Приказ обсуждению не подлежит - Нестеров Михаил Петрович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/65
• Следующая

Яркий свет прожекторов отбрасывал резкую тень от решетки наискось; утолщаясь, она, казалось, ползла нескончаемой лентой по серой стене, пропадая в неприметной трещине между стеной и потолком.

Холодно. Ночи здесь холодные. Сцепленные пальцы занемели. По позвоночнику словно пропустили фреон, который качал мороз по всему телу.

«Придурок!» – выругался Иваненко, в очередной раз глянув на дверное оконце, в котором нарисовалась озлобленная физиономия Нагиба. Хирург ничего не знал о планах Марка и своим поведением ставил операцию под угрозу срыва.

Сергей Иваненко был единственным из всей группы, кто мог молчать не только под пытками. Казалось, он не знал, что такое боль – лишь широко распахнутые зрачки, как самый непогрешимый индикатор, говорили об этом. Он принадлежал к той породе людей, которые не идут к врачу, если заболит зуб. Однажды он сломал руку и сам наложил лангету, а к травматологу не пошел. Сейчас сломалась главная пружина операции, и шестеренки остановились. Но Хирург каким-то чудом надеялся, что «все заживет». Как раньше. Во всяком случае, так было всегда.

Нельзя сказать, что ему все сходило с рук, он всегда расплачивался за промахи, может, даже за некую беспечность. Пусть не самая лучшая, но это была черта его характера.

Он действительно ждал. Не освобождения как такового, а замены испорченной пружины на новую. Ожидание и надежда его были абстрактными. Невозможно было объяснить его состояние. С одной стороны – покой, с другой – призывное брожение в груди.

Сергей был недалек от истины, но, как и охранник по имени Нагиб, не мог четко связать свои мысли и чувства.

Стук в дверь – это Нагиб Мурат сунул в нее башмаком.

«Чего вылупился?»

«Придурок!»

Вначале Марк очистил тыл, чтобы за спину не вышли караульные. В помещении контроля их было четверо плюс оператор за пультом. По отношению к Сергею он находился спиной. Остальные, как в машине для перевозки арестованных, парами сидели друг против друга. Над ними светила лампа в защитной решетке. По сути, они находились в подобии каменного мешка-распашонки, в западне. Хотя каждому казалось, что они надежно защищены со всех сторон. Марк своим нестандартным ходом разбил оборону противника. Ее сильные стороны разом дали трещину, расширить которую было делом нескольких мгновений.

С двух рук можно стрелять лишь при обоих открытых глазах, видеть сразу две цели. Сергей еще раз подтвердил класс хорошего стрелка, поочередно открывая огонь из двух стволов. При этом голову склонил к правому плечу и глубоко подергивал ею при каждом последующем выстреле. Но все пули попадали в цель. Пусть не в «яблочко», но в цель. Ни одного выстрела в «молоко». Любой промах, и пуля, попав в металлическую дверь, наделает шума. Тотчас с другой стороны появятся минимум еще четверо караульных.

Сейчас Марк больше давил скорострельностью, нежели меткостью. Первой же пулей он положил оператора. Сидящих боком к нему караульных, два из которых наполовину прикрывали двух других, положить наверняка было делом немыслимым. Именно скорострельность не позволила ни одному схватиться за оружие, закричать. Пули прошивали плечи, наискось входили в грудь…

Отстреляв в обе стороны, Марк, сближаясь, сосредоточился на одной, смещая стволы пистолетов и дважды нажимая на каждый крючок. На этот раз прицельно, выборочно, в левую половину груди – сначала одному караульному, потом второму.

Еще шаг вперед, и снова, скрестив руки, Марк перевел огонь на другую сторону.

Пистолеты разом щелкнули затворами. Сергей израсходовал все двадцать четыре патрона.

Мельком глянув на мертвых караульных, Сергей загнал в пистолеты полные обоймы и передернул затворы.

Марта посмотрела на часы, когда пилот подал ей знак: пора. Пора означало десятиминутную готовность. Есть время проверить, перебрать в голове, как перед длительной командировкой, все ли взяла. Нет, ничего ли не забыла.

Не забыла.

Марта оделась как коммандос: высокие ботинки, майка без рукавов, бронежилет и разгрузка поверх него, на голове шлем. Штурмовая винтовка висела на груди непривычно высоко, фактически на уровне плеч.

Она чувствовала невидимую связь с Сергеем Марковцевым. Почему-то с ним одним. Наверное, потому что он рисковал больше остальных. Жертвовал? Несомненно. Но оттого ли, что у него не было другого выхода? В этом Марта сильно сомневалась. Просто ей хотелось, чтобы жертва Сергея была мотивирована по-другому, имела человеческие мотивы, а не звериные, когда тебя загоняют в угол. Просто оскал, в котором не было ничего человеческого, ее не устраивал. Пусть на его лице не будет ничего, что отражало бы состояние его души. Но важно знать, что за этой маской кроется приветливая, может быть, улыбка.

Интересно, есть ли у него дети?..

Марта тряхнула головой, отгоняя назойливые видения. Улыбнулась, вспомнив Артемова: «С женщинами он напористо нежен, друзей у него, кроме меня, нет, а с врагами он беспощаден».

Попыталась представить себе Георга Стофферса в компании Сергея. Однажды она сказала товарищу: «Есть люди, которые любят майонез, а есть те, которые его ненавидят. Если первое – вы Стофферс». И эти слова отчего-то прозвучали в голове мягким незнакомым баритоном.

Дисциплина в «Ариадне» была строгой, особенно это касалось боевого звена. Марта, напуская в голос строгости, предупреждала каждого новенького: «Мне не важно, какие книжки ты читаешь, мне важно другое – какие книжки ты должен читать». Она вспомнила об этом потому, что вдруг представила себе Марка в приемной агентства. Опустив глаза, она тихо говорит ему: «Мне очень важно знать, какие книжки ты читаешь…»

Это не было похоже на состояние влюбленности, но было нечто большее. Она нашла в призрачном образе Сергея инструмент, посредством которого закручивала свои разболтавшиеся гайки. Что удивительно, он подходил к каждой.

То называлось просто – верой. Ее верой. Но Марта так и не смогла подобрать определения своему состоянию.

Десять минут прошли. Ничего не забыла. Даже больше – взяла с собой лишние, но отнюдь не посторонние мысли. Багаж дорогой и расставаться с ним не стоит.

Прежде чем отдать пилоту команду, Марта оглядела каждого бойца, вскользь уловила десять сосредоточенных взглядов, устремленных в никуда. Боевики «Ариадны» глядели прямо перед собой. Пять человек с одной стороны борта, пять с другой. Генрих Клеймер поймал взгляд Марты и покивал, словно давал разрешение на вылет. Давал. Но не разрешал. Есть разница.

– Поехали! – по-русски выкрикнула Марта.

Наверное, только этим громким словом она могла растормошить своих боевиков, убавить им, как мощным рубильником, напряжение. Вот улыбнулся один, другой… А Клеймер расхохотался во все горло. И продублировал Марту:

– Поехали!

Марк очистил тыл и правый фланг – южное крыло следственного изолятора. Он мысленно повернул план тюрьмы на четверть круга. Сам Сергей являл собой стрелку компаса, а панорама смещалась при каждом его повороте. Зеркальный эффект. Словно сам стоишь на месте, а весь мир крутится вокруг тебя, молниеносно реагирует на каждое движение, на каждый поворот головы. Странный, головокружительный эффект.

Но куда бы ни повернулся Марк, всюду видел в углу время, работающее в режиме countdown. Бешеный хронометр, показывающий стремительно тающие секунды и мельтешение их сотых долей. Но минуты, оставшиеся до финиша, словно замерли. Казалось, их вообще не касалась суета беспокойных частиц. Призрачный щелчок-выстрел, и минуты больше нет. На смену ей встает другая, такая вальяжная. С виду полная и гордая, но изнутри ее словно высасывают. Хлоп! Следующая…

Жизнь в высшей степени наплевательски относится к происходящим вокруг смертям. Марк к этому привык. Он равнодушно перешагнул через труп убитого им охранника и оказался у очередного рубежа. Вложенный он или нет, уже неважно. Отступать нельзя. Позади Москва, увешанная плакатами: «Сосу за копейки». Раньше было намного чище: «Я люблю тебя!»

• Предыдущая
• 50/65
• Следующая