Падение сквозь ветер - Никитин Олег Викторович - Страница 34

«10 декабря. Сегодня ходил в театр, посмотреть, как там у Бузза дела идут, и Маккафу у входа встретил. Прямо нос к носу столкнулись. Стою как дурак и смотрю ей на губы, они у нее как раз на уровне моих глаз. Ни слова сказать не могу, и она тоже какая-то молчаливая и даже печальная. Переживала, наверное, что их с магом номер прикрыли. «За билетом приходила?» – спрашиваю. «Ага, через неделю у вас премьера, все девчонки собираются. Вот, себе и Бюшше взяла». – «А я за спектаклями не слежу», – говорю. Она смеется и говорит: «Все еще Баррбуку, дочь колдуна, вспоминаешь? Не все же пьесы такие, есть и про всяких героев». Честно говоря, мне стало приятно, что она помнила про наш совместный поход в театр, хоть он и был сто лет тому назад. «Может быть, зайдем, чаю выпьем», – ляпнул я и чуть язык себе не откусил от досады. Вдруг она согласится и нас кто-нибудь из одноклассников увидит? Потом точно целый год потешаться будут, и так уже, по-моему, насчет моего роста все кому не лень прохаживаются. И надо же такому случиться, что она согласилась! Я прямо холодным потом облился, когда представил себе маму при виде Маккафы. Она совсем скоро собиралась домой прийти. Она тут как-то раз спросила меня про «красивую девочку из цирковой семьи», я что-то промямлил невнятно, она больше и не спрашивала. Пришли мы ко мне, Маккафа обувь сняла и чуть пониже оказалась, но все равно примерно на два пальца выше меня. Отец был в суде, сегодня опять какое-то дурацкое дело слушали, он рассказывал вчера за ужином, а мать в театре с гримом возилась, так что мне пришлось самостоятельно чайник на плиту ставить. Дрова мы в прошлом году экономили, а в этом году запасли – тучу! Чуть ли не весь подвал ими забили. И даже мешок угля по случаю прикупили. «Ты какой чай предпочитаешь – «Хайкумский маковый императорский» или «Прозрачный лепесток»? «Лепесток» настоящий, почти прозрачный». Она сказала, что ей все равно, я выбрал маковый и все подготовил, и потом мы пошли в мою комнату. Идем, и я вспоминаю, что ее портрет со стенки шкафа не убрал, и он все так же там висит, как и весной, когда она впервые ко мне пришла. Ну, думаю, сегодня у меня день проколов. Она, конечно, сразу его заметила, но ничего не сказала, будто так и должно быть. Стали мы с ней про школьные дела говорить, то да се, она меня и спрашивает, выбрал я себе профессию или нет. Я говорю, что еще нет, и тогда она мне предложила в Орден сходить, у них в январе будет проходить конкурс на место стажера. «Ну да, так меня и возьмут! Знаешь, как там строго?» – «Знаю», – ответила она и усмехнулась, а я опять чуть вслух свою тупость не проклял – своими же глазами видел, как она с магом на арене выступала! Уж наверное он ей порассказал про свой жизненный путь. Я, кстати, так и не имею понятия, как этого типа зовут, да и какая разница? Тут свисток на чайнике сработал, и я пошел заваривать напиток. Вернулся, и Маккафа мне говорит: «А давай мы тебя проверим, подойдешь ты им или нет!» Я даже опешил: «Что, это так просто?» Она замешкалась, как будто пожалела, что завела об этом речь. «Ну, ты же пойдешь в Орден, правда? – почему-то спрашивает. – Видишь ли, они предлагают этот тест только тем, кто уже прошел предварительный отбор». – «А если я не пройду?» Она скривила губы и смотрит на меня как на недоумка. «И то верно, всякое бывает». Я опять пошел на кухню, чтобы принести наконец чай, а когда возвращался, заметил, как она от окна отходила, наверное, на свои часы смотрела. Они у нее почти такие же красивые, как она сама – с маленькими жемчужинами вместо простых делений, а посредине рубиновый кристаллик, острый, как игла. И стекло сверху совсем прозрачное, начинка у часов, когда они на солнце, наверное, так и сверкает. И тут словно нечистая сила меня за язык потянула! Говорю как бы между прочим, что я думал над цирковым номером, но потом решил, что простому народу мой выход вряд ли придется по вкусу. Очень уж мне ее ухмылка не понравилась, когда она про испытание в Ордене говорила. Сам не знаю, что на меня нашло, дай, думаю, напугаю ее так, чтобы неповадно было надо мной потешаться. А сейчас, вечером, я еще подумал, что мне захотелось наконец избавиться от мыслей про нее, а для этого нужно было, чтобы она как-нибудь глупо или некрасиво себя повела. «И что за номер?» Я под кровать заглянул как бы без всякого смысла, и вижу – Зубля на подстилке валяется. А я забыл написать, что приучил его не дергаться, когда я его за хвост над полом поднимаю, и мертвым притворяться, пока я его за ухо не ущипну. «Ну, держись!» – думаю. Зубля, конечно, проснулся, когда я его из-под кровати вытаскивал, но виду не подал, знает, что иначе корма не получит. И только потом, гораздо позже, я опять себя на все корки изругал – а вдруг бы Маккафа и в самом деле заорала? У Зубли бы точно сердце от ужаса из пасти выпрыгнуло! Вам бы в ухо заверещали, когда вы спокойно висите вниз головой, уверенный в своей безопасности! Она вздрогнула, но промолчала, с брезгливой улыбкой глядя на моего бедного зверька. «Что это за гадость?» – спросила она. «Это мое домашнее дрессированное животное», – гордо ответил я, положил крыса на пол и «разбудил» его. Но когда он увидел Маккафу, то шмыгнул в свою нору и пропал, как я ни звал его и ни грозил расправой. И кем я стал теперь в ее глазах? Не просто каким-то недомерком, но еще и тупым идиотом и… даже не знаю, какие еще себе эпитеты подобрать, так чтобы потом их замарывать не пришлось. Она, конечно, сочувственно так улыбнулась, но я же видел, что упал в ее глазах ниже всяких пределов. Глупо все сегодня получилось, одним словом. Я даже провожать ее не пошел, сказал, что домашнее задание сегодня большое. Да она бы, наверное, сказала, что и так дойдет, и вышло бы еще глупее, чем у меня с заданием. Ну и ладно, хватит уже о ней думать.

11 декабря. Пришел сегодня из школы, снял со шкафа Маккафин портрет и в стол убрал, подальше от глаз. И как будто в комнате пусто стало! Ну ничего, надо привыкать. Тут и Зубля вернулся, сел с виноватым видом и чуть хвостом не виляет, как собака. Хотел я его отругать, что вчера так постыдно сбежал, а потом подумал: какая разница, все равно нам с Маккафой вместе не быть. Ей общество подавай, внимание публики и так далее. Да и слишком высокая она для меня, я все-таки тоже немного гордый. Так что покормил я Зублю и даже дрессировать его не стал, пусть отсыпается. Не быть ему цирковым артистом.

13 декабря. Сегодня в первый раз в новом учебном году прошел по льду Хеттики. Я был первый! Мои одинокие следы тянулись через всю реку, я специально из окна школы смотрел и другим показывал. А после занятий по следам прошли другие смелые ученики и их затоптали. Обидно.

15 декабря. Спросил сегодня у Клуппера, ходит он к старику Блоббу или уже бросил. Оказалось, что ходит, только реже, раз в три дня, потому что покупателей меньше стало – не сезон. Поэтому и посуда меньше пачкается. «Что, по Диннике соскучился?» – спросил он меня. «Вот еще!» – ответил я, но соврал, конечно. Интересно, как она в своей школе искусств учится? Небось одни плюсы получает, как и в прошлом году.

20 декабря. Клуппер сегодня часа в три зашел за мной, и мы отправились в магазин Блобба. Динника обрадовалась, когда меня увидела! Клуппер сразу пошел в подсобку посуду мыть, хоть ему и хотелось с нами пообщаться, а мы остались в магазине. Динника меня спрашивает: «Ты отчего к нам не приходил?» – «Учеба, задают много», – говорю. Не признаваться же ей про Маккафу и наши с ней встречи, когда я только о ней и мог думать. Не считая других интересных вещей вроде законов природы, конечно. «Нас тоже гоняют», – вздохнула она. Оказалось, что она решила пошивом одежды заняться, а для этого нужно уметь размечать ткань и ровно ее разрезать. Потом еще ухитриться правильно сшить куски, ничего не перепутав и не переколов пальцы иголкой. И вот, пожалуйста, платье готово. Или, например, штаны. А то и трусы, почему бы и нет, тоже полезная штука. Да и цвета надо так подобрать, чтобы на изделие приятно было взглянуть. Она на меня посмотрела, снизу вверх глазами провела, и говорит: «А хочешь, я для тебя что-нибудь сошью? Это будет моя выпускная работа!» Я прямо-таки опешил от такой чести. «Что же? Может, шляпу?» – спрашиваю. А она даже немного симпатичная, когда смеется, я это еще летом заметил, только не обращал внимания. «Давай штаны кюлоты! – сказала она. – Это трудно, и мне наверняка среднюю квалификацию присвоят». – «Разве ты уже в этом году школу заканчиваешь?» – удивился я. «Это промежуточная, глупый. На следующий год будем еще сложнее вещи изготовлять. А здесь главное – пуговки ровно пришить». При чем тут глупость? Я ведь не знаю, какие в их школе порядки. Может, они уже совсем молодых девчонок заставляют спину на работе гнуть. Но тут ее мать пришла, и смотрит на меня во все глаза, как на чудо природы. «Мальчик, тебя как зовут?» – спрашивает. «Я же тебе говорила, мама, что это Мегаллин, – говорит за меня Динника, – он в ремесленной школе учится. Не помнишь разве, как он за мной на День Императора приходил?» – «Ох, разве ж в тот день я могла кого-нибудь запомнить!» Это точно, народу здесь тогда толклось, как рыбы в бочке. «А в каком ты классе учишься, Мегаллин?» – спрашивает. «В пятом». «Ого, значит, ты в этом году школу заканчиваешь. Уже решил, на кого будешь дальше учиться?» Что-то все в последнее время стали моей судьбой интересоваться, а я еще и сам не знаю, кем быть. Может, в самом деле сходить в Орден, проверить свои способности? «Я буду плодовые деревья выращивать или домашних птиц разводить», – говорю. Я подумал, что Динникова мама готова продолжать эту «интересную» беседу до бесконечности, рассказать мне про плохие условия в городе для разведения птиц и так далее. Но тут пришел какой-то покупатель, и мы с Динникой срочно ушли в подсобку. Там Клуппер домывал вторую склянку, и возиться ему еще было с ними часа три, не меньше. Посмотрел он на меня довольно-таки хмуро, я сперва подумал – чего это он злится, а потом догадался, что Динника раньше почти все время его разговорами развлекала, а сегодня ему пришлось просто тупо скоблить свою склянку. Я взглянул на эту девчонку свежим взглядом, на время заставив себя не представлять на ее месте Маккафу. И что же? Оказалось, что она вовсе не такая жутковатая, как я раньше думал, даже симпатичная в чем-то. Она изменилась или все-таки я? Я пригласил Диннику кататься на коньках, но у нее их не оказалось, потом я не придумал ничего лучшего, как позвать ее на горку! Точно, мальчик, не зря меня так называют. Клуппер, по-моему, собирался засмеяться, но потом передумал. Тоже мне, выпускник ремесленной школы! Медный гвоздь и то заточить не умеет, вечно они у него кривые или тупые получаются. Тут уж она не смогла отказаться, а брать свои слова обратно я постеснялся. Взять, что ли, у Бузза его двойную каталку? Но все эти дела только к январю наладятся, раньше вряд ли горку отольют, а то всякие потепления и так далее могут запросто случиться. Мы еще примерно полчаса поговорили о всякой ерунде, и я уходить уже собрался, все равно уже темнеть начало, и Динника мне говорит: «Ну так как, обмеривать тебя, чтобы кюлоты шить?» Клуппер чуть свою посуду не выронил, смотрит на нас во все глаза: «Ты уже решила, что сошьешь?». «А разве тебе не весной это надо будет сделать?» – спрашиваю. «Ну да, весной, я просто так интересуюсь, на будущее». В общем, отложили мы это дело до марта или апреля, если планы не изменятся. Клуппер стоял к нам спиной и мыл посуду, но по его спине я как-то понял, что он больше никогда не зайдет за мной, чтобы прогуляться к Блоббу. Ну и ладно, чего уж такого я тут не видел. Проводила она меня до дверей и в магазин вернулась, кажется, в подсобку не пошла. Какое мне дело, в конце концов? Написал так и думаю – если бы дела никакого в самом деле не было, пошел бы я к Блоббу или нет? Вот вопрос.

21 декабря. Сегодня в школе зашел разговор о завтрашнем празднике, и меня как обухом по голове стукнуло. Как я мог забыть про Зимний Солнцеворот? Опять на Хеттике будут всякие состязания, а я еще в прошлом году думал: а не принять ли мне в них участие? Прокатиться на коньках и лихо так затормозить! А если свалюсь? Тогда уж точно позора не оберешься.

22 декабря. Что-то в этом году не слишком удачный праздник выдался. А все потому, что с самого утра задул сильный ветер, да еще мороз ударил – вот народ и разбежался по тавернам, горячительными напитками согреваться. Но я все-таки немножко снежную крепость построил, правда, она скорее ледяная, но так даже крепче вышло. Долго никто не выдерживал, и я тоже очень быстро смылся. А через час ко мне зашел Бузз и позвал на Хеттику! Я показал ему свои красные уши, и тогда он тоже решил никуда не ходить, вместо этого мы пили чай с булочками и в шашки резались.

31 декабря. Сегодня опять фейерверк ходил смотреть! Правда, он был совсем не такой красочный, как на день Империи, но все равно народ прямо давился, чтобы на ипподром попасть. А я не пошел, смотрел из кухонного окна – со здоровьем проблемы, а на улице сегодня жутко холодно. Ветер сдувал петарды, и они взрывались где-то над Хеттикой».