каждая заняла место на второй, считая от центрального входа, лавке. Смертниц разделяет ровно два ряда сидений. Ты садишься лицом к лифтам на вторую лавку третьего ряда, ты – шестого, ты – девятого. Два – три, два – шесть, два – девять. По такой простой схеме ничего не перепутаешь. Бери самую темную дуру из самого глухого аула и не ошибешься.
«Таиса Муслимова...»
«Ты знаешь каждую по имени?»
Знает, сука! Чтобы еще долго хранить их в памяти.
«Она... ее уже нет... Ева Акуева...»
«Сколько ей лет?»
«Точно не знаю. Двадцать или двадцать пять».
«Пиши, пиши!»
Жулебин выковырнул из стены – в том месте, где по идее должен быть наличник на вновь установленной двери – обломок красного кирпича и записывал имена и места расположения террористок, собственно, на самой железной двери. Запоминать – мозги сломаешь, воспроизводить – язык в кровь собьешь.
Ева Акуева: 20 – 25 лет.
Элла-Екатерина Хаджиева: 20 лет.
Марема Гериханова: 19 лет.
Ракият Аушева: 18 лет.
Джамиля Сулимова: 35 лет.
Лейла Эктумаева: 17 лет.
Расположение шахидок: 1 – 3, 1 – 6, 1 – 9, 2 – 3, 2 – 6, 2 – 9.
Жаль, что этот «метис» не знает, кто из террористок какое место занял: в зале ожидания он находился всего несколько минут, потом его отослали на «техничку».
Шахидки так и останутся на своих местах. Никто из них не пересядет на другое место – потому что у них под ногами в багажных сумках мощные взрывные устройства, а в руках – пульты. Плюс пояса шахидов. Заложники знают, что среди них затесались смертницы, но кто?.. И это, наверное, пострашнее открытого вида шахидок. Подозревать, гадать, не давать раскаленным мозгам ни секунды покоя.
«Они из школы национального танца «Ловзар»... Клуб «Первомайский»...»
Артистки...
Они сыграют так, что никто их не заподозрит.
А надо ли играть? Подпоясанные смертью, они, наверное, выглядят не лучше заложников. Может, кого-то затошнило; кося под беременную, смертница обмахивается платком, принимает сочувствующие взгляды, слышит тихий ропот: «Девочку отпустите, она («ты на каком месяце, дочка?»)... она на шестом ряду... Каком ряду?.. Отпустите, она уже ничего не соображает».
Может, и не соображает, но боковым зрением видит прохаживающихся вдоль лифтов и продовольственных киосков своих земляков, старается не смотреть на эмира группы. Если раньше все это виделось привычной игрой и приказы эмира воспринимались как патриотичное развлечение типа «чеченской горки», то сейчас оказалось, что рельсы «горки» сломаны в самом критическом месте, как в фильме «Дом ночных призраков»:
- Предыдущая
- 42/66
- Следующая
